Дарья Донцова - Созвездие жадных псов
Я почувствовала, как в голове начинается звон, а уши словно ватой заложило. Виктор, это Виктор убрал Зою… Зачем? Почему он всех убивает?
Внезапно в голову пришла страшная мысль.
– Телефон, – заорала я, – дай скорей телефон!
Испуганная Валя сунула мне трубку. Я потыкала пальцем в кнопки и с облегчением услышала нервное сопрано Людмилы Григорьевны:
– Кулинарное училище.
– Людмила, будьте осторожны.
– Кто это?
– Агент ФСБ, которая посетила вас утром.
– Ну что еще надо? – устало спросила директриса.
– Если к вам придет домой Виктор, ни в коем случае не впускайте его и немедленно вызывайте милицию.
– Почему?
– Сейчас не могу объяснять, но если вам дорога жизнь…
– Но…
Внезапно директриса замолчала.
– Людмила!
Но в мембране раздавался только тихий-тихий стук и непонятный скрип.
– Люда!!!
Нет ответа.
– Что? Что? – как попугай, повторяла Валя.
Глава 27
Чтобы быстрее попасть в училище, я схватила «бомбиста» и очень скоро пожалела об этом поступке. На Второй Брестской улице мы попали в жуткую, почти километровую пробку и застряли в ней надолго. Минут через пятнадцать езды черепашьим шагом я выскочила из машины и побежала в метро «Белорусская», ругая себя на все корки, – надо было с самого начала воспользоваться подземкой.
Уже подбегая к кулинарному училищу, я поняла, что безнадежно опоздала. В вестибюле учебного заведения царил переполох. Встревоженные учащиеся шумно переговаривались, несколько теток, скорей всего преподавательниц, став кружком, о чем-то бурно спорили.
– Что случилось? – бесцеремонно спросила я, хватая одну из учительниц за рукав.
Женщина оглянулась, шагнула назад, и я увидела, что в центре группы стоит Володя Костин. При виде меня майор поджал губы, потом резко велел:
– А ну, иди сюда, Евлампия.
Преподавательницы попятились, Костин втянул меня в кабинет, но не директорский, а в расположенный рядом класс, скорей всего математики, потому что по стенам были развешаны таблицы со всевозможными формулами.
– Что ты тут делаешь? – отрывисто поинтересовался приятель.
– Ничего, – принялась лепетать я, – просто пришла.
– Зачем?
– Ну… документы подать!
– Решила на старости лет стать поваром? Не стоит и пытаться, – довольно зло ответил приятель, – из женщин, у которых руки растут из того места, где у других расположены ноги, ничего не получится. Варить тебе сосиски до старости!
Еще секунду тому назад я была готова выложить приятелю все, что узнала, еще мгновение, и Володя начал бы благодарить меня за проделанную титаническую работу, еще мгновение… Но кто дал ему право оскорблять меня? И потом, я великолепно готовлю.
– Какое это место ты имеешь в виду? – кинулась я в атаку.
– У тебя и с мозгами беда, – вздохнул майор. – Ладно, если хочешь, могу назвать вещи своими именами: баба, у которой руки торчат из жопы, никогда не научится прилично готовить. И хватит врать, быстро говори, зачем явилась, а то задержу на три дня для выяснения личности!
Кровь бросилась мне в голову. Ледяным тоном я произнесла:
– Во-первых, вот паспорт, а во-вторых, генерал Рябов попросил узнать в отношении документов для Кости. В-третьих, вы, гражданин милиционер, простите, не знаю вашего звания, не имеете права беседовать со мной в подобном тоне. Запросто могу накатать жалобу начальству и потребовать, чтобы мне сообщили о принятых мерах, в-четвертых…
– Вали отсюда, Лампудель, пока цела, – просвистел майор, – дома побеседуем.
– У меня нет никакого желания принимать вас у себя, а в вашу квартиру я ни за что не войду, – ответила я и, гордо вздернув голову, выплыла в коридор, не забыв хлопнуть посильней дверью.
Надеюсь, портрет Ковалевской сорвался со стены и треснул Володю по лысине. Да-да, у него намечается проплешина, и я обязательно посоветую ему при следующей встрече купить себе специальный шампунь. Исключительно из дружеских чувств, он-то не видит, что за неприятность у него на темечке!
Толпившиеся у дверей тетки выжидательно глянули на меня.
– Безобразие, – вздохнула я, – как только таких в милиции держат, имейте в виду, девоньки, садитесь от этого монстра подальше.
– Почему? – поинтересовалась самая молоденькая.
– Под юбку лезет, – пояснила я и, увидев, что бабы прыснули в разные стороны, довольно ухмыляясь, пошла во двор.
Ну, майоришка, поглядим, как теперь ты будешь опрашивать свидетелей.
Во дворе училища курила стайка ребят. Я подошла к ним и поинтересовалась:
– Что случилось? У меня даже документы ребенка не взяли!
– Директрису убили, – пояснил рыжеволосый паренек, весь обсыпанный конопушками.
– Как?!
– Выстрелили через окно, – рассказывал юноша, одетый, несмотря на жару, в синюю джинсовую рубашку с длинными рукавами, – у нее кабинет на первом этаже, вон посмотрите, менты в травке ползают, улики ищут.
Я перевела взгляд на здание училища. Из-за удушающей жары почти все окна были нараспашку, а по клумбе, находящейся у стены, ходили два парня в перчатках и с пакетами.
– Не поймают, – убежденно заявил рыжий. – Выстрелил и убежал, тут за воротами рынок, юркнул в толпу, и все. Если бы сразу увидели… А то она небось давно лежала, пока Кар Кар вошла.
– Кто? – не поняла я.
– Ну училка русского, Карина Карловна, влезла в кабинет, как заорет, – пояснил «рубашечный», – все и побежали туда.
– Кроме меня, – фыркнула толстая девица, – я думала, Каркуша опять мышь увидела, помните, какой она хипеж в прошлом году подняла!
Ребята довольно заржали. Похоже, смерть несчастной Людмилы Григорьевны их не слишком огорчила.
– Не найдут никого, – продолжал рыжий, – без шансов.
– А я знаю убийцу, – выпалила девица.
– И кто это? – спросила я.
– Лешки Малахова отец, – убежденно ответила толстушка.
– Почему ты так решила?
– А Людмила Григорьевна Лешку за двойки и прогулы отчислила…
– Между прочим, совершенно правильно сделала, – захихикал рыжий, – знаете, чего он на практике вытворил? Его папахен, жутко крутой, пристроил Лешку в ресторан, а там его не на кухню поставили, а велели клиентов обслуживать. Лешка и взвыл, гонору в нем немерено: не буду с подносом бегать. Ему отвечают: еще как будешь, и в зал выпихнули.
Парень решил сделать так, чтобы его выгнали, и демонстративно уронил на пол шницель. Потом на глазах у клиента поднял его, положил на тарелку и подал к столу. Вызванный на место происшествия мэтр отвел Лешку в сторону и спокойно заявил:
– Ерунда, с каждым случиться может, но запомни правило: коли извалял мясо, немедленно неси его на кухню, обсыпь зеленью и подавай как новое.
– Так зачем отцу Леши убивать директора? – прервала я парня.
– Лешка олух, его отовсюду выперли, – пояснила девица, – вот папенька и явился к Людмиле с просьбой, чтобы его оставила, да начал ей доллары совать! Ух, она разозлилась, деньги в коридор вышвырнула… Вот небось и решил отомстить!
С гудящей головой я добралась до Киевского вокзала. Небо затянули серые, свинцовые тучи, стало еще жарче и как-то парко, словно в оранжерее. Над площадью стоял «аромат» из невообразимых запахов – соленой рыбы, сигарет, машинного масла и пота. Прохожие с красными лицами утирались носовыми платками и салфетками, почти у каждого в руках были бутылки с водой или квасом. Несмотря на рекламу, коку, пепси и фанту москвичи не очень-то любят, что и понятно, от этих лимонадов только еще сильней хочется пить.
Натянув кепку, я пошла к ларьку, где поджидал меня брошенный «жигуль». Сейчас достану из багажника сумку и отправлюсь за покупками…
Но «копейки» на месте не было. В глубоком удивлении я уставилась на ларек, торгующий сигаретами, может, я перепутала и автомобиль преспокойно стоит в другом месте? Но ни у будки с сосисками, ни у павильона, где блестели всякие железки, «жигуленок» не нашелся. Вернувшись назад к табачному ларьку, я спросила у продавца:
– Тут машина стояла, не видели?
– Видел, – преспокойно ответил тот, – ваша, что ли?
– Да.
– Давай сто долларов, тогда скажу, куда отогнали.
– За что? – изумилась я.
– За то, – скорчил морду парень, – поставила свой сраный автомобиль так, что мне дверь не открыть, гони баксы.
– У меня нету столько!
– Ну и ищи, где хочешь, свой автомобиль! – гаркнул продавец, отшатываясь в глубь ларька.
– Тетенька, – раздался сзади меня тихий голосок, – дайте сто рублей, скажу, куда машину задевали.
Я оглянулась и увидела грязную девчонку в рваном платье. Волосы, давно не мытые, стояли, как ирокез у панка, ноги от щиколоток до колен совершенно черные, руки в болячках, но измурзанное личико показалось мне знакомым, а главное, голос (как у всех музыкантов, у меня отличная память на звуки).
– Ну же, тетенька, – повторила девочка, и я мигом узнала ее:
