Юлия Чернова - Павильон Зеленого Солнца
В округе было несколько деревушек, каждая, конечно, располагала собственным чайным домиком, актерам нашлось бы где выступать, поэтому в подобной встрече не было ничего сверхъестественного. Единственное, что вызывало недоумение, — почему они не смыли грим?
Элен поздоровалась по-тайански, выслушала в ответ вежливое и пространное приветствие и, раскрыв словарь, нашла слово «море». При этом округлила глаза, изображая вопрос.
— Пожалуйста, говорите на своем языке, — сказал мужчина.
Элен отметила, что его французский получше, чем у инспектора Ямуры.
— Какое счастье! — вырвалось у нее. — Я устала демонстрировать всем собственную тупость, возясь со словарем. Скажите, как пройти к морю?
— Ступайте строго на юг, — посоветовал мужчина, а женщина поднялась и плавно взмахнула рукой, указывая в сторону ущелья.
Элен поразилась тому, как отточенно и четко было это движение, словно из старинного танца.
— Там начинается тропа, — пояснил мужчина. — Собственно, я не спросил, куда именно вы направляетесь. Простите, но если буду это знать, смогу объяснить точнее.
Элен призадумалась, соображая, как обозначить цель своего путешествия. Женщина пришла ей на помощь.
— Возможно, вы держите путь в рыбачью деревушку? Или желаете осмотреть монастырь?
— Да, мне нужно примерно в ту сторону.
Женщина вопросительно поглядела на мужчину.
— До поезда остается около часа…
Спутник понял ее с полуслова и обратился к Элен:
— Если позволите, мы немного проводим вас.
Элен из вежливости попыталась отказаться — при этом чувствовала себя настоящей тайанкой.
— Мне совестно затруднять вас.
Актеры совершенно искренне продолжали настаивать. Элен позволила себя уговорить. И вот, потратив не более четверти часа на обмен любезностями, они спустились с платформы и зашагали по грунтовой дороге.
Элен исподволь разглядывала нежданных спутников. Мужчина был невысок, но держался очень прямо, в посадке головы, развороте плеч было что-то особенное, твердое, воинское, может быть, даже царственное. На нем словно сохранялся отпечаток только что сыгранной роли. У тайанцев было принято уподоблять людей деревьям, и Элен невольно стала подбирать сравнение. Тополь на обрыве — одинокий страж? Пожалуй, нет. Молодой дубок в парке — вестник жизни? Нет, не то. Ясень — повелитель? Верно, ясень…
Скосила глаза на женщину. Черты лица ее были тонки, взгляд необычен: одновременно мечтательный, сосредоточенный и удивительно ясный. Словно, оглядываясь вокруг, она видела больше, чем могли видеть другие. Гибкая и легкая, она точно скользила над землей. Определение напрашивалось сразу — ива у быстрой воды.
Элен непременно хотелось разузнать, в какой пьесе играли ее спутники, и обязательно пьесу посмотреть. Но прежде она решила выяснить, где именно давалось представление. Начала издалека:
— Вы хорошо знаете окрестности?
— Не очень. Просто за последние дни трижды ходили этой дорогой.
Элен насторожилась. В рыбачьей деревеньке гостей не принимали, в монастыре театральных представлений не устраивали. Неужели?.. От предчувствия удачи у нее быстрее забилось сердце.
— Наверное, поднимались на Лисью гору? — вкрадчиво осведомилась она.
Мужчина с женщиной остановились и переглянулись.
— Почему вы так решили?
— Я подумала, что вы приходили к Павильону Зеленого Солнца.
Возможно, эти люди были неплохими актерами на сцене, но в жизни им не удалось бы малейшее притворство. Они были ошеломлены и не пытались этого скрыть.
— Да, верно, поднимались к Павильону.
— Где изображали госпожу Ота и поэта Сю-Тея?
— Да, — снова подтвердил мужчина.
Женщина нашла в себе силы только слабо кивнуть.
— Читали по ночам поэму, укрепляя у слушателей веру в оборотней?
Теперь актеры рассмеялись. Мужчина сказал:
— Как мы не догадались! Ваша подруга… Она рассказывала, что живет в домике на побережье вместе с приятельницей.
Женщина добавила:
— Воистину мир меньше маленького. Так вы возвращаетесь в домик на сваях?
— Да.
Несколько минут они шли молча. Потом Элен сказала:
— Моя подруга до сих пор не может забыть встречу с вами. Уверяет, что никогда прежде не слышала поэмы в таком чудесном исполнении.
Актеры польщенно улыбнулись.
— Через месяц у нас спектакль. В самом прославленном из чайных домов столицы. Мы приезжали сюда, чтобы проникнуться духом эпохи, духом этого места, — сказал Ин-Пэй.
— Во дворце «Времена года» госпожа Ота прожила дольше, чем в Павильоне Зеленого Солнца, и была много счастливее. Однако нам кажется, что душа ее обитает где-то здесь. Ведь именно здесь она написала свою поэму, — подхватила Хат-хен.
— Поэтому, боюсь, нам не удастся прочесть поэму в чайном домике так, как сумели прочитать здесь.
— Полагаю, вы заранее готовы быть излишне строгими к себе, — любезно проговорила Элен. — И все же жаль, что на Лисьей горе вас слушала только моя подруга.
— Ваша подруга и один мужчина, — поправила актриса.
Элен вспомнила об Эндо. Следовательно, нынешней ночью они с Патрицией приходили на гору вместе. Можно утешаться хотя бы тем, что между ними пока царит согласие.
— Значит, Патриции удалось услышать вас еще раз? Чудесно, она так об этом мечтала.
— Нет, нет, — покачала головой актриса. — Ваша подруга слышала нас лишь однажды, несколько дней назад. Мы тогда не собирались устраивать представление, просто хотели посидеть на ступенях Павильона. Даже не гримировались.
Элен наконец-то получила объяснение, почему Патриция, так много рассказывавшая о тайанском театре, традиционных костюмах, позах, гриме, не признала в этих людях актеров.
— Ваша подруга упомянула о госпоже Ота, и тогда мы, неожиданно для самих себя, прочли поэму, — продолжала Хат-хен. — Не сочтите за хвастовство — сами были растроганы.
— Поэтому нынче ночью захотели сыграть еще раз, по-настоящему, — признался Ин-Пэй. — И судьба опять послала нам зрителя.
— Одного? — уточнила Элен.
Актеры ответили утвердительно. По спине Элен пробежал холодок. Куда же Эндо подевал Патрицию? Или к актерам приходил вовсе не Эндо?
— Подождите, — начала она, стараясь говорить спокойно. — Это был высокий темноволосый мужчина…
Элен остановилась, чувствуя, что порет чушь. Разве среди тайанцев найдешь блондина?
— Ему лет тридцать…
Актеры согласно кивнули. Элен чувствовала полную неспособность описать Эндо. Наконец нашлась:
— Он был в джинсах и свитере.
Актеры продолжали соглашаться.
— В бежевом свитере крупной вязки.
— Мне показалось, в сером свитере, — неуверенно произнесла женщина. — Впрочем, отсвет пламени мог исказить цвета.
Элен сделала последнюю попытку.
— У него очень необычное лицо. Очень красивое.
Актеры посмотрели друг на друга. Женщина наклонила голову. Мужчина вежливо ответил:
— Вероятно — на вкус европейцев.
Элен вздохнула. Ясно было, что истину она узнает, только когда доберется до домика и отыщет Патрицию. Если, конечно, отыщет… Элен невольно ускорила шаги.
— Этот человек, надеюсь, оказался благодарным зрителем?
— О да. По его просьбе мы дважды исполнили сцену…
Хат-хен что-то сказала по-тайански. Скорее всего, прочла стих, давший название сцене. Потом объяснила, что действие там разворачивается как раз возле Павильона Зеленого Солнца.
Элен шла, глядя себе под ноги. Не вызывало сомнений, что человек, именующий себя Эндо, ничего не делает понапрасну. Ему зачем-то понадобилось услышать отрывок из поэмы. В таком случае это необходимо и ей. Она, правда, не в состоянии понять ни слова. Зато Патриция поймет. Элен вытащила из сумочки диктофон.
…Солнце поднялось над горой. Поезд в столицу ушел. Элен сидела на замшелом стволе, подтянув колени к подбородку.
Сценой служила крохотная песчаная площадка. Декорацией — склон горы, золотистые стволы сосен и темно-зеленые зонтики хвои на фоне синего неба.
Актеры не поленились вновь облачиться в старинные одеяния. Мелькали алые рукава, веером распахивались подолы, распускались диковинные цветы нижних одеяний. Голосам вторил шум ветра в кронах деревьев. Движения актеров напоминали диковинный танец, где каждое па было совершенно. Гибкой ивой склонялась Хат-хен, склонялась и выпрямлялась — несчастья не могли сломить госпожу Ота. Прямо, точно ясень — корни в земле, ветви в облаках, — держался Ин-Пэй. Иного нрава у поэта-полководца-повелителя Сю-Тея не могло и быть.
В первые минуты Элен смотрела с захватывающим вниманием. Потом устала. Два чувства боролись в ее душе — восхищение и досада. Восхищение великолепным зрелищем. Досада на то, что зрелище оставалось только зрелищем. Смысл ускользал.
