Елена Логунова - Брак со стихийным бедствием
Я оглядела интерьер и, дабы лучше ему соответствовать, сняла клетчатую скатерть с головы и перебросила ее углом через плечо. На фанатку «Раммштайна» я все равно не тянула, но что-то альпийское в моем облике, видимо, появилось, потому что веселый бармен перестал любоваться своим раздутым отражением в кружке и весело спросил:
– Чего желает милая фройляйн?
– Шнапса! – брякнула милая фройляйн первое, что пришло ей в голову.
– Без закуски? – усач уточнил заказ.
– Натюрлих! – сказала я и лихо опрокинула поданную стопку. – Еще!
– Опять без закуски? – в голосе бармена почудилось осуждение.
– Блицкриг! – сказала я, объясняя свою тактику, и хлопнула вторую порцию. – Айн, цвай, драй – и в дамках!
– Драй так драй! Пьяных дамок мы, что ли, не видали! – сговорчивый бармен выдал третью рюмку.
После нее меня отпустило. Тугой комок из горла провалился в желудок и там под воздействием шнапса благополучно растаял. Я облокотилась локтем на стойку, пристроила на кулачке потяжелевшую головушку и немного полюбовалась вереницей пивных кружек, в каждой из которых содержалось по одной моей блаженно улыбающейся физиономии. Это было очень приятное зрелище – так много счастливых Ленок, хотя моему убийце оно наверняка не понравилось бы. Вот ведь сволочь! Хочет сжить со свету такую милую фройляйн!
Круглобокие кружки искажали отражение, и мои мордашки были необычно щекастыми. Я этим немного обеспокоилась и спросила бармена, не кажется ли ему, что я немножко, самую малось, похожа на хомяка? Усач посмотрел на меня и тактично ответил, что ему кажется, будто я немножко, действительно самую-самую малость, похожа на морскую свинку.
– О! – многозначительно сказала на это я, косо воздев указательный палец.
Подсознательно я помнила, что собиралась нажраться именно до свинячьего визга, поэтому решила, что норматив выполнила. Глубоко и сердечно поблагодарив бармена за отменное обслуживание и превосходный шнапс, я отклеилась от стойки и в неустойчивом равновесии провозгласила в качестве прощания:
– Гутен морген, гутен таг! Бьют по морде, бьют и так!
К счастью, добродушный бармен не расценил это как угрозу.
Слегка пошатываясь, я взошла по ступенькам, которые с немецкой скрупулезностью пересчитала с другим подходящим случаю стишком:
– Айне майне кляйне швайне вдоль по штрассе побежал!
Ступеньки закончились огорчительно быстро, и айне кляйне швайне в моем нетрезвом лице не побежал, а неспешно двинулся вдоль штрассе в абсолютно отфонарном направлении.
Воистину правду говорят, что пьяному и море по колено! Пока я была трезвой, меня то и дело грабили и убивали, а стоило только напиться – и криминогенная обстановка в городе сошла на нет! Совершенно беспрепятственно, без всяких затруднений и осложнений я прошла четыре квартала, встречая на своем пути крайне немногочисленных и исключительно дружелюбных граждан. Одни из них адресовали мне теплые улыбки, другие делали более или менее заманчивые предложения: познакомиться, подружиться, повеселиться и даже подвезти домой, причем на выбор: к себе или ко мне.
В полной эйфории я приветствовала широким взмахом руки трамвай, который встретила на середине перегона, и транспорт остановился на полпути специально ради меня! Это меня так растрогало, что я попыталась расплатиться за проезд пятидесятирублевой купюрой без сдачи, а когда кондуктор благородно отказался, решила подарить ему клетчатую общепитовскую скатерку, приговаривая: «В честь нашей встречи, мадам!» Мадам, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении бородатым мужиком, от подарка отказалась, но я не обиделась, только отошла подальше, на заднюю площадку. Смутно помнилось мне отчего-то, что бородатые люди не все поголовно заслуживают доверительного отношения.
Выйти из вагона я решила как-то вдруг, неожиданно для себя и для водителя, который начал уже закрывать двери, так что меня слегка придавило, но и это не нанесло моему великолепному настроению ощутимого урона. Чудесным образом оказалось, что я выгрузилась не на другом краю города, а точнехонько на своей остановке. Впрочем, в тот момент это меня нисколько не удивило. Меня, кажется, вообще ничто не могло удивить. Даже если бы разудалые граблы в летающей тарелке с открытым верхом приземлились поблизости и предложили познакомиться, подружиться и так далее, я приняла бы это как должное. Разве что поинтересовалась бы с легким укором, почему они не хотят дружить с Козявским, он ведь такой славный парень и, кстати, совершенно безбородый!
Легко и непринужденно я прошла темный и опасный путь между гаражами, и за ними в лунном свете и звездном сиянии открылся мой дом. Окна нашей квартиры ласково светились, и на мои глаза навернулись слезы умиления. Смахнув их, я встала по стойке «смирно» и тихо, чтобы никому особенно не мешать, спела «Дом, милый дом!». Получилось не очень, потому что песенка была английская, а я нынче вечером практиковалась все больше в немецком. Добиваясь совершенства, я немного потренировалась, заменив труднопроизносимые романо-германские слова милым уху «ля-ля-ля», и в процессе песнопения заметно протрезвела. Наверное, вокальные упражнения вызывали большее потребление свежего вечернего воздуха, чем немое сопение. Окончательно я перестала лялякать, когда заметила в дверях нашего подъезда крупную темную фигуру, застывшую в виде буквы «ф» – уперев руки в крутые бока.
– Песни поешь? – с большим неодобрением изрекла фигура незабываемым голосом Матрены Набалдашкиной. – Весело вам, да? Гостей полный дом назвали? А машины с клумбы кто убирать будет? Я, между прочим, только вчерась там луковички посадила!
Мне понадобилось секунд тридцать, чтобы увязать сначала луковички с клумбой, а потом машины с полным домом гостей. Через полминуты до меня дошло, что на плешивом газоне под моими окнами стоят благородный «Пежо» Максимовых и беспородное авто капитана Лазарчука. Хмель слетел с меня окончательно, великолепное кришнаитское благодушие уступило место не менее великолепной языческой ярости. Значит, меня там бомбами взрывают, а эти красавчики, которых в трудную минуту днем с огнем не найдешь и на помощь не дозовешься, уютно сидят в моем собственном доме?!
Я уже открыла рот, но тут вечернюю тишь огласил звонок мобильника. Пришлось повременить с ругательствами.
– Ленка, привет еще раз, это я! – сказал Вадик. – Я выполнил твою просьбу. Ох, как много ты мне уже должна!
– Ближе к делу, – попросила я, напрягаясь в ожидании момента истины. – Его имя?
– Имя, сестра, имя! – паясничая, прокартавил Вадик. – Его имя – Сергей Трофимов. Довольна?
– Несказанно! – буркнула я.
Сказать, что я обрадовалась, было бы сильным преувеличением. Чему тут радоваться? Тому, что я еще большая балда, чем покойный племянник Матрены Афиногеновны? Горе-сыщица села в лужу, хотела сдать убийцу ему самому! И почему это я вечно упускаю какие-то мелкие, но важные детали? Могла ведь своевременно выяснить фамилию Лесика, достаточно было соседку толком расспросить! Приходилось признать, что мое самодеятельное расследование грешит отсутствием системы. Видимо, я как сыщик недостаточно последовательна и настойчива.
– Так что насчет машин на клумбе? – вернула меня к текущей действительности похвально последовательная и настойчивая Матрена Набалдашкина.
– Я немедленно приму меры! – пообещала я, проходя в подъезд мимо посторонившейся соседки.
– Держи, пригодится! – подобревшая Матрена Афиногеновна сунула мне в руку штуковину, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся пластмассовой выбивалкой для ковров.
Я взмахнула рукой, пробуя свое новое оружие, на ходу сильно треснула им по стене, и обломки кривых пластмассовых прутиков брызнули во все стороны. В руке у меня осталась одна рукоятка с поперечной перекладиной, но я не выбросила ее, а воздела повыше и понесла впереди себя, как животворящий крест.
Злость на саму себя я приготовилась перенаправить на ближних.
Дверь была не заперта, я тихо вошла в квартиру и осмотрелась. Свет горел в гостиной и в кухне. В комнате на ковре сидел Масяня, меня он не заметил, потому что был очень занят. Ребенок возводил гигантскую башню из книг, видеокассет и компьютерных дисков, и некому было сказать малышу, что он выбрал не лучшие строительные материалы. Колян, Моржик и Лазарчук устроились на кухне.
Я бесшумно прошла по коридорчику и остановилась на пороге пищеблока, дожидаясь, пока меня заметят. Ждать пришлось долго, мужикам было не до того. Они предавались скорби, причину которой я поняла не сразу.
Морж и Серега скорбели сосредоточенно, сидя неподвижно и глядя в стол, а Колян размеренно бился головой о столешницу и страдальчески мычал. Когда он в очередной раз поднял голову повыше, я кашлянула. Муж открыл глаза и уставился на меня затуманенным взором.
