Валентина Мальцева - КГБ в смокинге. Книга 1
— Поздравляю, вам это удалось.
— Приятно слышать.
— Получили задание от босса?
— А как вы догадались, Вэл?
— Вы всегда берете в командировку смокинг?
— Избави Боже! А разве в России их не дают напрокат?
— Дают. Верхнюю часть. Но только если отправляешься в последний путь. Клиенты выглядят почти как в смокинге…
— Вы что-то мрачно настроены, Вэл.
— Ну да? — удивилась я. — А, понятно! Забыла, что после допросов положено исполнять «хали-гали». Должно быть, в Аргентине у меня прогрессирует склероз…
— Очевидно, вы правы. Уже начало девятого, а вы…
— Что я?
— Вы намерены ехать в ресторан в халате?
— Вы серьезно?
— Насчет халата?
— Насчет ресторана.
— Вам не по душе мое приглашение?
— Юджин, перестаньте валять дурака! — В этот момент он по-настоящему действовал мне на нервы. — Вы не Марлон Брандо, а я уже взрослая девочка. Так что хватит разыгрывать из себя светского льва. Вам это не идет. И к тому же у меня нет никакого желания беседовать по душам под ресторанную музыку, особенно после того, как вы буквально вывернули меня наизнанку своим маниакальным недоверием. Неужели вы не видите, что я смертельно устала, что я вымотана до предела?
— Вот и давайте отдохнем. Для того и существуют рестораны.
— А просто посидеть дома и поговорить мы не можем? Но только, чтобы это не был допрос?
— Боюсь, Вирджил нас не поймет.
— Простите, кто не поймет?
— Аббат Фариа, — улыбнулся Юджин. — О’кей, Вэл, если вам лень переодеваться, можете ехать в халате. Вы в нем просто очаровательны. А я, для гармонии, останусь в плавках.
— Было бы любопытно… — я еще раз взглянула на этого здоровенного балбеса, так непохожего своими манерами, какой-то внутренней теплотой, умением улыбаться всем лицом, а не одними губами, на своих русских коллег, потом подошла к шифоньеру и вынула оттуда черное платье, о котором портниха Соня сказала как-то, что мне выходить в нем на панель опасно: конкурентки насмерть забьют. — В плавках, говорите?
— Слово офицера!
— Верю. Только никак не могу сообразить, куда вы воткнете самый почетный для мужчины орден…
Во время трапезы Юджин сохранял удивительное присутствие духа и доброжелательность, никак не реагируя на мои подначки, хоть я и старалась изо всех сил. Весь вечер я пыталась вывести его из благодушного состояния сытой буржуазной уравновешенности, спровоцировать на резкость, конфликт. Подсознательно я понимала, что хочу до предела обострить ситуацию, дабы сравнить американца с Витяней. Интуиция и кое-какой женский опыт подсказывали мне, что Юджин и мой однокашник — совершенно разные люди. Как сказала бы наша нештатная критикесса Валерия Ильинична, типичные антиподы. Но я старалась убедить себя в обратном. Почему-то мне очень хотелось, чтобы на поверку сравнительный портрет двух профессиональных шпионов выглядел именно так. Я была уверена, что это психологическое открытие наверняка причинит мне острую боль, хотя, видит Бог, все внутри настолько огрубело, что мною можно было заколачивать гвозди. И тем не менее, как матерый мазохист, я шла навстречу боли, ехидничая, неудачно остря, прерывая собеседника на полуслове и плюя на элементарные нормы приличия — в конце концов, в течение трех часов я усердно поедала деликатесы французской кухни за его счет.
— Всю жизнь думала, что анчоусы — это самый тонкий продукт, созданный цивилизацией…
— А что вам не понравилось в них, Вэл? — Юджин отложил золоченую вилку и с любопытством уставился на меня. — По-моему, очень вкусно.
— Как выясняется, я питалась этим деликатесом с раннего детства.
— У вас была богатая семья?
— Очень богатая. Во всяком случае, банку килек она себе могла позволить.
— Банку чего?
— Килек.
— Что это такое?
— Юджин, у вас какие-то удивительные провалы в русском языке. Вы, к примеру, знаете, что такое интродукция и диффамация, а что такое кильки, утопленные в томате вместе с головами и жопами, не знаете.
Он захохотал так, что сидевшая за соседним столиком дама в пышном парике уронила от неожиданности нож.
— Так это рыбные консервы!
— Только, ради Бога, не притворяйтесь, что вы этого не знали.
— Клянусь статуей Свободы! — Юджин торжественно поднял указательный и средний палец правой руки и закрыл глаза.
— Ну что, праздник при свечах окончен? — с нескрываемым сожалением я оглядела очень уютный зал, где столиков, каждый из которых украшала горящая свеча под стеклянным колпаком, было ровно в два раза меньше, чем официантов, бесшумно и целеустремленно сновавших по залу, как муравьи.
— А десерт?
— Господи! — я отодвинула тарелку. — Ваши соотечественники всегда так много едят?
— Вэл, в Кремле оценили бы ваш антиамериканизм…
Юджин, видимо, чувствовал, что стервозность не является главной чертой моего характера. И это меня обезоруживало. Во всяком случае, к десерту мне уже хотелось верить, что в основе симпатии, которую буквально излучал этот молодой человек, лежало не только служебное рвение. Тем более что мне было по-настоящему приятно здесь, без зарешеченных окон, вдали от страшных воспоминаний и еще более пугающих мыслей о будущем. И это не могло не бросаться в глаза: по части сокрытия истинных чувств женщины всегда уступали мужчинам, хотя доморощенные философы почему-то утверждают обратное. Юджин с бесцеремонностью стопроцентного американца, прямодушного, грубоватого и абсолютно не закомплексованного, весь вечер пялил на меня глаза. И, как мне показалось, совершенно не скрывал, что изучает меня. Он как бы оставлял мне выбор: дескать, сама догадайся, чего в этой заинтересованности больше — естественного интереса мужчины к женщине или добросовестности профессионального шпиона. Увы, при всей внешней привлекательности и мужском шарме Юджина, который даже я, запрограммированная тогда против всего мира, не могла не ощущать, я все же склонялась к мысли, что мой собеседник оставался шпионом. Не с Лубянки, конечно, но все-таки шпионом.
— Какие-то проблемы? — Юджин пристально посмотрел на меня.
— Любимый вопрос американцев.
— Мы ненавидим проблемы, это вы точно заметили.
— Ага, так бы сразу и сказали, что на десерт у нас будет идеология.
— Это только у вас идеологию используют для компенсации хронической нехватки продовольствия. А у нас на десерт будет фруктовый торт под ежевичным сиропом, с цукатами и шоколадом. Вот, кстати, и он…
Официант уже остановил возле нас блестящую тележку и бережно, словно склеенный из черепков античный сосуд, поставил на стол потрясающей красоты бело-зелено-коричневый торт, утыканный разноцветными горящими свечами. Его размеры потрясали. В тот момент я была уверена, что этой искусно возведенной в несколько ярусов горой цукатов, взбитого крема и шоколадных излишеств можно было бы накормить всех ненасытных птенцов Юрия Владимировича Андропова, чтоб он подавился сливой.
На какой-то миг я даже онемела — настолько прекрасно, невинно и — учитывая всю незавидность моего положения полушпионки, полубеженки — иррационально выглядел этот сказочный торт.
Юджин, не сводивший с меня взгляда, был явно польщен.
— Зачем все это?
— На десерт.
— Но это невозможно съесть. Даже теоретически.
— А с чего вы взяли, Вэл, что это нужно есть? — Юджин кивком поблагодарил официанта и вновь уставился на меня. — Как правило, десерт не едят, им любуются.
— Боюсь, в редколлегии «Книги о вкусной и здоровой пище» вас бы не поняли, молодой человек.
— А что бы они сказали?
— Что подобное отношение к продуктам питания является типичным проявлением мелкобуржуазности.
— В данном случае меня волнует только то, что скажете вы, Вэл.
— Ваша любезность, наверно, еще более приторна, чем этот торт.
— Я вам активно не нравлюсь?
— А задание было — активно понравиться?
— Если вы ответите на мой вопрос, я отвечу на ваш.
— Нет.
— Нет.
— Обменялись ложью?
— Я не лгал вам, Вэл…
Тон, которым была произнесена эта фраза, заставил меня оторваться от торта и прямо взглянуть на Юджина. У него был прекрасный подбородок — четкий, резко очерченный, без намека на пошлые ямочки. Почему-то я представила себе, как он бреется.
— Юджин, возможно, я чего-то не понимаю, но у меня такое ощущение, что наши задушевные беседы подходят к концу. Весь этот вечер в ресторане, горящие свечи, этот несуразный торт и ваш великолепный смокинг чем-то напоминают мне выпускной бал. Это верное ощущение?
— А вы никогда не задумывались над тем, что именно проницательность является причиной ваших бед?
— Вы не ответили.
— Думаю, что да.
— Мы можем поговорить серьезно?
