Нина Васина - Женщина— апельсин
— Лучше не открывай, — сказал за дверью Володя, — а то я тебя съем!
Ева распахнула дверь, придерживая простыню на груди.
Перед ней стояла Далила, изрядно зареванная, за ней — Володя с огромным букетом астр.
— Ты не посмеешь! — шепотом, но очень нервно заговорила Далила. — Не трогай его, он же еще ребенок! Ты не для него, ты его погубишь, ну прошу тебя!
Ребенок бросил цветы на пол, потом на цветы бросил куртку, стащил ботинки и стал нервно, словно опаздывая, расстегивать брюки. Все это он делал не сводя глаз с Евы.
— Это он настоял. — Далила старалась вклиниться между ними и завладеть взглядом Евы, но та не отводила своих глаз от Володиного лица. — Он даже посмел сказать, что задушит меня, если я не скажу, где ты живешь! Смотри на меня! Ты ничего про него не знаешь, мы с ним очень близки, ему нельзя с такой, как ты!
Володя снял брюки вместе с трусами, потом стал расстегивать рубашку. В какой-то момент Далила оказалась стоящей прямо перед ним, она мешала ему смотреть неотрывно на Еву, визжала и топала ногами, тогда Володя взял ее на руки и вынес за дверь. После чего запер все замки, какие нашел.
— Не смей! — кричала Далила, стуча в дверь. — Не смей проделывать с ним свои штучки, слышишь, ненавижу! Не! На! Ви! Жу!
Володя забыл снять с себя только носки. Он осторожно захватил край простыни и потянул на себя, открывая Еву с заинтересованным лицом именинника, получившего подарок. Когда простыня упала, Володя подхватил Еву на руки и сказал:
— Вот это да!
Они упали на тахту.
— Только, пожалуйста, не делай резких движений, — попросила Ева плохо двигающимися губами.
— Да я вообще не могу шевелиться, я как в вате… Я плыву! А что это там говорила сестра про твои штучки?.. — спросил Володя через несколько минут, боясь пошевелиться и разрушить ощущение невесомости.
— Ложись на спину и расслабься, сейчас покажу.
Далила сидела под дверью, обхватив коленки, и все слезы теперь стекали как раз на них. Коленки промокли.
— Пустите меня к себе, — говорила она шепотом в никуда.
Через час ей стало казаться, что она никогда не сможет распрямиться, что она уже вросла в эту ненавистную дверь спиной, что уже наступило утро, что она сошла с ума и теперь ее глаза будут постоянно истекать слезами. Слезы промочат ее колени насквозь, ее кости начнут гнить, она не сможет ходить и будет уползать от этой проклятой двери на руках… по ступенькам, если, конечно, сумеет отодрать спину.
Далила дернулась и открыла глаза. Потом она поднялась, сделала несколько шагов осторожно, словно не веря, потом побежала вниз, перепрыгивая через две ступеньки.
Федя сидел, насупившись, в маленькой прокуренной комнате и неудержимо зевал. Второй час шел трудный «обговор» побега. Федя смотрел на человека из ГРУ и в который раз поражался его неприметности, плешивости, а что уж говорить про потную руку при пожатии!..
В сущности, все было ясно. Феде неприятен был этот серый человечек, прятавший глаза и, вероятно, ненавидевший Федю люто и со всем своим профессиональным рвением. Одного Федя никак не мог уяснить: действительно ли он делает важное дело, оказывает услугу хорошим дядям из органов, или его используют по-черному и подставят в самый последний момент, чтобы доказать, что Слоник — не их человек, а вот, смотрите, кто его «бежит», бандитский авторитет!
Второй час этот плешивый не мог убедительно объяснить Феде, почему это делают не люди плешивого.
Сначала Феде неохотно рассказали, что есть такие особые задания, которые должен выполнять именно человек со стороны, но отлично подготовленный. Федя сразу по простоте душевной, чтобы время не тянуть, честно сказал, что знает, мол, Слоник — их человек, хороший киллер-профессионал, чего тут рассусоливать.
Плешивый начал сначала. Федя послушал десять минут и опять решил по-быстрому разобраться, объяснил, что он в курсе, он понимает, что иногда очень плохих дядей, занимающих в государстве большие кресла, нужно отстреливать без разборок и судов, что и делал Слоник.
Плешивый начал сначала. Тогда Федя уяснил, что если он не даст сказать плешивому все так, как тот хочет, то сидеть Феде и сидеть в этой конторе до утра. Теперь, спустя часа полтора, плешивый перешел к международной обстановке. Федя смотрел новости по телевизору редко, но помнил, что после международных событий — спорт, потом погода и…
— Мы определили день, мы определили КАК, вы должны решить, кто именно из ваших займется этим.
— Мы только не определили ЗА ЧТО.
— Не понял, — сказал плешивый без всякого выражения.
— Я сразу сказал, что сделаю это не за деньги, а за услугу. Услуг мне никаких сейчас не надо, но мало ли что может в жизни случиться. Я хочу поговорить с тем человеком, который вышел на меня по телефону и затеял все это. — Федя не удержался и опять зевнул. Конечно, к этому времени ему изрядно надоело без конца прикрывать свои отчаянные зевки ладонью, поэтому зевнул он в этот раз по-домашнему, без церемоний.
— Я не имею понятия, о чем вы говорите, но когда я буду предоставлять устный отчет, — на слове «устный» было сделано выразительное ударение, — я передам ваше пожелание. Вам позвонят. Я думаю, излишне говорить, что это произойдет только после успешно выполненной работы.
В машине Федя сказал своему секретарю все, что он думает об этом плешивом.
— Что, за два часа и кофе не предложил?
— Да ты моли Бога, чтобы они сейчас не перематывали пленки! Я, конечно, плевал на их штучки, эти конторы мне не страшны, но сам знаешь… Очень я не люблю, когда меня дурят, ну ужас как!
— Когда будем делать? — спросил секретарь.
— Будем делать, будем делать, — пропел вдруг Федя. — Чего тут делать без подсадки, сам понимаешь. С утра доложишь, будет ли подсадка в тюрьме, все конкретно и подробно.
— Так уже, считай, полночь! — удивился секретарь.
— Я тут при чем, у меня и так забот хватает, ты хочешь, чтоб я еще и шарик попридержал!
Полчаса до дома ехали молча. Но когда машина остановилась, секретарь повернулся к Феде и потрепал его, задремавшего, за коленку.
— Слышь… Федя, я не понял, какой такой шарик?
— А?! А, не бери в голову, а бери… Ладно, иди сюда. — Федя тяжело вылез из машины и обнял рыжего секретаря за плечи. — Давным-давно был такой мужик на свете, который рассматривал небо, планеты всякие. — Федя приноравливался к хромоте своего спутника, они медленно поднялись по ступенькам в дом. — Он выяснил, уж не знаю как, что наша Земля круглая, как шарик в бильярде.
— Нет, — сказал секретарь.
— Чего «нет»! Точно я тебе говорю.
— Да ты попробуй сделать бильярдный шар! Это ж какая точность! А это что? — Секретарь провел рукой от себя, приглашая Федю осмотреть это, с его точки зрения, полное несовершенство.
Федя посмотрел на двор с крыльца. Двор почти не освещался. Приглядевшись как следует, можно было заметить осторожные и почти неподвижные фигуры, а у самой ограды пробежал кто-то, прогуливая белую лошадь.
— Как ты думаешь, — задумчиво спросил Федя, — у меня есть лошадь?
— Лошадь? — Секретарь замерз на холодном ветру, поднял воротник шерстяного пальто и осмотрел двор.
— Белая лошадь, — уточнил Федя.
— Федя, — сказал секретарь, которому предстояло еще найти человека-подсадку, — у тебя есть все! Пойдем в дом, Наталью будем будить? Чай, массаж?
— Пусть спит, лебедушка.. — начал было говорить Федя и замер в дверях кухни.
Наталья, простоволосая, в ночной рубашке, вместе с киношником и открывшей рот Матрешкой, склонилась над столом у маленькой свечки. Матрешка шептала что-то непонятное и быстро-быстро, «лей, лей тихонько, не спеши!» — шептала Наталья. Втроем, касаясь друг друга головами, они отбрасывали на стену страшные мечущиеся тени, и у Феди вдруг заныло сердце, как от тяжелого предчувствия.
Он на цыпочках прошел к себе в спальню, поманил пальцем секретаря и спросил шепотом:
— Что это они делают?
— А!.. Ерунда, гадают. Положили кольцо в блюдце и льют на него расплавленный воск.
— И что это будет?
— Потом надо посмотреть, какая фигура получится. Обычно оно как бывает: кто чего хочет, то и получается.
— Черт-те что тут твориться стало. Позови Наталью, пусть разденет меня и спать! Немедля! Разболтались все, — бормотал Федя уже засыпая одетый. — Лошадей гуляют по двору… кольца плавят… вампиров клином… хлопушка в груше… не перепутать, в груше!..
Рано утром Ева осматривала голого сантехника. Она еще раз прочла внимательно надписи у него на ногах. Вздохнула. С трудом сползла на пол, потянулась, несколько раз коснулась пола руками и села на шпагат.
Потом она сварила кофе и яйца, зажарила гренки, открыла банку рыбных консервов и потерла чесночный зубчик в майонез. Страшно довольная собой, пошла в ванную, но там уже мылся Володя. Ева почувствовала странное досадное неудобство, легкое и почти незначительное, как забытый наутро неприятный сон.
