Дарья Донцова - Филе из Золотого Петушка
Не успела я подумать, как лучше добраться до Кольцевой автодороги, как заверещал мобильный.
– Пуся моя, ты где? – поинтересовался Федор.
Я вздрогнула. Вот черт! Ну совершенно забыла про то, что мне предстоит сегодня вступать в некое литературное сообщество, и вновь натянула джинсы с футболкой.
– Надеюсь, ты не опоздаешь, как всегда? – продолжил Федор.
– Разве можно, – забубнила я, – несусь на всех парах.
– Куда?
– На встречу!
– Цыпа, ты врушка.
– Я всегда говорю только правду! – рассердилась я.
– А вот и нет, котя, сейчас ты лжешь.
– Еду со всей возможной скоростью!
– Котя, я же не сказал тебе адрес.
Я осеклась. Действительно!
– И куда же ты столь стремительно несешься? – издевался пиарщик. – В каком направлении торопишься, пуся?
– Ну.., в Центр. Логично предположить, что сия организация расположилась где-то в пределах Садового кольца. – Я попыталась исправить положение.
– Женская логика особенная штука, – хмыкнул Федор, – давай, котя, разворачивайся! Тебя ждут на улице 26 Бакинских комиссаров! За полчаса успеешь?
– У меня же не вертолет! Повсюду пробки!
– Уж постарайся, пуся. И вообще, слушайся меня, и тогда будет у тебя вертолет, подводная лодка и авианосец, торопись, одно колесо здесь, другое там!
Я, судорожно сжимая руль, перестроилась в скоростной ряд. Когда я стала писать детективы, то совершенно не подозревала, насколько суетно ремесло писателя. Наивно полагала, что буду сидеть день-деньской в тихом углу, излагать мысли на бумаге, издавать книги и получать гонорары.
Но после выхода в свет «Гнезда бегемота» я сделала неприятное открытие: спокойное существование, когда вы принадлежите только себе, закончилось безвозвратно. Надо встречаться с журналистами, выступать на телевидении, получать идиотские призы, а теперь, оказывается, еще и вступать во всякие сообщества. Меня, как говорит Кристя, крючит и ломает при виде толпы, но куда деваться? Назвался груздем – полезай в кузов. Не всегда слава приносит радость, я, например, получила одни неприятности. Недели три назад я обнаружила, что у нас закончился хлеб, и понеслась к метро. Естественно, мне и в голову не пришло наложить макияж.
У тонара с батонами меня схватила за рукав тетка и заголосила:
– Ой, узнала! Видела тебя по телику! Вот класс! Ты чего, по улицам ходишь?
– Хожу, – кивнула я, – куда деваться?
– Ну, все знаменитые на «Мерседесах», за харчами у них прислуга бегает.
Я промолчала и стала запихивать нарезной в пакет. Что можно ответить на подобное заявление? Совсем не все деятели искусства имеют даже «Оку».
Но тетку мое молчание вовсе не смутило.
– А что у тебя с лицом? – всплеснула она руками.
Я машинально глянула в стекло ларька, пригладила волосы и ответила:
– Все как всегда, кажется!
– А вот и нет! – завопила баба. – По телику ты хорошенькой казалась: глаза большие, губки пухлые, кожа нежная. А сейчас! Господи! Вместо глаз щелки, рта нет.., и желтая вся какая-то… Ты здорова?
Я весьма невежливо повернулась и побежала к Дому. По дороге меня охватило негодование. Что с моим лицом? Ничего! Оно всю жизнь такое. Просто я выбежала, не накрасившись, в натуральном виде, так сказать, вот глупая бабенка и испугалась. Да, теперь, похоже, нельзя высовываться наружу, не наложив слоя штукатурки на физиономию.
Тяжело вздыхая, я добралась до длинной улицы, носящей имя несчастных двадцати шести молодых людей, павших из-за того, что Ленину захотелось силой втащить народ в светлое будущее, и стала глазеть на номера домов. Естественно, пришлось разворачиваться.
Наконец я добралась до нужного здания и сразу увидела Федора, сидящего в сверкающем «Форде».
– Пуся! – воскликнул он. – Солнце мое!
Опять ты в джинсах!
И не передать вам, как мне надоел Федор! Но куда деваться? Я молча заперла «Жигули» и побрела за мучителем. Мы вошли в помещение, напоминающее кабинет литературы в средней школе.
Небольшая комната была заставлена самыми простыми шкафами со стеклянными дверцами.
Для того чтобы посторонние глаза не увидели содержимого полок, чья-то аккуратная рука завесила стекла насборенными занавесочками. По стенам были развешаны портреты великих писателей и поэтов: Пушкин, Лермонтов, Грибоедов… Меня всегда поражало: почему все литературные портретные ряды начинаются с Пушкина? Спору нет, Александр Сергеевич был гениален, но ведь история стихосложения на Руси пошла не с него, были и другие великие. Державин, в конце концов, которого потомок Ганнибала считал своим учителем.
На шкафчиках стояли гипсовые бюсты тех же литераторов, а между окнами висел плакат: «Всему хорошему в себе я обязан книге». Подписи под фразой не было. И я стала припоминать ее автора.
Кажется, Горький.
– Садись, – велел Федор и пихнул меня в сторону ободранного колченогого стула.
Я устроилась на протертом сиденье между двумя мрачно молчащими личностями: женщиной с распущенными темными волосами и мужиком лет шестидесяти, чей пиджак обильно покрывала перхоть.
– Подожди, – сказал Федор и ушел.
– Так волнуюсь, – вздохнула женщина и рукой, на которой звенело штук двадцать браслетов, стала поправлять челку, – просто ужасно.
Господи, сейчас выгонят, как считаете?
Поняв, что вопрос относился ко мне, я решила успокоить даму:
– Не переживайте. Подумаешь, ерунда!
– Что вы такое говорите? – воскликнул мужчина. – Это же самое яркое событие в жизни! Там сам Катенин председатель.
Я помолчала пару секунд, потом не выдержала и робко спросила:
– Кто такой Катенин?
Мужик поморщился, как от зубной боли.
– Вы вообще зачем сюда явились?
– Ну.., э.., вступать в общество «Литературные деятели и прогресс».
– Понятно, – процедил дядька, потом, обежав меня взглядом, поинтересовался:
– Пишете или переводите?
– Сочиняю.
– И, позвольте узнать, в каком жанре?
Я вытащила из сумочки «Гнездо бегемота».
– Вот, первая была. Вообще-то я уже три издала, сейчас четвертую пишу.
Мужик скривился так, словно глотнул случайно вместо лимонада растительное масло.
– Это повесть о любви?
– Нет, детектив.
– Детектив?
– Да.
– Криминальный роман???
– Ну да.
– Какая гадость!
– Почему? – воскликнула я.
Но дядька отвернулся в сторону. Тетка в браслетах начала мелко-мелко креститься. То ли она испугалась, увидав «Гнездо бегемота», то ли просила у господа поддержки перед тем, как окажется у стола, где заседает приемная комиссия.
– А ну, дайте, – выхватил у меня «Гнездо бегемота» дядька, – скажите, пожалуйста, замечательная бумага. Вот, Милада Сергеевна, гляньте, всякую дрянь великолепно издают, а мой сборник рассказов просто на газете напечатали!
Я вздрогнула и спросила:
– Тут Смолякова?
– Где? – насупился дядька.
– Но только что сказали: Милада Сергеевна!
– По вашему мнению, эта детективщица единственная, имеющая право носить такое имя и отчество? – злобно сказала дама с браслетами и взяла «Гнездо бегемота». – Да, Арсений Викентьевич, вы абсолютно правы! Убогое содержание, отвратительный сюжет, а полиграфия на высоте!
Мне стало обидно.
– Но вы же не читали моей повести!
– И не стану, – резко ответила тезка Смоляковой, – к подобной литературе я даже щипцами не прикоснусь.
– Откуда же вы знаете, что в ней все плохо? – не успокаивалась я.
– Милочка, – скривился Арсений Викентьевич, – у вас какое образование?
– Десять классов, – ответила я сущую правду, в силу некоторых семейных обстоятельств мне пришлось бросить обучение в институте <См, роман Д. Донцовой «Черт из табакерки», изд-во «Эксмо».>.
Арсений Викентьевич закатил глаза:
– Боже! Со свиным рылом в калашный ряд! Да Катенин вас никогда не примет, лучше сразу уходите, не позорьтесь!
– Вы знаете, кто такой Катенин? – спросила Милада Сергеевна. – Он сын того самого Катенина!
– Какого? – не поняла я.
– Да уж! – вздохнул Арсений Викентьевич. – Вы же детективы клепаете, истории литературы не знаете. Был такой Петр Александрович Катенин, поэт, драматург, переводчик, историк и теоретик литературы…
– Может, Павел Александрович, – перебила его я, – современник А.С. Пушкина? Умер в 1853 году.
– Он самый, – процедила Милада Сергеевна, – так вот, председатель организации «Литературные деятели и прогресс» – его сын, Михаил Семенович.
– Но этого не может быть! – покачала я головой.
– Почему? – в один голос воскликнули коллеги по перу.
– Ну, во-первых, тот Катенин был Павел, а отчество этого Семенович, а во-вторых, сколько же ему лет? Даже если предположить, что ребенок родился в год смерти отца, и то выходит больше ста пятидесяти. Нестыковочка получается!
– Значит, он внук, – нахмурился Арсений Викентьевич.
– Тоже маловероятно, уж скорей праправнук!
А что он пишет?
