Петра Рески - Палаццо Дарио
Чем дольше он так лежал, тем более недовольное и ворчливо-задиристое выражение принимало его лицо. Лоб покрылся морщинками, словно он в любую минуту готов был поссориться по любому поводу.
«Когда я вижу какого-нибудь дебильного наследника престола, я совершенно не жалею, что Италия – не монархия», – казалось, скажет он. Или: «Настанет время, когда Венеция окончательно уйдет под воду!»
* * *Его обнаружила Мария. Как обычно, около десяти утра, она вошла в его спальню, чтобы открыть ставни на окнах, впустить в комнату чистый свежий воздух, а заодно выкурить у окна сигаретку. Она ловко стянула с кровати покрывало, чтобы проветрить его, встряхнув из окна. И тут она увидела Радомира. Он лежал на животе, повернув голову набок, волосы растрепались, рот был полуоткрыт.
– Мадонна! – вскрикнула Мария. – Как вы меня напугали!
Она никогда не видела Радомира в пижаме и тем более в постели. Обычно он звонил один раз, давая ей знать, что в комнату можно войти. Это значило, что он уже отправился в свою суперванную приводить себя в порядок.
Сейчас он был в шелковой полосатой пижаме серебристо-серого цвета.
– Такое замечательное сегодня утро, настоящее позднее лето! – сказала Мария. – Слишком даже хорошее, чтобы валяться в постели.
Возможно, это был розыгрыш. Мария знала, что Радомир всегда встает чудовищно поздно именно тогда, когда за окном светит солнце. Это для других хорошая погода была поводом пораньше начать день. Радомир же считал для себя принципиальным, в отличие от других, не ставить свою жизнь в зависимость от погодных условий. Она удивилась, что он ей не ответил. Это было странно.
– Синьор! – окликнула его Мария, ожидая, что он вскочит и выгонит ее из спальни. – Синьор Радомир!
Не дождавшись ответа, она подошла поближе и, наклонившись, приложила ухо к его губам. Он не храпел, но ничего другого Мария и не ждала. Лишь после того, как она тронула его за плечо, а он снова не отозвался, она закричала.
С рыданиями и призывами ко всем святым Мария вывалила случившееся на Ванду, и они вдвоем побежали в спальню Радомира.
Оказалось, что Ванда совсем не знает, что же надо делать. Она потрогала его лоб, как у больного с температурой, пощупала пульс. Радомир уже был холодным.
– Мария, – сказала Ванда, – я думаю, он умер.
Она посмотрела на недовольное лицо Радомира. Да, у него, конечно, есть повод злиться, подумала она. Ведь так никто не договаривался.
Это была потрясающая вещь. XVIIl век, Ка Реццонико, как называли эту люстру, выполненную по образцу из дворца Реццонико на всемирно известном Большом канале. Люстра на 18 свечей, она висела в Ка Дарио еще со времен Анри Ренье. Радомир очень гордился ею. «Польский консул, который лет 50 назад гостил в Ка Дарио, прожигал жизнь в свете этой люстры!» – любил острить он каждый раз, щелкая выключателем. А это случалось не часто. Он считал слишком расточительным включать люстру только для того, чтобы почитать газету. Которое столетие люстра висела в салоне на кованом железном крюке. И вот разбита – разлетелась на миллиарды стеклянных брызг. И все из-за того, что этот кретин-электрик так неумело укрепил на ней праздничную гирлянду, что крепление не выдержало. Центнер муранского стекла обрушился вниз, но, к счастью, лишь слегка задел Радомира. Большинство гостей позеленели от испуга, но чудесным образом никто не получил даже царапины. Было похоже, что Радомир даже доволен. Как хозяин собаки, которому наконец удалось заставить пуделя показать гостям несколько удачных номеров. «Мир взирает на нас», – прошептал он Ванде. Ему столько лет пришлось прожить в проклятом дворце, прежде чем что-то настоящее, существенное произошло на глазах у всех.
А теперь… Просто скончался во сне. Такого от своего палаццо он не ждал, думала Ванда, сидя около Радомира.
Мария, уже успокоившись и ища себе сообразное случившемуся занятие, убирала комнату умершего. Снаружи, со стороны всемирно известного Большого канала, в комнату лилась «Ciao-Venezia-ciao-Venezia– ciao-ciao-ciao».
– Святая Мадонна! – перекрестившись, вздохнула Мария.
Она закрыла ставни, завесила окна черными гардинами и зажгла свечи.
Когда Ванда сообщила Микелю печальную весть, он чуть было не потерял сознание. «Проклятие! Проклятие! Проклятие!» – бесконечно повторял он. Наконец он сказал, что готов сделать для усопшего все необходимое.
Всем было понятно, что Радомира нужно похоронить в его любимом костюме венецианского вельможи эпохи рококо из розового атласа с кружевным жабо. Микель привел в порядок его лицо, надел на него парик и положил вдоль тела трость с серебряным набалдашником.
Ванда нашла, что покойный смотрится очень неплохо, даже красиво, с подведенными бирюзовым штрихом веками, ртом сердечком и мушкой на щеке.
Пришел священник из церкви Санта Мария делла Салюте. Пожилой человек в рясе с пятнами, от которого пахло вином. Он не удостоил разодетого покойника даже взглядом. Точно так же он читал бы молитву и над дубовым комодом.
На Кампиелло Барбаро Мария купила все необходимое, а Ванда позвонила в похоронное бюро Безмятежной. Тогда вся Венеция узнала о кончине Радомира. Вечером пришли первые посетители выразить соболезнование. Старая подруга Радомира – графиня Мария Пиа Ферри и адвокат Карле. Оба только вчера вечером вернулись из отпуска, поэтому и не были на роковом празднике в честь Исторической регаты.
– Он мучился или это была мгновенная смерть? – спросила графиня.
– Он просто уснул и не проснулся. Его часы остановились. Кончился завод. Так сказал врач, – ответила Ванда.
– Если на человека падает люстра, нет ничего удивительного в том, что с места он уже не сойдет, – сказал адвокат Карле.
– Да, мы слышали об этой люстре, – подтвердила графиня и закашлялась.
– Его срок вышел. Сердце остановилось, – упорно твердила Ванда.
– Неудивительно, – в один голос сказали графиня и адвокат.
Затем пришел заместитель директора музея по древностям и искусству. С женой.
– Да, да, – сказал он, взглянув на мушку на щеке Радомира. – Понимаю. Но как это могло случиться, чтобы крючок оборвался, если он провисел уже несколько столетий? Странно.
– Коронарные сосуды, – ответила Ванда. – Врач сказал, вероятно, это сосуды. Склероз.
– Понятно, – медленно произнес заместитель директора. – Значит, сосуды.
Он улыбнулся.
Потом пришли соседи. Мясник с Кампиелло Барбаро, инженер Трескони со своей кузиной из Палаццо Барбаро. Они не могли не почтить Радомира в последний раз.
– Как это случилось? – спрашивал каждый.
Ванда говорила о склеротичных коронарных сосудах Радомира. Все понимающе улыбались.
– Да, да, – повторяли они. – Коронарные сосуды.
«Gazzettino» отдала дань Радомиру уже на следующий день. «Радомир Радзивилл, Seigneur du Carneval107, скончался в Палаццо Дарио», – было напечатано на странице местных новостей. О нем писали, как о выдающейся личности, страстном венецианце, большом оригинале, феллиниевской натуре, знатоке искусств и радушном хозяине, ушедшем из жизни при трагических и не вполне выясненных обстоятельствах.
– Что за черт! – сказал бы Радомир, если бы имел удовольствие прочесть некролог о себе.
Только на второй странице появились слова «проклятие Ка Дарио», и они сопровождались впечатляющим комментарием о «покрытых мраком тайнах» и «Злом роке».
Ванда с трудом нашла четырех носильщиков. Микель, это понятно, а кто еще? Примо отпадал, он должен был вести траурную гондолу. А Радомир вот уже много лет дружил исключительно с женщинами. Молодые люди, посещавшие его салон, чтобы украсить его жизнь, испарялись с той же легкостью, что и появлялись. Остался только молодой поэт с последних сборищ. Но если ему трудно прямо держать даже собственную голову, как же он удержит гроб? Ванда решила обратиться к музыкантам из оркестра Радомира, они показались ей немного покрепче: стекольщик (саксофон), реставратор мебели (скрипка) и окулист (рояль). Но когда они пришли, оказалось, что все четверо, включая Микеля, жутко отличаются ростом. Микеяь, по меньшей мере, 1, 90, стекольщик – 1, 60 на каблуках. Но выбора не было. Гроб выглядел, как странное чудовище на четырех ногах разной длины.
Внизу, у дворцового причала ожидала траурная гондола. Четыре гондольера, одетые в черное, выглядели как пажи при отелях. И Примо, изобразивший по этому поводу мертвенно-горькую мину на лице, но встретивший Ванду вспышкой подобия улыбки. Гондола была больше обычной и обита черной и фиолетовой тканью, на ее носу стояла фигура Мадонны со сложенными руками, как на галионе. Опуская гроб в гондолу, Микель оступился на заросшем водорослями причале. Радомир чуть было не свалился в канал.
Траурная месса в церкви Санта Мария делла Салюте была великолепна. Пышнее Festa della Salute108, подумали многие.
