Дарья Донцова - Квазимодо на шпильках
Кляня себя за глупость и наивность, она соврала родителям, что колье потерялось.
Мама поахала, поохала, да и забыла о случившемся. Яночка же пыталась не вспоминать о Евгении Баратянском. Но, к сожалению, это удавалось ей с трудом.
Сначала к ней подошла консьержка и робко сказала:
– Яна, пусть Женя должок отдаст.
– Какой? – удивилась та.
– А он разок перехватил у меня двести рублей, – пояснила старушка, – таксист ему сдачи дать не мог, вот я и выручила. Для него две сотни небось копейки, вот он и забыл, а у меня зарплата крошечная.
Яна вытащила кошелек и вернула деньги. Но этим дело не закончилось. Потом точь-в-точь такую же историю озвучила домработница, у нее Женя перехватил триста рублей, а спустя пару недель пришла дворничиха и потребовала полтыщи.
Бедная Яна больше всего боялась, что сведения о привычке Жени брать у всех взаймы дойдут до родителей. Но ни Ангелина Федоровна, ни Петр Степанович ничего не узнали. Ну а потом приехала Лада и устроила скандал, требуя с нее плату за три месяца. Но тут Яна обозлилась и резко ответила:
– При чем тут я?
– Как это? – возмутилась подруга. – А кто его рекомендовал?
– Я ему никто, – отрезала Яна.
– Вот ты какая! – закричала Лада, и дружба в одночасье лопнула.
На улице уже стемнело. Когда я вышла от Яны, часы показывали ровно семь вечера. Ежась от холодного ветра, я пошла к метро. Да уж, чем больше узнаю о милейшем Жене, тем сильней он мне не нравится!
Приехав домой, я открыла дверь, вошла в прихожую и услышала гневный голос Юли:
– Нет, какое безобразие, она просто с ума сошла!
– А уж грязи-то, – ответил Сережка, – грязи!
– Какой от нее толк? – зудела Юля.
– Да выгнать давно пора вон, на улицу, откуда пришла, пусть туда и возвращается! – откликнулся Серега.
– Вы, ребята, не горячитесь, – перебил их Володя Костин, – нельзя с бухты-барахты решать судьбу человека.
– Пусть катится прочь, – взвизгнула Юля, – видеть ее не могу!
Я быстро влезла в сапоги и выскочила на лестницу. Это они говорили про меня! Юлю, пришедшую с работы, разозлила грязная посуда и неубранная кухня. Но кто же сказал, что я всегда должна мыть за всеми тарелки? Внезапно мне стало грустно. И куда теперь идти? У меня была своя квартира, но она давно продана, собрание картин, доставшееся от родителей, хранится в банке… Если Юля и Сережа считают меня нахлебницей…
К глазам подступили слезы, я-то полюбила их всех, но очень не хочу превращаться в «Тыбы»: «Ты бы сходила…», «Ты бы принесла…», «Ты бы сделала…»
Постояв пару мгновений на лестнице у окна, я приняла решение и побежала к Нине Ивановне. Еще вчера утром мне не пришло бы в голову даже смотреть на того, кого сватает председательница. Но сейчас-то обстоятельства изменились.
На сердце лежал камень, а рука еле поднялась к звонку. Мне показалось, что она весит килограммов пятьдесят, не меньше. И еще было очень, просто очень обидно! Вот они как со мной!
ГЛАВА 28
Нина Ивановна распахнула дверь и заулыбалась.
– Евлампия Андреевна, проходите, проходите, страшно рада, вот сюда, в большую комнату!
Я вошла в помещение, сильно смахивающее на юрту зажиточного кочевника.
Повсюду тут были ковры: один на полу, два на стенах. Буфет забит хрустальными фужерами и рюмками. В центре громоздились стол и четыре стула. В углу сверкал телевизор, чуть поодаль стояли два кресла, прикрытые кружевными накидками. Окно закрывали парчовые шторы, зеленые с золотом. Рисунок на них напоминал перезревшие огурцы: большие, толстые, желтые. Дышать здесь было нечем.
– Вы садитесь, дорогая моя, – суетилась Нина Ивановна, – сейчас Петр Леонидович выйдет. Ах, он такой стеснительный, прямо до смешного! Пойду его потороплю, небось галстук выбирает.
С этими словами она убежала. Я осталась одна и уставилась на буфет. Вон тот пузатый чайник Нина Ивановна привезла из Средней Азии, а стоящий рядом с ним сервиз «Мадонна» прибыл из Германии, где служил супруг председательницы.
…Однако жених заставляет себя ждать.
Тут раздался звонок, потом голоса:
– Пришла чуть раньше, не страшно? – спросил кто-то. – Мы договаривались на полдесятого, но закончила работу…
– Ничего, ничего, – запела Нина Ивановна, – сейчас вам тапочки принесу.
Через секунду хозяйка влетела в гостиную и зашептала:
– Вот принес черт! Это моя дальняя родственница, седьмая вода
на киселе! Набилась в гости, поболтать ей охота. Ну что за люди! Предупредила же, не раньше чем в девять тридцать. Нет! Приперлась без пятнадцати восемь! Совсем без понятия! Вот что, Евлампия Андреевна, вы ей не дай бог про сватовство не сболтните. Такая противная баба! Прямо беда! Я скажу, что вы моя… э… подруга! Идет?
– Конечно, – кивнула я, – мне самой не слишком хочется объясняться с посторонними.
– Вот и чудесно! – просияла Нина Ивановна. – Сейчас Петр Леонидович оденется, попьем чайку, ненавязчиво познакомимся!
Резко повернувшись, она убежала и спустя мгновение вернулась, толкая перед собой женщину лет пятидесяти, в ярко-красном костюме.
– Знакомьтесь, это Кирочка. Кира Григорьевна, разрешите представить вам мою лучшую подругу Евлампию Андреевну.
– Здравствуйте, – церемонно произнесла вошедшая.
– Добрый вечер, – кивнула я.
– Вы тут пока пообщайтесь, – фальшиво-весело закивала хозяйка, – а я Петра Леонидовича потороплю!
Мы с теткой уставились друг на друга. Когда молчание стало невыносимым, я решила завести светскую беседу:
– Какой холодный сегодня вечер!
– И не говорите, – отозвалась Кира Григорьевна, – мороз!
– Очень скользко!
– Просто каток!
– Впрочем, мне такая погода больше нравится, чем слякоть.
– Однозначно! Но у нас вечно катаклизмы, под Новый год всегда дождь идет!
– И не говорите, а летом вдруг заморозки начинаются!
Вымолвив последнюю фразу, я поняла, что больше ничего не могу сказать о погоде, и замолчала. Кира Григорьевна тоже притихла. Мы посидели в неловкой тишине, потом родственница Нины Ивановны предприняла новую попытку завести разговор:
– Что-то морозит!
– И не говорите, холодает!
– А под ногами лед.
– Просто ужасно, дико скользко.
– Но, согласитесь, когда зимой тепло, это ненормально!
– Да уж, но у нас вечно с погодой безобразие творится!
Вновь повисло молчание. Я уже собиралась пойти по третьему кругу, но тут в комнату заглянула Нина Ивановна.
– Не скучаете?
– Нет, – хором ответили мы с Кирой Григорьевной.
– Вот и чудесно, – оживилась хозяйка, – сейчас Петр Леонидович оденется, и мы вместе попьем чайку.
Я удивилась. Ну почему он так долго не выходит? Впрочем, Нина Ивановна вроде сказала, что он выбирает галстук! Конечно, это дело важное, сразу и не сообразишь, какой повязать, но сколько же их у незнакомого Петра Леонидовича? Ведь не тысяча же!
– Простите, – кашлянула Кира Григорьевна, – я понимаю, что мой вопрос покажется глупым или, не дай бог, бестактным, но, поймите меня правильно, дело такое… Вы же близкая подруга Нины Ивановны?
Я решила играть роль до конца и кивнула.
– Да.
– И как он?
– Кто?
– Петр Леонидович, естественно, как он?
– По-моему, нормально, – ответила я осторожно.
– Он здоров?
Я на секунду замешкалась. Что ответить? Вдруг он недавно болел гриппом? Я-то его совершенно не знаю!
– Ну, кажется, Петр Леонидович хорошо себя чувствует, насколько это возможно в его возрасте.
– В каком? – вдруг оживилась Кира Григорьевна.
– Что вы имеете в виду? – осторожно поинтересовалась я.
– Сколько ему лет?
– Кому? – Я решила прикинуться валенком.
– Да Петру Леонидовичу! Вы же должны знать!
– Э… э… э… – протянула я, – ну… точно цифру не назову… в общем, он мужчина в самом расцвете сил.
– А здоровье? Здоровье как?
– Чье?
– Петра Леонидовича?
Честно говоря, непонятное назойливое любопытство Киры Григорьевны стало меня несколько раздражать.
– Отличное, – рявкнула я, – в космос отправлять можно! Туда-сюда слетает, с выходом на внешнюю сторону модуля, и даже не запыхается.
– Ах, милая Евлампия Андреевна, – закатила хитрые, похожие на бусинки, глазки Кира Григорьевна, – надеюсь, мы будем долго дружить, вместе пить чай под яблоней. У него же в саду есть фруктовые деревья? Вы должны знать, вы ведь ближайшая подруга нашей милой Нины Ивановны.
– У кого? – на этот раз совершенно искренне спросила я.
– Да у Петра Леонидовича, на даче.
– Ага, – кивнула я, – и яблони, и груши, и сливы, и капуста.
– Ах, дорогая Евлампия Андреевна, – Кира неожиданно пришла в бурный восторг, – можно я вас поцелую?
Я терпеть не могу, когда меня трогают посторонние люди. Если в метро кто-то случайно задевает меня локтем, в особенности летом, когда тело не защищает толстая одежда, мне тут же хочется пойти помыться. Поэтому я собралась воскликнуть: «Нет, нет, я, кажется, грипп подхватила, могу заразить вас», но не успела.
