Фаина Раевская - Трижды заслуженная вдова
Улица Лесная расположена на границе города и лесного массива. Точнее, по утверждениям краеведов, тут раньше был лесной массив. Но уже лет пятнадцать он активно осваивается населением. Первое время там строили дачи, а потом уже и коттеджи. Причем получить участок в этом районе дело чрезвычайно хлопотное и дорогостоящее. Зато дачки просто загляденье!
И живут в них всякие разные генералы, представители номенклатуры, заслуженные работники всех отраслей (большей частью директора) промышленности и представители науки. Дачи строились добротными и основательными. Многие хозяева, выйдя на пенсию, поселялись там, оставляя городские квартиры своим детям и внукам.
Дом четырнадцать был очень красивым и каким-то чересчур европейским. Двухэтажный кирпичный особняк, обнесенный кованой оградой, с мансардой и мезонином поражал своим размахом даже мое воображение. Мансарда, вероятнее всего, была перестроена из чердака позже, потому что по последней моде отделана сайдингом. Сбоку дома имелась пристройка из серого кирпича, в которой я опознала гараж. Пластиковые окна во всем доме, кроме первого этажа, были наглухо закрыты. Там же, на первом этаже, везде горел свет. Я, придумывая на ходу причину моего появления здесь, толкнула чуть приоткрытую калитку и ступила на расчищенную от снега дорожку. Едва я достигла крыльца, как дверь распахнулась, и навстречу мне, чуть не сбив с ног, вылетел молодой человек в синем свитере и черных габардиновых брюках. Темные волосы были аккуратно зачесаны назад и густо набриолинены. Большие, чуть навыкате влажные глаза зло сверкали.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась я. — Скажите, пожалуйста...
— Сволочь, — пробормотал он, минуя меня и направляясь к гаражу.
Через минуту ворота гаража автоматически распахнулись, и оттуда выехал огромный джип «Чероки». За рулем мелькнуло искаженное злобой лицо парня.
— Надо же, какой невоспитанный, — покачала я головой и вошла в дом.
Вешалка в прихожей, отделанной дубовыми панелями, была забита верхней одеждой. Овальное зеркало по традиции занавешено черной тканью. На пороге появилась молодая девушка с заплаканными глазами. Она молча приняла у меня шубку и скрылась в боковой двери, которую я и не разглядела. В таких домах разуваться не принято, и я, не обращая внимания на свои мокрые следы, прошла туда, откуда доносился приглушенный гул голосов. В огромном зале, где, на мой взгляд, запросто можно было устраивать правительственные приемы, в центре стоял большой стол, накрытый белоснежной скатертью. За столом сидело человек сорок народу. Хрустальная люстра, способная украсить и Большой театр, бросала блики на столовое серебро и тончайший фарфор, многократно отражалась от драгоценностей присутствующих здесь дам. Я застыла на пороге, пораженная этим великолепием. Рядом неожиданно возникла та же девушка, которая встретила меня в прихожей.
— Пройдите к столу, — тихо сказала она.
На меня никто не обращал внимания. Гости вполголоса переговаривались между собой, изредка прикладываясь к бокалам и рюмкам, стоящим возле них.
Я осторожно присела на венский стул с гнутыми ножками. Тут же, словно по мановению волшебной палочки, передо мной возник официант со столовыми приборами. Он поставил слева от меня небольшую мисочку с рисом и изюмом, налил водки в хрустальную рюмку и дематериализовался. Далее, как я поняла, предлагалось перейти на самообслуживание. Я залихватски тяпнула рюмку водки (хорошо, машину брать не стала!) и завязла зубами в бутерброде с черной икрой. Кутью по причине стойкой нелюбви к сушеному винограду я проигнорировала.
— Господа, — раздался чей-то громоподобный глас, и разговоры за столом постепенно стихли. — Господа! Мы с вами собрались здесь сегодня по очень печальному поводу. Ушла из жизни Роза Адамовна... Все присутствующие знают, что это был за человек. поэтому, думаю, нет смысла говорить о ее достоинствах. Я предлагаю просто выпить за упокой ее души. Пусть, как говорится, земля ей будет пухом!
Хозяин уникального баса поднялся, и я увидела невероятно толстого дядьку в черном смокинге и галстуке-бабочке. Внешним видом он напоминал оперного певца. Рюмка в его руке казалась просто наперстком. Мужик опрокинул в себя водку, остальные гости охотно последовали его примеру. И мне ничего не оставалось, как еще раз приложиться к рюмашке. Я мысленно помножила число гостей на количество спиртного и ах-нула: если каждый произнесет тост, то в скором времени я рухну лицом в какое-нибудь блюдо. Оглядев стол, я незаметно подвинула поближе к себе большую плоскую тарелку с бутербродами. Что ни говорите, а отдыхать в черной икорке намного приятнее, чем в каком-то там «Оливье»!
Пока народ закусывал, я осторожно разглядывала каждого, сидящего за столом напротив меня. Рядом с толстым «оперным певцом» сидела сухая и темная, как мумия Рамзеса, старушка с неестественно прямой спиной. Рот ее был сжат в сплошную тонкую линию, а весь вид выражал крайнее презрение. Интересно, к кому или к чему? В ушах бабульки время от времени поблескивали огромные серьги в виде звезд с бриллиантом посередине. Такое же «звезданутое» колечко украшало подагрический палец. Слева от мумии грустил над полной тарелкой неопознанной закуски лысоватый мужчина с одутловатым лицом неестественно желтого цвета. Он, словно индийский йог в известном анекдоте, гипнотизировал бутылку водки, стоящую рядом, но, как я успела заметить, ни разу к ней не притронулся.
«Язвенник!» — мысленно окрестила я лысого и перевела взгляд на его соседку. Женщина лет сорока, прекрасно сохранившаяся, со стройной фигурой и великолепным цветом лица, сидела, опустив глаза. Изредка она вскидывала их, и в глубине черных зрачков сверкала такая ненависть, что сразу делалось жутко.
Изучая по очереди лица гостей, я пришла к печальному выводу, что эти поминки — самый настоящий фарс. Ни у кого не удалось мне заметить выражения скорби и печали. А эти дамочки? Может, я ошибаюсь, но, по-моему, поминки — не то место, где можно щеголять украшениями.
После очередного тоста, который я пропустила в силу слабости организма, некоторые поднялись и отошли от стола в дальний угол зала. Там рядом с диванами стояли низкие столики и высокие пепельницы.
«Перекур», — догадалась я и, одевшись, выскочила на крылечко. Усевшись на низкий стульчик, закурила.
— Извините, — раздался голос сверху, — я, кажется, вас слегка задел! Простите, но я торопился...
Подняв глаза, я увидела того самого парня, который едва не уронил меня при входе в дом.
— Прощаю, — кивнула великодушно, — но при условии, что вы мне расскажете о присутствующих!
Брови юноши удивленно взметнулись вверх.
— А вы, вообще-то, кто? — задал он вопрос, которого, признаться, я уже давно ждала и успела сочинить неплохую, на мой взгляд, легенду.
— Я писательница. Начинающая, — на всякий случай добавила я. — Вот, задумала книгу написать про нашего знаменитого земляка. Решила начать с семьи, да, видно, неудачно...
Молодой человек внимательно оглядел меня и задумчиво протянул:
— Книгу, говоришь... Ну что ж, — решился он, — согласен. Меня Лев зовут.
Лев протянул мне ладонь и еле заметно улыбнулся. Рука его, белая, с длинными пальцами безукоризненной формы, была холодна, как лед.
— Женя, — ответила я на рукопожа-тие. — Давайте начнем с вас. Кто вы? Какое отношение имеете к семье Либерман? Где провели вчерашний вечер?
— Ого! — Лев рассмеялся. — Да вам бы в прокуратуре работать, а не книжки писать!
Я невольно вздохнула. Да, как говорится, с кем поведешься... Совсем недавно моему другу, старшему следователю прокуратуры и по совместительству персональному ангелу-хранителю Вовке Ульянову присвоили очередное звание. Теперь он подполковник. Правда, характер у него ничуть не изменился, и он по-прежнему вредничает, когда я затеваю очередное расследование. Видать, многому я у него научилась! Эх, еще бы полномочия, цены бы мне не было!
— Итак? — выжидающе уставилась я на собеседника.
— Пройдемте в дом, здесь холодно, — пригласил Лев. — Изучим, так сказать, наглядное пособие...
Мы вновь уселись за стол. Теперь я чувствовала себя не в пример увереннее. Лев, наклонившись к самому моему уху, интимно зашептал, перейдя на «ты»:
— Видишь старуху в бриллиантах?
— Это которая? — так же шепотом уточнила я.
На мой взгляд, здесь большинство дам было преклонного возраста, а бриллиантов на них столько, что Алмазный фонд по сравнению с ними — просто мелкая лавочка.
— Та, что рядом с моим отцом! — разозлился Лева.
А чего злиться-то? Можно подумать, я всю свою сознательную жизнь прожила по соседству и знаю здесь каждую собаку. Об этом я и сообщила Льву.
— До чего ж вы, женщины, бестолковые создания! — неожиданно заявил он.
