Галина Куликова - Рукопашная с Мендельсоном
Несмотря на сгущавшиеся сумерки, Зоя Борисовна Лайму действительно заметила. Помахала рукой и, притормозив, сказала издали:
– О, здравствуйте! А я вас сразу узнала. Салон красоты, да? Ваша кожа отлично выглядит.
– Ваша тоже, – соврала Лайма, потому что разглядеть, как выглядит кожа Кузяевой, было довольно затруднительно. На ней был светлый костюм и лаковые туфли-лодочки, вот и все, что можно было сказать о ее внешности.
– А это?.. – спросила Кузяева, пожирая глазами Корнеева. Вероятно, она думала, что в сумерках он этого не заметит. А может быть, наоборот.
– Это мой брат, – тотчас соврала Лайма так быстро, что даже не успела понять, зачем она это сделала. – Знакомься, Женя. Это…
– Зоя, – кокетливо сказала Кузяева, которая за время разговора подошла совсем близко. Она протянула Корнееву руку, и тот галантно ее поцеловал.
– А что вы здесь делаете? – не мудрствуя лукаво, спросила Кузяева и посмотрела на Лайму в упор. – Это научный институт, и все сотрудники давно уже ушли спать.
– Ну, не все, – повела плечиком Лайма и, понизив голос, призналась: – Я тут поджидаю своего нового бойфренда. Он обещал свозить меня на реку, покатать на лодке. Под луной. Романтика! Его зовут Гриша. Чудесное имя, правда?
Кузяева так сверкнула глазами, что едва не подожгла липу, на которую Лайма опиралась рукой. Однако когда она заговорила, голосок у нее оказался елейным:
– А отчество, случайно, не Борисович? А фамилия, случайно, не на «М»?
– И как вы догадались? – ахнула Лайма и радостно засмеялась, словно обладать таким сокровищем, как Мельченко, было огромным счастьем.
– Да просто кроме него, в институте засиживаться некому. Что ж, удачной вам лодочной прогулки!
Кузяева развернулась и, ни слова не говоря, быстрым шагом направилась к своей машине. Пискнула сигнализация, и через минуту ее автомобиль ловко вывернул на дорогу и умчался в сгущающуюся темноту.
– Зачем ты это сделала? – изумился Корнеев, повернувшись к Лайме. – Ты подставила Мельченко!
– Ну да. Я специально. Решила хоть что-нибудь спровоцировать. Пусть Кузяева устроит ему сцену, выведет из равновесия. Ну, я даже не знаю… Иначе мы так и будем топтаться на одном месте.
– Поедем в гостиницу, – заявил Корнеев, распахивая перед Лаймой дверцу машины. – Покрутимся среди музыкантов. Может быть, твой зоркий глаз ухватит хоть что-то подозрительное.
Они закатились в один из ресторанов, где было душно, шумно и, безусловно, весело. Их немедленно стали приглашать к себе разные компании, а итальянцы так просто Лайме едва руки не оторвали. Традиционно пьяные конголезцы звали их танцевать и кричали: «Калинка-малинка, оп-оп!» Особенно усердствовал тот, который носил зеленый берет. Он улыбался так широко, как будто старался продемонстрировать зубы мудрости.
Один из австралийцев по имени Грегор попытался завязать с Лаймой разговор об искусстве, но она была к этому совсем не расположена. Кроме того, этот самый Грегор, чтобы его хорошо было слышно, постоянно тыкался Лайме носом в ухо. У него были жесткие, основательно выцветшие на солнце усы, которые кололись, как щетка, мощные челюсти и крупный самодовольный нос. Лайме стоило большого труда от него отделаться.
– Господи, что здесь можно заметить? – пробормотала она, щурясь от сигаретного дыма.
– Что это ты скисла? – прокричал ей в ухо Корнеев, обещавший пить только минералку. – Тебе надо в гущу, к народу.
– Я не хочу в гущу, – возразила она, почувствовав, как завибрировал ее мобильный телефон. Прижав его к левому уху, правое Лайма плотно закрыла ладонью. Звонил Иван с новостями:
– Мельченко сдал ключ и уходит. Прослежу за ним до ворот и еще позвоню. Готовьтесь выезжать.
Когда Лайма потащила Корнеева из ресторана, их проводили десятки разочарованных взглядов. Красавчик с тонкими усиками и блондинка с отменной фигурой не слишком активно поддерживали «дружбу народов», процветавшую в кулуарах фестиваля.
Лайма и Корнев уже сидели в машине, когда снова позвонил Медведь:
– Значит, вот какая ситуация. Когда Мельченко вышел из института и пошел к проходной, я сказал напарнику, что мне надо отлучиться ненадолго. В общем, хотел проследить, куда наш ученый пойдет. Обогнал его, выскользнул за ворота, вроде покурить, отошел подальше. Мельченко вышел на улицу, и тут подкатывает машина: видимо, недалеко стояла, на краю стоянки, под деревьями. Открывается дверь, Мельченко садится и при этом довольно отчетливо говорит кому-то: «Теперь в Кречетовку, я покажу».
– Что за машина? – всполошилась Лайма. – А номер какой?
– Номера не видел – темно. Машина – «жигуль», кажется, «пятерка». Что вы будете делать?
– Срочно едем в Кречетовку. Похоже, что-то начинается.
– Может, мне сбежать с дежурства?
Лайма на секунду замялась, потом решила:
– Нет, остаешься в институте. С окончанием фестиваля дело может не завершиться, поэтому ты не должен рисковать рабочим местом. Вон, и Корнеев мне страшные рожи корчит – ты отвечаешь за аппаратуру, которую он тебе доверил. Это очень важно, вдруг действительно наведет на чей-нибудь след. И не переживай – без тебя мы в драку лезть не станем. Отбой!
Корнеев был менее опытный водитель, чем Медведь, поэтому до Кречетовки они добирались дольше, чем в прошлый раз. На душе у Лаймы было тревожно. Узкое пустынное шоссе и лес вокруг нагоняли страх. Ветер волновал листву, и деревья угрожающе качали ветвями. Тусклая перезревшая луна, наполненная желтым соком, грозила лопнуть, навалившись брюхом на верхушки сосен. Подъехав к знакомой территории агрофирмы Шаткова, друзья еще издали увидели настежь распахнутые ворота.
– Хочется верить, что мы не опоздали, – тихо сказала Лайма, прислушиваясь к беспокойному стуку сердца.
К сожалению, ее опасения оказались не напрасными. Спрятав машину в тени густого кустарника, они осторожно подкрались к воротам. Прямо возле них лежал человек, в котором Лайма узнала одного из охранников Шаткова.
– Мертв! – констатировал Евгений шепотом, приложив пальцы к шее человека.
Они приготовились к обороне, так как убийцы могли притаиться где-то рядом. Единственным их оружием были электрошокеры, которые они заранее положили в машину. Однако вокруг было пусто и тихо. Казалось, все живое замерло в ожидании.
Дойдя до дверей административного здания, где недавно Лайма и Иван бились за освобождение Шаткова, они обнаружили второго охранника. Он сидел, прислонившись к косяку приоткрытой входной двери.
– И это мертв! – приложив пальцы к его сонной артерии, одними губами сказал Корнеев.
Самого Шаткова они нашли, когда стали планомерно обшаривать все постройки на территории агрофирмы. Он лежал в одном из складских помещений, в проходе между уходящими в бесконечность рядами ящиков с овощами. Лайма чувствовала, что воздух будто наэлектризован. Тяжелый дух смерти уже витал над местом недавней трагедии.
– Может быть, он жив? – спросила Лайма без всякой надежды.
– Сомневаюсь. – Корнеев наклонился над телом, долго прислушивался, щупал пульс. И вынес вердикт: – К сожалению, нет.
– Теперь ищем труп Мельченко, – дрогнувшим голосом сказала Лайма. – Я уверена, что и он где-то неподалеку. А террористы скорее всего уже далеко отсюда. Видимо, они свою задачу выполнили. Какой бы она ни была.
– Может, попробуем догнать? – предложил Евгений.
– Вряд ли. Мы с ними разошлись не меньше чем минут в сорок-пятьдсят.
– А если это не террористы? Если это Стась?
– Не думаю. Не безумные же эти ребята так подставляться. Тем более, когда имеют дело со службой безопасности.
Тело Мельченко они так и не обнаружили. Может быть, его где-то спрятали. А может быть, Григория Борисовича, еще живого, просто увезли с собой, чтобы добыть нужные сведения.
– Милицию будем вызывать? – для очистки совести спросил Корнеев.
– Нас тут не было. Утром придут люди на работу – сообщат. Может быть, и Мельченко при свете дня найдут.
Большую часть обратной дороги они проделали в гробовом молчании.
– Слушай, – вдруг заговорила Лайма, – если террористы захватили Мельченко и насильно удерживают, почему же он в институте не дал знать охране? Никто его под прицелом не держал, никто не угрожал…
– Я могу назвать тысячу причин такого поведения. Думаю, Шатков уже находился у террористов в заложниках. И они предупредили, что если Мельченко поднимет шум, его приятель и бывший коллега будет убит. Поэтому Григорий Борисович счел за благо не испытывать судьбу, отдать террористам все, что они хотят, и спасти друга. Скорее всего, что-то он хранил в институтском сейфе.
– Может, и так, – вздохнула Лайма, и в машине вновь воцарилось тяжелое молчание. – Как ты думаешь, террористы, если они получили то, за чем прибыли, могут исчезнуть из города уже сегодня?
– Вряд ли. Поспешное бегство насторожит кого угодно. Представляешь, завтра утром выяснится, что какая-то группа музыкантов испарилась? Теоретически их тогда еще можно будет задержать. Зачем им такой риск? Ребята эти, похоже, хладнокровные, суетиться не будут. Еще и сбацают нам что-нибудь народное на прощание.
