Кондратий Жмуриков - Следствие ведут дураки
— Енто он да… такой, — отозвался Осип меланхолично — и подозрительно покосился на шипящую сковороду, разбрасывающую мелкие брызги масла.
В тот же день они выехали в область. В гости к Рыбаку, который, по мнению Осипа, мог помочь им в поисках. Выехали на последнем рейсовом автобусе, так что возвратиться в тот же день назад возможным не представлялось. Если только на попутке (на которую денег наскребалось едва-едва) или транспортном средстве марки «пешкарус».
Так что оставалось только надеяться, что Валентин Самсонович, старый знакомый Осипа, не только выслушает их, но и оставит ночевать.
Они свернули на грунтовку, ведущую к поселку, в котором поселился старый вор в законе. Дорога-то и дело выворачивалась из под ног чередой колдобин и рытвин и тонула в клубах сухой серой пыли, раздуваемой, как особо замусоленная подвенечную фату, порывами теплого предночного ветра. Иван Саныч что-то бурчала себе под нос, а Осип весь путь молчал и только на окраине поселка, возле покосившегося столба, в луже у которого кувыркалась похожая на загулявшего сельского почтальона свинья, сказал:
— Ну чаво ж… домик у старого клуба. Там он должон жить, Валентин Самсоныч-от. Там у него голубятня. Он еще и голубей разводить любит.
— Лучше бы он дороги любил ремонтировать!.. — проворчал Иван Саныч, едва не растянувшись на земле стараниями очередной коварно подкатившейся под ноги колдобины.
— Не ворчи, — сказал месье Моржов и непонятно к чему добавил: — Тут тоби не Сен-Дени.
— Эт-та точно!! — взвыл Иван Саныч, наворачиваясь через обломок кирпича и метя носом в, с позволения сказать, дорогу.
— Вот ево дом, — констатировал Осип и потянул на себя калитку.
Пара неугомонных путешественников вошла во двор.
На скамеечке перед столиком сидели двое. При виде первого Иван Саныч инстинктивно, можно даже сказать — привычно, — вздрогнул. Потому что этот первый, плотный круглолицый мужик лет сорока, был одет в милицейскую форму и имел на дынеобразном вытянутом черепе косо сидящую, как собака на заборе, форменную фуражку с околышем. Обут же он был почему-то в раздолбанные кеды, сохранившиеся, верно, еще с советских времен.
Кеды прекрасно сочетались с грязными форменными штанами, на правой штанине коих почему-то был прилеплен жвачечный вкладыш с голой пляжной девицей.
На плечах гражданина милиционера значились сержантские погоны, а в красной руке улыбался на закат стакан с мутным желтоватым пойлом. Не иначе мартини бьянка, мудро решил для себя Иван Саныч.
Второй был щуплым, незначительной комплекции мужчиной в серой рубашке и шлепанцах на босу ногу. Несмотря на затрапезный вид, его лицо невольно внушало уважение: острые характерные черты, седеющие брови, высокий выпуклый лоб и пристальный взгляд умных глаз заставляли сразу же усомниться в том, что он не так прост, как хочет казаться.
Если это вор Рыбак, то вор-интеллигент, подумал Иван Саныч. Не исключено, что он при изготовлении своего хваленого самогона читает Платонова, Генриха Белля, Кафку или Исаака Бабеля.
В тот момент, когда во двор дома вошли Осип и Астахов-младший, сержант, поблескивая мутноватыми глазками и время от времени икая, читал по лежащему на столе грязноватому листочку:
— «…После обыска у самогонщика Рыбушкина я, вышеподписавший себя старшина Гуркин и сержант Карасюк…» ик!.. «никак не могли найти входную дверь. Когда Карасюк устал и уснул в туалете, дверь я все-таки нашел…»… эк! «Но вот зачем я принес ее в наше отделение…»… гэк!!.
— Отдохни немного, Карасюк! — с легким оттенком презрительного добродушия перебил его собеседник. — Что твой замечательный старшина Гуркин любит писать протоколы, это я всегда знал. Но мне-то что ты приволок этот отчет? Думаешь, я получу удовольствие от гуркинского слога? Скажу тебе по секрету, до Набокова старшина пока не дорос. А его возраст и звание не позволяют надеяться, что это вообще когда-нибудь случится.
— Все шутишь, Вален…эк!..тин Самсоныч? Это про меня Гуркин неправду написал, что я заснул в твоем туалете. Я просто…
— Да уж какие шутки, сержант Карасюк, — вторично прервал его Рыбушкин. — Ты пей лучше.
— А ты?
— А я пока повременю. — На выразительном лице Валентина Самсоновича снова появилось легкое презрение.
Осип кашлянул и произнес:
— Мое почтение, Валентин Самсоныч.
Тот поднял на Осипа ясные глаза, не замутненные ни возрастом, ни самогоном собственного производства, и медленно проговорил:
— С кем имею честь?…
— Это я, Самсоныч. Моржов. Помнишь меня? Ты мне еще татуировку с котом делал.
Губы Валентина Самсоновича тронула легкая улыбка, и он приветливо произнес:
— А, Осип? И сын с тобой? Сын, да? (Ваня аж вздрогнул от того, что его причислил к Осипову потомству) Ну проходи, присаживайся. Проведать решил старого знакомого? Молодец, молодец.
Осип покосился на сержанта Карасюка, который при появлении новых лиц незамедлительно скорчил подозрительную гримасу. Карасюк не внушал Осипу доверия, и излагать при нем свою проблему он возможным не счел. Валентин Самсонович тем временем выловил из банки три соленых огурца, плеснул в два стакана самогон и предложил:
— Ну, давайте выпьем за встречу. Тебя как зовут-то? — осведомился он у Астахова. — Как? Иван? Хорошее имя. Выпей, Иван. Не самогон, а чисто молоко парное. Так и за душу берет щипчиками а потом переворачивает легонько и рай земной показывает.
— Тебе бы рекламным агентом работать-от, Валентин Самсоныч, — сказал Осип. — Как гладко впариваешь свой первачок-то.
— А это не первачок. Это прекрасный, тройной очистки напиток со вкусовыми добавками. Мой собственный рецепт. Это тебе не какие-нибудь «Москва — Петушки», Моржов. Попробуйте.
Ваня зажмурил глаза и первым, не дожидаясь, пока Осип поднесет стакан ко рту, засадил в себя отрекламированный напиток. Самогон в самом деле мало походил на традиционное деревенское пойло, действующее по расхожему принципу «обухом по голове». Он разлился по телу приятным туманным теплом, в голове распустился неясный аромат хмеля, а перед глазами забродили чуть тронувшиеся в четкости линии.
— Черрт!.. — выдохнул Астахов. — Да такого я и во Франции не пил.
— Вот то-то и оно, — сказал Рыбушкин, а сержант Карасюк при упоминании о Франции заволновался и проговорил, густо запинаясь:
— Как — не пил? Да во Франции капитан Кузьмин отлично готовит первачок. Оно, конешно, не Валентина Самсоновича, но все-таки!..
— Мы, наверно, говорим о разных Франциях, — холодно заметил Иван.
— Да каких разных… гэк!.. Франция она и одна тут и есть! Фрунзенский районный отдел… его все «Францией» называют!
— А, вот оно чаво, — глубокомысленно отметил Осип, выпивая и закусывая. — А Иван Саныч грит о той Хранции, где не капитан Кузьмин, а где, значится, Париж, Жак Ширак и ентот… мост Мурабой с рекой Сеной.
— Да сено и у нас есть, — обиженно сказал пьяный сержант Карасюк и икнул.
Валентин Самсонович внимательно посмотрел сначала на Осипа, потом на Ивана Саныча и произнес, обращаясь однако же не к ним, а к представителю местной законности:
— Карасюк, тебе пора отдохнуть.
— Ннну?
— Я говорю, что ты устал после насыщенного рабочего дня. Тебе пора ужинать и на покой.
— Ми-не… еще надо зайти.
Не уточняя, куда именно ему нужно зайти перед возвращением домой, Карасюк немедленно поднялся и, изредка припадая на левую ногу, где у него заголялась вкладышная девица, побрел к калитке. По его походке, верно, в местной школе изучали синусоиды и косинусоиды.
У калитки он снова икнул, потом безнадежно махнул рукой и вышел из двора Рыбака.
— В мусарню в свою пошел, там у него, видно заначка поллитровая осталась. Красавец, а? — с замысловатой смесью презрительной иронии и хорошо сыгранного восхищения произнес Валентин Самсонович. — И вот так почти каждый день. Делают у меня обыск, конфискуют литра полтора-два, прямо у меня дома нажираются — и все. А мне-то что? Мне наоборот весело — я такого театра даже в Питере не видал, когда в Маринку или в Большой драматический ходил.
«Точно — интеллигент, — насмешливо, но не без примеси боязни, подумал Иван Саныч, — Мариинка… Большой драматический».
— Пишут фиктивные протоколы, — продолжал Валентин Самсонович, — причем такие, что всякие Петросяны, Жванецкие и Задорновы близко не валяются. Вот он, Карасюк этот, только что читал один такой протокол. Это у них типа самиздата. Много я их брата повидал, но таких смешных мусоров еще не встречал. Так кто он, вот этот Ваня, тебе, Осип? — резко переменил он тон. — Я, видно, ошибся, когда подумал, что он тебе сын. У таких одиноких волков, как ты да я, семьи не бывает.
— А чаво ты подумал, что не сын? — осторожно справился Моржов.
