Дональд Уэстлейк - Держи ухо востро!
— Мы сначала просто пройдемся по квартире, а потом ты, Арни, скажешь, что брать, — наметил план действий Дортмундер.
— Я притащил красные стикеры, — сообщил Арни, и когда все недоуменно на него уставились, пояснил: — Я эту идею подхватил у художественных галерей. Когда у них выставка и кто-то покупает картину, они не убирают ее до самого конца выставки, просто крепят на нее маленький красный стикер, мол, «эта уже продана», — достав из кармана брюк рулон таких маленьких наклеек, он продолжил: — Вот я и подумал, провернуть тут то же самое. Как увижу что-то стоящее — наклею стикер, а вы, ребята, это заберете.
— Мне нравится, — восхитился Стэн. — Просто, ясно и стильно.
— Ну так, давайте осмотримся, — подытожил Дортмундер.
Все полы в квартире были устланы персидскими и другими старинными коврами, которые сами по себе были достойны отметки красным стикером. Однако Арни вряд ли задумывался в первую очередь об обстановке. Но зато эти ковры позволили им бесшумно пройти по квартире до самой огромной гостиной, набитой антиквариатом и картинами, с захватывающим дух видом на Манхэттен.
Пораженные видом из окна и предметами роскоши в комнате, они остановились посредине, и Арни выдохнул:
— Забудьте про стикеры, забираем всю гостиную.
— Арни, эта гостиная больше грузовика, — сказал Стэн.
— Нам нравятся твои красные стикеры, Арни, так что наклеивай, — поддержал Дортумндер.
— Ладно, — согласился Арни и, подойдя к ближайшей картине Пикассо, с размаху прилепил на раму красную точку. Продано.
46
Когда Джадсон принес почту «Мэйлохды» для Джей-Кей чуть позже десяти утра, она напряженно сидела за столом и разговаривала по телефону своим — как он это называл «древне-немецким» — голосом, когда не так выделялся акцент, как просто слышалось, что речь не родная.
— Не вижу, как можно помочь вам. У нас декларация на груз в порту Лакуна в Мэйлохде, так что оплата в принципе не возможна. Надеюсь, вы это понимаете. Великое спасибо, так и делайте. До свидания.
Повесив трубку, Джей-Кей расслабилась и взглянула на Джадсона, стоящего у стола в ожидании когда на него обратят внимание.
— Что там?
— Мне просто интересно, — произнес он, старательно пытаясь осторожно говорить на эту тему, так как совсем не желал выглядеть слишком напористым, но в то же время и не хотел остаться совсем за бортом. — А мистер Тини говорил, когда они поедут на Шестьдесят Восьмую?
Джей-Кей казалось это вопрос вообще не волновал. Она практически выглядела не заинтересованной, отвечая:
— Они сейчас там.
— Но… — Джадсон почувствовал себя уязвленным и удивленным. — Мне никто не сказал.
Она холодно на него посмотрела.
— А должны были?
— Ну, я… помогал. Мистер Келп научил меня работать с сигнализацией и я подумал… — и он взмахнул руками, неуверенный, что он собственно подумал.
— Послушай, Джадсон, — пояснила Джей-Кей. — Ты не в группе.
— Но я думал…
— Тини рассказал мне, что ты вызвался добровольцем и как он пытался предупредить тебя, что бывает с добровольцами.
— Да, он мне объяснил. Но они разрешили мне помогать.
— И если им еще понадобится помощь — они снова тебя попросят. Сейчас они сами знают что делать, так что помощь не нужна. Хорошо?
— Ну…
Это просто было его фантазией, а потом — бац! — и оказывается, что он был совершенно не прав. На мгновение ему позволили только подержать пальто, вот и все. Он тут просто «пацан» и больше ничего.
Но если он хочет сохранить хоть такое положение, то ему надо бы стать осторожней. Поэтому он просто встал, стер с лица глупое взволнованное выражение и сказал:
— Конечно, — словно ничего важного и не произошло. — Они в курсе — мистер Келп и мистер Тини с остальными — что я всегда здесь, если вдруг понадобится помощь.
— Они знают. А когда получат прибыль с того что возьмут сегодня, тебе тоже перепадет кусочек, не переживай.
— Я и не переживаю, — ответил он ей с широкой самоуверенной улыбкой.
Ее ухмылка была не столь искренней.
— Ну, может поволноваться чуток не помешает, — изучая его лицо, посоветовала она.
И целый день, зарывшись в исходящую и входящую почту, он размышлял — что же она имела в виду?
47
Приглушенные звуки загружаемого ценностями лифта и катающегося вверх-вниз, раздавались из дальней части пентхауса и достигали ушей спящих, только не будили их. Вчерашний день был настолько утомительным и долгим, что когда наступило утро, а далекий гул не менял своей интенсивности, Престон и Алан просто вплели этот шум в свой сон и продолжали спать.
В то же время, в гостиной и по совместительству столовой, красные точки расцветали, как при запущенном случае кори. Дортмундер и Тини таскали обозначенные товары к лифту и посылали его в гараж, где Келп и Стэн выгружали все и снова направляли лифт вверх. Они же складывали весь товар в фургон шестнадцать футов глубиной.
Арни был на небесах. После первой восторженной шквальной раздачи красных стикеров, он притормозил, поразмышлял о спросе на некоторые вещи; и даже отверг некоторые, с первого взгляда отличного качества, но не дотягивающие до уровня, к которому он привык. Также он время от времени подходил к окну и любовался видом на Центральный парк или на Манхэттен, напоминающий кусок свиной отбивной, узкой частью уходящий на юг. В целом, он чувствовал, что теперь прекрасно понимал каков есть Престон Феавезер.
Около полудня, когда Дортмундер и Тини тащили мраморного спортсмена к лифту, они на секунду потеряли хватку и мраморный локоть с глухим стуком врезался в ближайшую стену.
— Внимательней, — сказал Тини, хотя сам был не меньше виноват.
— Все нормально, — заверил Дортмундер и они двинулись дальше, а с другой стороны этой стены Престон нахмурился во сне и почмокал губами. В сознание он возвращался словно пузырек газа в стакане с минералкой поднимался к верху. Едва они поставили статую на пол у лифта, его двери раскрылись и оттуда вышел Келп.
— Стэн сказал, что грузовик уже полный.
— Значит этот парень последний, — сказал Дортмундер. — Помоги нам загрузить его.
— Я поеду с ними, — заявил Тини.
— Тогда отправьте лифт обратно. Я заберу Арни, мы же не хотим оставить его тут.
— В этот раз, — буркнул Келп и двери лифта закрылись.
Дортмундер вернулся в гостиную, где Арни снова стоял у окна, глядя мечтательно вниз.
— У меня стикеры кончились, — сказал он, повернувшись к Дортмундеру.
— А в грузовике место кончилось. Пора валить.
— Я быстренько еще посмотрю в других комнатах. Может, там что есть для нас.
— Хорошо.
Арни ушел, а Дортмундер осмотрелся вокруг в поисках чего бы еще в карманы положить, а таких вещей была куча. Яйцо Фаберже, например; пара золотых медальонов; ручки Монблан; хорошие резные штучки из слоновой кости. С выпуклыми карманами он покинул гостиную и в коридоре встретил Арни, выходящего из боковой комнаты.
Арни улыбнулся и сказал:
— Мы взяли самое лучшее. Просто дай я еще посмотрю.
— Конечно.
Дортмундер пошел дальше, Арни открыл следующую дверь.
Щелчок дверной ручки заставил Престона распахнуть глаза. Сонный, балансирующий где-то между бодрствованием и сном, он поднял голову и посмотрел на Арни Олбрайта, застывшего в дверном проеме.
Престон моргнул, раздался хлопок и, когда его веки снова медленно поднялись, не было никакого Арни Олбрайта, только закрытая дверь. Престон попытался было сформулировать вопрос, но был слишком сонным, чтобы не то, что говорить, но даже чтобы думать. Это же сон? Его голова упала на подушку.
Сон про Арни Олбрайта. Сама мысль противна! И Престон снова уплыл в небытие грез.
Арни мчался по коридору и, обогнав Дортмундера, прошептал горячечно тому в ухо:
— Он здесь! В постели!
— Что? Кто?
— Он! Мы должны выбираться отсюда!
Арни несся к лифту и Дортмундер следовал за ним, глядя через плечо не догоняет ли их кто. Престон Феавезер здесь? В постели? Все это время?
Арни буквально прижался к лифту.
— Нам надо выбираться на хрен отсюда!
— Арни, мы должны дождаться лифта.
Но вот он пришел, они вошли внутрь и Арни нажал кнопку «Вниз» с такой силой, что его палец выгнуло, чего он и не заметил.
— Нахрен отсюда! Это место не для меня! Нахрен отсюда!
48
Во что Майки верил, так это в в терпение, что и твердил своей команде постоянно.
— Не прыгайте, мать вашу, на пустом месте! Потерпите. Сначала узнайте, что нахрен вообще происходит, и только потом действуйте!
Другая вещь, в которую верил Майки — это месть. В нее он верил даже больше, если уж на то пошло, чем в терпение, да и вообще во что бы там ни было. Если когда-нибудь Майки кому-то или чему-то смог бы поклонятся, кроме самого себя, то это была бы месть.
