Галина Куликова - Синдром бодливой коровы
— Как тебя зовут? — спросил он, когда они ехали обратно с мазью и засунутой в пакет курицей.
— Анастасия.
Самойлов долго думал, какое бы уничижительное прозвище образовать из Анастасии. Настька? Она сразу поймет, что он специально. Настюха? Слишком ласково. Настена? Это даже нежно. Настасья? Пожалуй, Настасья. Ни рыба, ни мясо.
Когда они приехали, Настя вылезла из машины и, глядя Самойлову в глаза, совершенно серьезно спросила:
— Я буду спать в сарае?
— Можешь занять диван, — процедил тот. — Конечно, если не боишься, что я снова буду тебя — как ты там выразилась? — домогаться.
— Послушай, у меня большие неприятности, — твердо сказала Настя. — Мне пока некуда идти. Ты совершишь благородный поступок, если предоставишь мне кров. Ненадолго.
— Конечно, предоставлю, — сердито ответил тот. — Иначе док настучит на меня в ментовку. Ты ведь этого и добивалась, верно?
Настя ничего не ответила, вошла в дом и спросила:
— Можно я полежу?
Видимо, ей и в самом деле было плохо. «Господи, она превратила меня в какого-то монстра!» — подумал Самойлов неприязненно и принялся мыть посуду.
— Я есть хочу, — неожиданно заявила Настя с дивана.
— Сейчас сварю курицу, — буркнул он.
— Я очень хочу, — пожаловалась та. Она сдерживала целое озеро слез. Это стало понятно даже такому бесчувственному чудовищу, как Самойлов.
— Могу сделать бутерброд, — рявкнул он. — Без масла.
Когда она наелась и заснула, свернувшись калачиком, он взял мобильный телефон и вышел на улицу.
Прежде чем позвонить, ушел далеко за ограду, на луг.
Не потому, что боялся ее разбудить. Просто не хотел, чтобы она слышала, о чем пойдет разговор.
Глава 13
После укола температура стремительно падала, Настя потела, и снился ей сон, похожий на явь. Будто она бегает по нескончаемым коридорам, а за ней охотится Купцов со своей винтовкой. И Люсин муж Петя тоже охотится за ней. В руке у него костыль, а лицо такое неприятное. Был в этом сне Ясюкевич с колючими усами.
И шофер, который снял свой галстук и, соорудив из него петлю, шел на Настю с нехорошей улыбкой. А сыщик Никифоров бился в запертое окно и все что-то говорил ей, кричал. Настя силилась расслышать, что он пытается ей сказать. Она дергала раму изо всех сил.
Дергала, дергала и проснулась.
Самойлов обернулся, потому что она вскрикнула и села в постели. Челка у нее стала дыбом, как растопыренная пятерня.
— Чего случилось? — спросил он, не желая признавать, что все это время беспокоился, как бы она не отдала концы. От заражения крови, например. А может, та такса была бешеная. Еще не хватало, чтобы после всего, что эта ведьма ему сделала, она еще и умерла у него на руках!
— Я вспомнила, что он сказал, — прохрипела мокрая как мышь Настя.
— Кто?
— Никифоров. Он сказал: «Старуха бы даже испугаться толком не смогла, разве она чего понимает в кассетах?»
— Я должен расценивать это как бред укушенной женщины? — вздернул брови Самойлов.
— Понимаете, у меня появилась версия. — Он молча смотрел на нее, ожидая продолжения. — Вы должны отвезти меня в город.
— Мы перешли на «ты», — напомнил Самойлов. Он чувствовал себя полным идиотом, потому что сварил ей курицу и еще приправил бульон петрушкой.
— Может быть, если ты отвезешь меня в город, — поправилась Настя, — все это закончится, и я съеду с твоего дивана.
— Может быть? — недовольно спросил тот. — Из-за может быть я должен тащиться в Москву? Ну уж нет.
Я приехал сюда поработать и буду работать.
— Мне нечем тебе заплатить, — сказала Настя, глядя на него в упор.
Она спала в его боксерской майке с большим круглым вырезом и сейчас, взмокнув, была все равно что голой. Он окинул ее откровенно оценивающим взглядом и насмешливо согласился:
— Да уж. Тебе действительно нечем мне заплатить.
Она видела, что он всячески старается выказать свое отношение к ней. Так мелко для настоящего парня! Он ненавидел ее всего лишь за то, что она прыгнула под его машину.
— Ну, хорошо, — смилостивился Самойлов совершенно неожиданно. — Что мы будем делать в городе?
— Мне надо поговорить с одним человеком.
— Ага. А я вроде как буду шофер. Понятно.
— Я не могу тебе рассказать все. Это очень долго и… небезопасно.
— Док убьет меня, если я потащу тебя в Москву в этих шлепанцах.
— Ерунда, — заявила Настя. — У меня много обуви.
Только сейчас она недоступна. И одежда тоже. И вообще вся моя жизнь.
— Надеюсь, ты собираешься что-нибудь сделать для того, чтобы все исправить? Давай, действуй, не будь нюней, не раскисай.
Насте очень хотелось раскиснуть хоть ненадолго, но Самойлов был для этого неподходящей компанией. Он повез ее в Москву и по дороге заставил-таки зайти в обувной магазин, где по собственному выбору купил жутко дорогие австрийские босоножки на шпильке.
Даже старушечий сарафан сразу стал смотреться по-другому.
— Пусть только док попробует что-нибудь сказать, — пробормотал он, бросив шлепанцы в урну.
В машине Настя обдумывала версию, которая пришла ей в голову некоторое время назад. Проверить ее стоило непременно.
— Мне нужно позвонить, — сказала она, тайком любуясь босоножками.
— Возьми мой мобильный, — смилостивился Самойлов. — Тариф безлимитный, так что говори сколько хочешь, ты меня не разоришь.
С его точки зрения, это был верх благородства. Настя достала из сумочки записную книжку и набрала номер Никифорова.
— Привет, папочка! — поздоровалась она. И опрометчиво добавила:
— Это девушка, которую вы чуть не убили своей машиной.
Самойлов страшно возбудился и спросил:
— Что? Еще один?!
Настя отмахнулась от него и продолжала говорить в трубку:
— Нет-нет, вы меня полностью удовлетворили!
— Вот, значит, что меня ждет, — пробормотал Самойлов.
— Я просто хотела уточнить, как фамилия того журналиста, который видел Маслова в гостинице. И номер его квартиры.
Никифоров ответил, и она поспешно нацарапала в записной книжке: «Николай Дергунов, квартира 37».
Самойлов с любопытством скосил глаза.
— Веди машину! — прошипела Настя.
— Ты даже не знала, к кому едешь! — укоризненно заметил он, когда Настя попрощалась с сыщиком и вернула мобильный.
— Теперь знаю.
— Что грозит бедному Дергунову? — небрежно поинтересовался Самойлов. — Будешь подкарауливать его на тротуаре? Потом сиганешь под колеса и раскинешь лапки? Считаешь, что мужчина из чувства вины сделает для тебя что угодно?
— Конечно! — раздраженно ответила та. — Ты же везешь меня, куда я сказала.
Это было рискованное заявление, но придирки Самойлова безумно ей надоели. К счастью, они уже приехали на место. Время было подходящее — восемь вечера. Журналюга, как называл его сыщик, уже должен быть дома.
— Значит, ты идешь в квартиру тридцать семь? — уточнил Самойлов.
— Да. А ты жди меня здесь.
У Самойлова в ответ на это заявление дернулась щека, однако он ничего не сказал. Когда Настя вышла, сдал назад и приткнул «Жигули» возле палисадника, засаженного чахлыми кустами.
Дергунов оказался дома. Он открыл дверь после первого же звонка и молча уставился на гостью. Был он мал ростом, небрит, нечесан и хмур. Настя сразу поняла, что он один из тех людей, вокруг которых всегда пасмурно.
— Николай? — на всякий случай спросила она.
— Я, — развязно ответил тот. — Чего надо?
— Видеокассету.
— Какую видеокассету? — равнодушно спросил Дергунов.
— Вы знаете, какую, — повела бровями Настя. — Ту, которую вам передал Сева Маслов.
В лице журналиста ничто не дрогнуло, только глаза пробежали по Насте и уперлись в ее глаза.
— Зайдите. — Он неохотно отступил и, перед тем как захлопнуть дверь, выглянул на лестничную площадку.
— Я одна, — заверила его Настя. — Так как насчет кассеты?
— Да нет у меня никакой кассеты! — сердито ответил Дергунов.
— Зачем вы меня тогда позвали в квартиру?
— Затем, чтобы вы не орали на весь подъезд.
Настя молчала, Дергунов тоже молчал. Ситуация складывалась довольно странная.
— Вы вообще кто такая? — спросил наконец журналист.
— Никто. То есть я не власть и не бандитка. Я подруга Тани Масловой, Севиной жены. Сева Тане все рассказал, весь свой план.
— Какой такой план? — спросил Дергунов, но спросил как-то вяло, без нажима.
— Таня должна была сама прийти за этой кассетой, — но она хотела как можно скорее увезти из города сына.
Она очень боится.
Дергунов слушал, наклонив голову и глядя на гвоздик, вбитый в плинтус.
— Недавно в автокатастрофе погиб Севин друг, адвокат Мерлужин. Через несколько дней после его смерти Севе домой принесли видеокассету. Это Мерлужин просил передать, если с ним что-то случится. Сева посмотрел кассету, и ее содержание показалось ему таким важным, что он решил ее хорошенько спрятать.
