Валентина Мальцева - КГБ в смокинге. Книга 1
— Все так, сэр, — тихо сказал Юджин.
— Мисс Мальцева, — голос Уолша зазвучал пронзительно. — На больший урон, чем вы уже нанесли интересам ЦРУ, вы просто не способны. Таким образом, мы не так уж сильно рискуем, отпуская вас домой. Но я хочу, чтобы вы знали, какому серьезному риску подвергается ваша собственная жизнь и жизнь ваших близких. Став агентом американской разведки, — а другого варианта, чтобы покинуть эту комнату, у вас нет, — вы вступаете в опаснейшую игру между молотом и наковальней. Ксчастью, у вас есть друг, и в этом, как мне кажется, ваше самое большое везение. При всем своем авантюризме этот друг не позволит себе преступить рамки служебного долга и кодекса офицерской чести, но, думаю, он сделает все возможное, чтобы продлить вашу жизнь в новой роли. Вы должны беспрекословно выполнять его поручения, иначе вся эта история станет очевидной глупостью и вопиющим служебным преступлением…
— Вы описываете сногсшибательные перспективы, мистер Уолш, — что-то же надо было говорить, тем более что меня бил озноб. — Выдумаете, дома мне поверят?
— Думаю, да. В конце концов, они вернули вас в Буэнос-Айрес именно с этой целью. Если, конечно, не было какого-то другого плана, до которого мы так и не докопались. Думаю, если только расчет Юджина верен, вам предстоит несколько лет очень веселой жизни — заграничные поездки, отели, конспиративные встречи под неусыпным наблюдением двух спецслужб, масса романтики… Вполне возможно, мы извлечем из них определенную пользу для себя и таким образом получим хоть какую-то компенсацию за ту историю на вилле. Лично я буду признателен вам по гроб жизни, если вы сможете шепнуть нам на ушко, где же обитает ваш очаровательный школьный товарищ, этот преподаватель классического балета с повадками живодера. Не увлекайтесь внешней стороной этой работы, мисс Мальцева. Помните, что отныне вы и только вы являетесь гарантом собственной безопасности. Случись что — и мы не сможем помочь вам, даже если очень захотим…
— Вас не смущает, что я буду вынуждена назвать вашу фамилию, рассказать о Юджине, Вирджиле, об этой комнате в посольстве США?..
— Бога ради, мисс Мальцева, гуляйте на всю катушку! — Уолш хмыкнул и поковырял спичкой в ухе. — Службе господина Андропова все это должно быть известно и без вас. Если ваши московские друзья знали даже месторасположение и подступы к нашей конспиративной вилле, что уж говорить обо мне, выезжающем из Лэнгли так редко, что это фиксируется даже самыми третьесортными спецслужбами, не говоря, естественно, о КГБ. Пока все — в вашу пользу. Та информация, которую вы изложите на Лубянке, полностью подтвердится, это должно укрепить доверие к вам…
— А Юджин?
— Оп! — Уолш взглянул на Юджина и вдруг совершенно неожиданно, как-то по-мальчишески, подмигнул своему подчиненному. — Это важный вопрос. Будьте так любезны, мисс Мальцева, об этом господине рассказывайте подробно, обстоятельно, не упуская ничего, даже его попыток ухаживать за вами. Надеюсь, он делал это достаточно корректно?
— Настолько корректно, что только в вашем кабинете я узнала о самом факте ухаживаний.
— Прекрасно! — казалось, Уолш по-настоящему доволен. — Служба господина Андропова должна как следует познакомиться с этим джентльменом.
— Зачем? — я представила себе Юджина в теплой компании Витяни и Андрея, и меня передернуло.
— А затем, мисс Мальцева, что Юджин будет вашим связным. Так что не лейте слез перед расставанием: скоро вы увидите этого джентльмена в Москве…
Часть вторая
1
Буэнос-Айрес. Гостиница «Плаза»
11 декабря 1977 года
Итак, вновь «Плаза».
Мой номер сверкал чистотой. Я бы даже сказала, что он блистал моим отсутствием. Ощущение было такое, словно сутки назад здесь состоялась тихая, очень пристойная гражданская панихида, после которой несколько мужчин в черных костюмах бесшумно вынесли гроб и плотно прикрыли за собой дверь.
Я стояла посреди гостиной и плакала. Можете представить себе, до какого состояния дошли мои нервы, если один вид этого пустого гостиничного номера на краю света напомнил мне родной дом так остро и щемяще, что слезы полились в два ручья. Правильнее было бы сказать, что я не плакала, а ревела. Как бесплодная, душевно травмированная, измученная слепнями и маститом корова, которую наконец привели в дальний, отгороженный от мира хлев и позволили медленно умирать от пустоты и никчемности дальнейшего существования.
Словно в противовес моим похоронным мыслям, телефонный аппарат исторг из своих пластмассовых глубин что-то бравурно-оперное.
Корова кому-то понадобилась.
— Да?
— Валентина Васильевна?
О, Господи, как я отвыкла от этих добротных участливых интонаций, подернутых легкой вельможной брезгливостью!
— А кто же еще, черт подери!
— Приятно слышать вас в хорошем настроении. С вами говорит Афанасьев. Юрий Григорьевич Афанасьев, атташе советского посольства по культуре…
— Чему обязана?
— Я сейчас внизу, в холле. Если позволите, я поднимусь к вам: необходимо обговорить некоторые оргвопросы…
— Будем только обговаривать или что-то организуем?
— Так я могу подняться, Валентина Васильевна? — как и все кагэбэшники, атташе по культуре шел к цели кратчайшим путем, игнорируя ненужные детали.
— А вы уверены, что в этом визите есть необходимость?
— Спасибо, я поднимаюсь…
В трубке ритмично замурлыкали отбойные гудки.
— Еб твою мать!!! — заорала я в трубку, после чего пнула ни в чем не повинный стул, почувствовала резкую боль в лодыжке и в изнеможении плюхнулась в кресло.
«Никому никогда не верь…»
«Дай мне возможность спасти тебя…»
«Они подставили ее нам, как наживку…»
«Я позвонил маме в Висконсин…»
«Спасибо, я поднимаюсь…»
— А вы прекрасно выглядите, Валентина Васильевна!
Передо мной стояло то, что, по всей видимости, и было атташе по культуре — довольно приятной наружности немолодой мужчина в элегантном светлом костюме и с обветренным лицом директора сибирского леспромхоза, возведенного за ударные показатели в ранг дипломата.
— А я не должна была?
— Перейдем к делу… — Афанасьев вынул из внутреннего кармана пиджака узкий продолговатый конверт без марок и аккуратно положил его на журнальный столик. — Здесь билет на самолет, деньги и прочее. Жаль, конечно, что вы так и не смогли присутствовать на завершающих заседаниях симпозиума. Поверьте, было очень интересно. Впрочем, вы еще молоды, успеете наверстать…
— Когда я лечу?
— Завтра, в 15.00, Валентина Васильевна. Самолет бельгийский. Авиакомпания «Сабена». До аэропорта вас довезет посольская машина. Она будет ждать у отеля ровно в час. Летите до Парижа. Я связался с нашими коллегами во Франции, они вас встретят…
— Зачем?
— Ну, ведь нужно где-нибудь переждать шесть часов до московского рейса.
— Понятно.
— Вот и все, товарищ Мальцева, — Афанасьев, который так и не присел, невыразительно улыбнулся.
— Стоило ли вам утруждать себя, товарищ атташе? Вы могли бы послать с этим конвертом курьера или просто оставить его у портье.
— Стоило, Валентина Васильевна, — Афанасьев улыбнулся еще раз, исчерпав этим, видимо, дневную норму положительных эмоций. — Мне очень хотелось познакомиться с вами лично.
— Вы не сочтете меня невежливой, если я все-таки поинтересуюсь, зачем вам это?
— Из чистого любопытства, Валентина Васильевна. Кто знает, когда еще встретимся?.. Всего вам доброго и счастливого пути на Родину!
Часы показывали два часа дня.
Спать не хотелось. Думать уже не было сил. Мысль о еде вызывала тошноту. После странного визита атташе по культуре я отправилась в ванную, где мыла и оттирала себя, как валютная шлюха, согрешившая по пьянке с беглым пациентом кожвендиспансера. Затем я во второй раз за всю командировку использовала кипятильник и выпила кофе, хотя после забот Вирджила вкус быстрорастворимого варева показался мне отвратительным. Потом тупо рассматривала людей, копошившихся на авениде Флорида, затем решила покрасить ногти, покрасила, как всегда, плохо и, тихо матерясь, смыла это безобразие ацетоном…
Я представила себе, как сажусь в самолет и лечу, приближая с каждым часом встречу с домом, с мамой. Странно, но эти мысли не вызывали в душе радостного чувства. Наверное, в тот момент я просто не хотела признаться себе, что возвращение в Москву меня не просто не радует — пугает. А что, собственно, ждало меня там? Снова страх, снова беседы на Лубянке, ложь, жонглирование словами, допросы, допросы, допросы, а после них — двойная жизнь. С коллегами. С моим ненаглядным редактором. С собой. С мамой…
Ожил телефон.
— Да!
