Дарья Донцова - Надувная женщина для Казановы
И тут хозяйка достала из сумки совочек, веник, бумажный пакет, натянула резиновые перчатки, моментально замела и упаковала какашки, а потом выбросила мешочек в ближайшую урну. Я потрясенно наблюдал за этой сценой. Интересно, сколько десятилетий должно пройти, чтобы москвичи начали так же вести себя на улицах родного города? И когда наши пешеходы перестанут боязливо оглядываться, перебегая через дорогу? Только в России беременная женщина несется на зеленый свет светофора, желая побыстрее пересечь дорогу, а в глазах у несчастной плещется ужас: сейчас ее задавят и бросят умирать без помощи.
Внезапно автобус остановился, водитель сказал что-то в микрофон, и салон почти опустел. Тут по ступенькам взобралась растрепанная потная тетка, втащила за собой сумку на колесиках, плюхнулась на сиденье рядом со мной и с чувством произнесла по-русски:
– Ну и умаялась! Виданное ли дело – на распродажу за тридевять верст поперлась.
Я обрадовался и спросил у нее:
– До Египетской улицы далеко?
– Здесь и началась, – пропыхтела толстуха, – вам какой дом?
В этот момент автобус резко тронулся, повернул, пейзаж сменился. Теперь на окнах домов не было ящиков с цветами, во дворах маячили столбы, между ними были натянуты веревки для сушки белья. Ветер трепал простыни, пододеяльники и исподнее. По тротуарам с гиканьем носились дети. Эмигранты, перебравшиеся в Чехию, не изменили привычного уклада жизни. И если в Ковальске русские ассимилировались среди коренного населения и стали почти неотличимы от чехов, то в Гжеве этого почему-то не случилось. Сейчас мне казалось, будто я стою в каком-нибудь Куркине или Бутове – настолько знакомой была картина. Автобус замер на остановке.
– Так который дом вам нужен? – повторила попутчица.
– Восьмой, – машинально ответил я.
– Спрыгивай скорей, – всполошилась тетка, – и беги через дорогу. Вон туда, влево, сразу на нужное здание наткнешься.
Я опрометью выскочил из автобуса и очутился возле харчевни, над дверью которой висела изумительная вывеска. Справа латинскими буквами было написано «Kapuchinno»[14]. Слева шел перевод на русский язык: «Пельменная». «Kapuchinno – пельменная», именно так. Я прочитал пару раз надпись, подавил ухмылку и пошел в глубь квартала.
Дом номер восемь стоял на отшибе, вдали от общей линии невысоких зданий. Вообще я заметил, что в Чехии, в частности в Ковальске, нет высоких, многоэтажных блочных башен. Здесь строят двух-, максимум трехэтажные особняки, причем стоят они почти впритирку друг к другу. Больших дворов тут нет, так, крохотный пятачок земли, на котором обычно буйно цветет клумба. Максимум, что можно поставить возле подъезда, – плетеное кресло, причем для кошки. Человеку просто негде приткнуться.
Но восьмой дом оказался на особом положении. Во-первых, красивую резную калитку украшал всего один звонок, следовательно, тут жила одна семья, а во-вторых, перед входом был разбит довольно большой палисадник, в котором виднелись яркий зонтик от солнца и белая пластиковая садовая мебель.
Я позвонил. Из крохотного зарешеченного отверстия донесся звук, больше всего похожий на кваканье. На всякий случай я крикнул:
– Добрый день, откройте, пожалуйста, я приехал к вам из Москвы.
Странные звуки смолкли, взамен раздалось ровное гудение и легкое потрескивание.
– Пожалуйста, не бойтесь, я не сделаю ничего вам плохого! – воскликнул я.
В ответ послышалась возня, хихиканье, стон, потом то ли кашель, то ли чихание, и воцарилась тишина. В доме явно кто-то был, но он или она вовсе не собирались впускать гостей внутрь.
Я потоптался у низкого заборчика и предпринял еще одну попытку. Опять до моего слуха долетело кваканье.
– Господи! Это же глупо! – вырвалось у меня. – Неужели вы думаете, что я идиот, который поверит, будто в доме никого нет! Вы ведь включаете домофон! Мне просто поговорить с вами надо.
Внезапно я почувствовал резкий запах французских духов «Пуазон». Я очень хорошо знаю сей удушливый аромат. Именно такими душится Николетта. Маменька, особо не заботясь о носах окружающих, выливает на себя по полфлакончика за раз, достигая тем самым сногсшибательного эффекта в прямом смысле этого слова. Старое правило медиков «в капле – лекарство, в ложке – яд» можно в данном случае перефразировать: «в капле – восхитительный аромат, в пол-литре – газовая атака».
Я резко повернулся на запах. В пяти шагах от меня стояла девочка-подросток лет тринадцати с виду.
– Вы че, хотите внутрь попасть? – бесцеремонно спросила она.
– В общем, да, – ответил я.
Она приблизилась, запах «Пуазона» стал просто невыносим. Наверное, девочка в отсутствие матери от души попользовалась не только ее духами, но и косметикой. Маленькое личико школьницы было щедро размалевано: темно-синие веки, слишком черные, торчащие словно частокол ресницы, кроваво-пурпурные губы, оранжевые щеки, угольные брови…
Несмотря на то что часы показывали десять утра, нимфетка вырядилась в алое, расшитое блестками полупрозрачное платье, принятое мною вначале за кофту – настолько оно было короткое. Тощие ножки в ажурных чулках были втиснуты в черные сапоги-ботфорты на угрожающе тонкой шпильке. Согласитесь, весьма странный наряд для школьницы.
– И че, – прищурилась это чудо в перьях, – не открывают?
– Нет.
– И не откроют.
– Почему? – изумился я.
– Так, похоже, дома один идиот.
– Кто? – переспросил я.
– А Борька-кретин, – пояснила девчонка, – его мать дома запирает. Он, может, и хочет двери открыть, да не знает как. Говорить не умеет, мычит чего-то и жуткие рожи корчит, страх глядеть. Ирина Леонидовна тут только из-за него и живет, из-за Борьки, поняли? А вы к ним зачем?
– Похоже, ты про соседей много интересного знаешь, – увильнул я от прямого ответа.
Девочка прищурила намазанные глазки.
– Так тут не скрыть ничего, мало нас, в основном те, кто на дорогу приехал.
– Куда? – окончательно растерялся я.
Школьница вытянула руку и пальчиком с длинным, хищно изогнутым ногтем ярко-зеленого цвета ткнула в сторону возвышающейся на горизонте горы.
– Там Германия, – неожиданно сообщила она.
Все еще не понимая, к чему она клонит, я согласно кивнул.
– Немцы с чехами дорогу новую построить задумали, – принялась объяснять «экскурсоводша», – только они все – и бюргеры, и кнедлики – сильно гордые, неохота им в грязи колупаться, вот и пригласили русских тоннель долбить. А нашим чего, у нас денег совсем не платят, ну и приехали сюда камень бить, мостовую ложить. А вы чего хотите?
Я улыбнулся:
– Ты, наверное, мороженое любишь?
Девочка похлопала ресницами, потом захихикала:
– Во, вы меня небось за пятиклассницу приняли. Мороженое, оно, конечно, неплохо, но после работы устаешь как собака, лучше коньяку шарахнуть.
Я разинул рот.
– Мне девятнадцать лет, – уточнила девчонка, – и ваще, давай знакомиться, Мадлен.
– Какое красивое имя, – решил я подольститься к собеседнице.
– Вообще-то, в паспорте Мария стоит, только Мадлен шикарней звучит и хозяину нравится, – призналась девица.
Я еще раз окинул взглядом красное, щедро украшенное блестками платье и сапоги-ботфорты и поинтересовался:
– Вы, Мадлен, работаете проституткой?
Она хмыкнула:
– Не, стриптиз пляшу в клубе «Голубой зайчик». Попадаются иногда клиенты, но в основном зарабатываю танцами, я артистка.
– Очень приятно, разрешите представиться – Иван Павлович Подушкин, ответственный секретарь общества «Милосердие». Мне хотелось бы угостить вас чашечкой кофе с коньяком, если, конечно, вы соблаговолите пройти со мной в ресторан.
Мадлен улыбнулась:
– Ты симпатичный и внешне ничего, пошли.
Я шагнул было в сторону гибрида капуччино с пельменной, но девушка схватила меня за руку.
– Не, к нашим не надо, там чистая рыгаловка, пошли к кнедликам.
Услыхав второй раз непонятное слово, я не утерпел и задал вопрос:
– Кто такие кнедлики?
– Чехи, – засмеялась Мадлен, – кнедлики – ихняя еда национальная, они ее так расписывают, ну прямо вкуснее не бывает. В какую жральню ни зайдешь, везде одни кнедлики в меню. Я из любопытства попробовала и скажу тебе: никогда не ешь. Больше всего они напоминают толстые оладьи из картошки, перемешанной с манной кашей, прям тошнит. Но кофе чехи делают классно, может, просто насыпают в машинку по норме? Наши-то жадятся, так и норовят два зерна в кофеварку сунуть. Двигай за мной.
Уверенным шагом Мадлен ринулась по улице вверх, я поспешил за ней. В отношении кнедликов абсолютно солидарен с Мадлен. Я имею в виду национальное блюдо, а не людей. Помнится, в ресторане с трудом проглотил кулинарный шедевр.
Когда хозяйка выбранного моей спутницей заведения принесла кофе, коньяк и пирожные, Мадлен деловито сказала:
– Мой час стоит сто долларов, плати и пользуйся.
