Дарья Донцова - Чудовище без красавицы
– Что это?
– Говорю же, проказа, – прошептал Олег.
– Где ты ее взял?
– Неделю назад бомжа допрашивал, – так же шепотом ответил муж, – такого страшного, лицо как у льва, складки на лбу, щеках, язвы кругом… Свидетель убийства, да и сам преступник.
– И что?
– Отправили его в следственный изолятор, а оттуда в панике доктор звонит: мало того, что у парня букет заразных болячек, так еще он болен проказой. Уникальный случай, один на миллион, «лицо льва», оказывается, первый признак болезни.
Я забилась под одеяло. Проказа! Жуткая болезнь, косившая в Средние века население Европы почище чумы. Одно утешение, от бубонной, или легочной, чумы умрешь мигом, дней через пять после контакта с носителем вируса, а от проказы сразу не скончаешься, долгие годы проживешь, правда, в милом местечке под названием лепрозорий, как в тюрьме, без права выхода во внешний мир. В древности больные проказой обязаны были предупреждать о своем появлении за десять шагов, для этого у них имелся специальный колокольчик. Нынче лепра, так называется по-научному проказа, практически не встречается, редкие больные находятся на государственном обеспечении. Впрочем, лечить их, как и в прежние века, не умеют. Применяют, естественно, какие-то лекарства, но толку чуть.
– Филя, – заорала я, чувствуя, как к горлу подкатывает горячий ком, – Филя, сюда скорей!
Послышался бодрый топот, и первой в спальню ворвалась Лерка. За ней влетели Томуська, Сеня, Юра, Ленинид и Дюшка со щенком в зубах. Ну вот, пожалуйста, опять они все тут ночуют. Лерка окинула взглядом голого Куприна и усмехнулась.
– Вам никто не говорил, что ваша квартира похожа на психиатрическую клинику, причем на отделение для буйных, такое, со стегаными стенками!
Ну, Парфенова, погоди, когда в следующий раз поругаешься с мужем и свекровью, я отправлю тебя жить к Барсуковой! Но сейчас, ей-богу, мне недосуг выяснять отношения с бабой.
– О господи, – закричала Тома, – что с тобой, Олежек?
– Говорит, проказа, – сообщила я.
Лерка взвизгнула и вжалась в угол. Юрка всплеснул руками:
– Бомж!
– Ага, – кивнул Олег, – он самый.
– Спокойствие, – провозгласил Филя, – только спокойствие, был контакт?
– Да.
– Тесный?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну обнимал носителя, целовал, вступал с ним в половые отношения?
– Со свидетелем убийства, – взревел муж, – с жутким бомжом?!!
Юрка захихикал:
– А чего, он всегда со всеми задерживаемыми сношается.
– Может, это сифилис, раз такие привычки, – прогудела из угла Лерка и уставилась во все глаза на Олега.
Мне не понравился ее хищный взгляд, и я кинула Олегу пижамные брюки.
– Оденься.
– Давно это было? – вопрошал Филя. – Ну когда с бомжом дело имели?
– На той неделе, – ответил Олег.
– Ну, – засмеялся ветеринар, – у проказы инкубационный период то ли двадцать, то ли двадцать пять лет, точно не помню. Маловероятно, что у тебя лепра, скорей чесотка. Ты с ним ручкался?
– Ага, – ответил муж, – ручку давал, протокол подписывать.
Ветеринар задумчиво бормотал:
– Опять же не похоже. Отчего по всему телу, нет, ребята, надо врача звать.
– И санобработку пригласить, – зудела Лерка, – он сегодня на кухню входил, в ванную, туалетом пользовался, мне, например, совсем не хочется пятнами покрываться.
– Заткнись, – велел Сеня.
– Вот у нас на зоне мастырщик был, – завел Ленинид, – симулянт то есть. Неохота ему работать, сожрет упаковку анальгина разом, и готово, точь-в-точь такими прыщами идет, докторица каждый раз пугалась.
– Ну-ка, – спросил Филя, – что у тебя на тумбочке за лекарства? Может, и впрямь аллергия.
Быстрым шагом он подошел к кровати.
– Так, вольтарен, реопирин, метиндол, диклофенак в свечах… Что пил?
– Как прописали, – ответил Олег, – по две таблетки три раза в день, правда, не получилось, я только вечером принял.
– Какое?
– Что какое?
– Лекарство какое: вольтарен, реопирин или метиндол?
– Все! – оповестил муж.
Филя прикусил нижнюю губу, потом потряс коробочкой, где лежали свечи с диклофенаком.
– И это тоже съел? Одной не хватает!
– Нет, – обозлился Олег, – я их в задницу себе засунул! Конечно, съел, жутко противно, просто отвратительно, касторка нектаром покажется, кто только для больных людей такое выпускает! Меня чуть не стошнило, до сих пор во рту вкус жира!!!
Я зарылась лицом в подушку и затряслась от смеха. Бедный, бедный, никогда до сих пор ничем не болевший майор не знал, что следует делать со свечами.
– Вот тут ты оказался не прав, – сдавленным голосом прошептал Филя, – во-первых, свечи не жрут, а, как бы тебе ни казалось странным, на самом деле засовывают в задницу, принимают, так сказать, не орально, а анально. Во-вторых, метиндол, реопирин и вольтарен – это разные названия одного и того же лекарства. Ты просто слопал огромную дозу и получил соответствующую кожную реакцию.
– Но, – начал заикаться Олег, – но все эти коробочки лежали у кровати! Вилка! Это все ты виновата!
Я выглянула из подушек:
– Доктор, между прочим, написал названия лекарств на бумаге.
– Наверное, – вмешалась Тома, – наверное, он просто думал, если не будет одного, ты купишь другое!
Я растерянно смотрела на пятнистого мужа. А что, даже красиво, словно леопард.
– Ну и дура ты, Вилка, – отмерла Лерка, – и Олег хорош: проказа, проказа… Ну какого черта всех разбудили?
– Что теперь делать? – спросил Сеня.
Филя перечислил препараты:
– Диазолин, супрастин, кларитин… Впрочем, нет, опять все разом слопает. Есть дома антигистаминные препараты?
– От глистов, что ли? – спросил папашка.
– У нас гутталакс, цитрамон и теперь еще вот эти, от радикулита, – удрученно сказала я, – только при чем тут глисты?
– Ладно, – крякнул Филя, – завтра утром сам куплю. Ты, Олежка, ложись, это не смертельно.
Юра захихикал:
– Слышь, Куприн, свечка-то вкусная была?
– Сам попробуй, – буркнул Олег, ныряя под одеяло, – можешь хоть все слопать.
ГЛАВА 26
Санэпидемстанция располагалась в здании, напоминавшем школу. Трехэтажное, из красного кирпича, с большими, просторными коридорами, высокими потолками и огромными окнами. Мартина Андреевна пришла к десяти. Я, сидевшая у ее кабинета с девяти утра, изображала самое сладкое выражение на лице и тут же взяла быка за рога:
– Дорогая Мартина Андреевна, мне посоветовала к вам обратиться Лена Федулова.
– Несчастная Леночка, – грустно сказала дама, – слушаю вас внимательно, в чем проблема.
Минут пять я рассказывала о желании открыть кафе на территории, подведомственной Мартине, потом выслушала кучу абсолютно бесполезных советов, достала кошелек.
– Нет-нет, – замахала руками дама, – для Леночкиных подружек консультации абсолютно бесплатно. Когда откроетесь, тогда посмотрим…
– Большое спасибо, – ответила я, – вы давно были знакомы с Леной?
– Всю жизнь, – вздохнула Мартина, – с момента рождения.
– Да ну?
– Я живу в соседней квартире с Марьей Михайловной, – пояснила врач, – дружила еще с покойной Люсей.
– Это кто? – удивилась я.
– Люсенька – мать Лены, – пояснила Мартина.
– А Марья Михайловна тогда кто? – изумилась я. – Бабушка Никиты, я всегда считала, что она мать Леночки?
Доктор вздохнула:
– Нет. Марья Михайловна сестра Людмилы, старшая. Милочка родила Лену очень рано, только-только школу окончила. Марья Михайловна очень расстраивалась, что сестра осталась без высшего образования. Мила удивительно рисовала, они все в этой семье художницы, дар передается, очевидно, по женской линии. Никиточка очень приятный ребенок, но богом не отмечен. Хотя, если учесть, кто у него отец!
Доктор поджала губы, потом продолжила:
– Ну, а когда Люсенька скончалась, Марья Михайловна стала воспитывать племянницу. Она никогда не скрывала от Лены правду, все свои знали, что Марья Михайловна на самом деле ее тетя. Но Леночка звала ее мамочкой и очень любила, слушалась во всем, один только раз наперекор пошла, когда замуж за этого торгаша выскочила! С Марьей Михайловной просто припадок случился, когда она правду узнала! Хотите чаю?
Я кивнула.
– Бедная, бедная Леночка, – вздыхала врач, – я с самого начала чувствовала, что этот брак плохо завершится!
– Но они казались такой счастливой парой!
Мартина всплеснула руками:
– Господь с вами! Леночку убили из-за того, что муженек занялся торговлей наркотиками! Героин! Вроде прятал дома огромную партию, чуть ли не двадцать кило, милиция не нашла, хоть обыск делала, а братки явились к Лене! Ну, а дальше неизвестно, то ли она, дурочка, не отдавала порошок, то ли и впрямь не знала, где муженек-подонок отраву хранил! Ужас! Марья Михайловна как чувствовала, хоть и не материнское сердце, а вещун… Как она убивалась, когда Лена замуж выходила!
