Дарья Донцова - Прогноз гадостей на завтра
– Котлеты! – радовался Кирюшка. – Ну ты, Лампа, и угодила.
– Это Ваня сделал, – со вздохом ответила я, – сама только днем их ела.
– Десять штук, – бестактно уточнил Иван.
– Сколько? – изумилась Юлечка, застыв с колодой карт в руках. – Сколько? Десять? Лампуша, может, тебе врачу показаться?
– Зачем? – поинтересовалась я, жадно откусывая от котлеты. – Зачем? Я совершенно здорова!
– Такой повышенный аппетит свидетельствует либо о неполадках щитовидной железы, либо, прости бога ради, о глистах!
– Нет у меня никаких глистов! – возмутилась я.
– Видишь, – уперла Юля в меня палец, – слопала днем десять котлет, а сейчас на моих глазах еще две употребила. Нет, у тебя точно солитер или цепень!
Я раскрыла было рот, чтобы выдать с головой Мулю, но тут Лизавета спросила:
– Киргизия где?
– Вот, – сунул пальцем Кирюшка в карту.
– Чего делаешь! – завопила Лиза. – Пятно поставил.
– Ну и фиг с ним, – пробормотал мальчик.
– А вот и не фиг, мне два балла влепят.
– Нет, – влез Ваня, – Киргизия не тут. Здесь, куда ты ткнул, Уральские горы.
– Ну и что? – вскинул брови Кирка. – Там и есть.
– Нет, – засмеялась Юля, – Киргизия была союзной республикой. Ниже смотрите, правее.
– Улан-Батор, – прочитала Лиза.
– Во, – восхитился Кирюшка, – правильно. Это их киргизский главный город.
– Ой, не могу, – всхлипнул Ваня. – Это ж в Монголии!
– А ты откуда знаешь? – хором поинтересовались дети.
– Так там у меня кореш служил, летчиком, точно знаю, Улан-Батор в Монголии!
– Тут еще какой-то Улан-Удэ есть, – пробормотал Кирюшка. – Это одно и то же?
– Нет, – ответила я, – Улан-Батор и Улан-Удэ разные города!
– Тогда на какой фиг их одинаково назвали? – возмутился Кирюшка. – Слов, что ли, других не нашли? Специально небось, чтобы детей путать.
– А какая столица у Киргизии? – спросила Лиза.
Повисло молчание. Потом Сережка неожиданно вздохнул и заявил:
– Ну вы и дурни! Фрунзе!
– Как? – поинтересовалась Лизавета.
– Фрунзе.
Девочка пошарила глазами по карте и сообщила:
– Такого города нет.
– Ищи Прунзе, – велел Сережка.
– Ты же сказал Фрунзе?! – возмутилась Лизавета. – Издеваешься, да?
– Нет, – ответил Сережка, – просто они его переименовали из Фрунзе в Прунзе.
– А зачем? – недоумевала Лизавета.
Сережка вздохнул.
– Вот уж чего не знаю, вроде в киргизском языке нет буквы «фэ», для удобства произношения.
– Такого тоже нет! – возвестила Лиза.
– Разве есть киргизский язык? – удивился Ваня.
– Ну ты даешь, – засмеялась Юля, – а как они, по-твоему, разговаривают, на суахили?
– На каком хили? – не понял Иван.
– Замолчите, – взвыла Лиза, – мне завтра поставят два! На карте нет ни Фрунзе, ни Прунзе!
– Вспомнил! – закричал Сережка так, что кот Клаус подпрыгнул на стуле. – Пишкек.
– Как?! – недоверчиво спросила Лиза.
– Точно знаю – Пишкек.
– Просто ужас, – вздохнула Юля, – значит, он пишкекец, а она пишкекчанка! Жуть, ну кто такие названия дает!
– Это еще что, – влез Иван, – есть город Огрыз.
– Ну класс, – завопил Кирюшка, – он огрызок, она огрызка, а вместе они огрызки.
– В Крыжополе жить еще хуже, – парировал Сережка. – Интересно, как у них раньше писали лозунги – «Крыжопы, все на социалистический субботник!»?
– Мрак, – резюмировала Юля.
– Что такое социалистический субботник? – спросила Лизавета.
Юля хмыкнула:
– Ну, это когда ты выходишь на работу в свободный день.
– Зачем? – удивилась девочка.
– Чтобы продемонстрировать энтузиазм.
– Кому?
– Партии и правительству.
– Какой?
– Что какой? – обозлилась Юля.
– Какой партии? – спросила Лиза. – Их же много.
Юлечка посмотрела на Сережку, тот хихикнул.
– Демократия, понимаешь! В те времена, Лизок, партия имелась одна. А началось все после того, как Ленин нес бревно на субботнике.
– Надувное, – фыркнула Юля.
Я тоже улыбнулась. Мой отец был очень внимательным человеком, наверное, отпечаток на его характер наложила профессия. Однажды папа со смехом сказал маме, показывая книгу «Воспоминания старых большевиков»:
– Взгляни, дорогая, я сделал элементарные расчеты. Знаешь, какой длины было бревно, которое Владимир Ильич нес на своем плече?
– Нет, – ответила мама.
– Примерно километр, – сообщил с самым спокойным видом отец.
Мать непонимающе глянула на него, а тот потряс книгой.
– Данный опус выпущен в пяти томах. На его страницах рассказы старых большевиков, всего четыреста пятьдесят интервью, и в каждом, подчеркиваю, в каждом, есть фраза: «Владимир Ильич вскинул бревно на плечо, я встал рядом». Ежели дубину тащили четыреста с лишним мужиков, то какой она должна быть длины, по-твоему?
– Немедленно прекрати, – рявкнула мама, – тут ребенок сидит!
… – Зачем таскать надувное бревно? – недоумевал Кирюшка.
– Анекдот такой есть, – вздохнул старший брат. – Каганович спрашивает: «Владимир Ильич, идете на субботник?» – «Нет, голубчик, опять проститутка Троцкий мое надувное бревно проколол».
– А чего смешного? – спросил Кирюшка. – Зачем этой Троцкой бревно дырявить?
– Троцкий был мужчина, – ответил Сережка.
– Только же сам сказал: проститутка; значит, женщина!
– О-о-о, – застонал Сережа, – больше не могу, между нами разница всего в четырнадцать лет, а кажется, будто в четырнадцать веков. Невозможно! Троцкий был мужчина, его убили, ледорубом…
Полный негодования, он повернулся, бутылка с кетчупом упала набок, красная струя выплеснулась прямо на карту.
– Блин! – заорала Лиза. – Урод кретинский! Испортил всю работу.
– Нечего на кухне сидеть, – вступилась за мужа Юля, – ясное дело, тут всего навалом стоит.
– Что же делать? – убивалась Лиза.
– Давай языком слижем! – предложил Кирюшка.
– Муля, – заорала Лизавета, – поди сюда!
Мопсиха мигом материализовалась на кухне.
– На, – Лизавета сунула ей под нос контурную карту.
Всеядная Мулечка ловко заработала языком.
– Во здорово, – радовалась Лизавета, – даже следа не остается, пойду принесу карандашик поярче.
С этими словами она убежала из кухни. Сережка снова закрыл глаза, Ваня загремел посудой. Юлечка углубилась в пасьянс. Я прикрыла глаза, слава богу, все закончилось благополучно. Муля слизала кетчуп, работа спасена, в доме тишь да гладь… Сейчас соберусь с духом, встану и…
– Где моя карта? – раздался крик.
Я открыла глаза.
– Где карта? – бушевала Лиза. – Немедленно отвечайте!
Сережка вздрогнул и сообщил:
– Я не брал, честное слово!
– Я тоже, – сообщила Юля, – даже не смотрела в ту сторону.
– Кирилл, отдай карту, – велела Лиза.
– Нужна она мне!
– Верни!
– Не трогал я ее!
– Врешь!
– Дура!
– Сам дурак!
Ситуация накалялась. Лизавета вытянула вперед руку, чтобы схватить Кирюшку за волосы, но тут Иван сказал:
– Чегой-то Муля выплюнула?
Мы глянули на пол. На линолеуме лежала тоненькая проволочная скрепочка, вернее, изогнутая буквой П крохотная проволочка. Не успела я сообразить, что к чему, как Мульяна разинула пасть, и еще одна загогулинка шлепнулась возле ножки стола.
– Все понятно, – сообщил Иван. – Это она.
– Что? – спросила Юля.
– Она карту съела, – пояснил Ваня, – вона, выплюнула эти штучки, которые бумагу скрепляли. Оно и понятно, кому охота железки кушать!
– Как съела? – прошептала Лиза.
– Решила небось, что сосиска, раз кетчуп сверху, – заржал Сережка.
– Все ты, – завопила Лиза, кидаясь на Кирюшку.
Мальчик схватил кухонное полотенце.
– Тише, тише, – забормотал Ваня.
– Я тебя убью, – кричала девочка, – мне «два» поставят!
Тяжело вздохнув, я ретировалась в свою спальню и легла на кровать. Из кухни доносились звуки борьбы: звон, треск, крики. Вот, пожалуйста, семейный уют в полном разгаре. Послышался легкий скрип, потом сопение. Это Муля и Ада пришли устраиваться на ночь. Мопсихи вспрыгнули на кровать и затеяли возню, каждая хотела занять сладкое местечко возле моего лица.
– А ну перестаньте, – велела я, но собачки продолжали делить территорию.
В конце концов более крупная Муля победила. Ада отступила и легла в ногах. Мулечка положила морду на подушку возле моего лица и с чувством вздохнула. Я поглядела на нее.
– Тебе не стыдно? Сначала котлеты, потом карта…
– Нет, – раздалось в ответ. – Пишкек!
От неожиданности я подскочила, мопсихи свалились на пол.
– Кто здесь?
– Арчи, – раздался ответ, – спи, не бойся.
Я обвела глазами комнату и увидела попугая, сидевшего на подоконнике.
– Ты что здесь делаешь? – невольно вырвалось из груди.
– Спать ложусь, – сообщил Арчи незнакомым женским голосом, потом помолчал и добавил: – И тебе пора, мой котик, на покой, в последний путь. Спи, дружок, усни, надоел хуже горькой редьки.
