Дарья Калинина - Клад Царя Гороха
И поэтому подруги соврали.
— Дело в том, что мы нашли эти кроссовки рядом с огурцами.
— Ваш злодей принес не только огурцы, но и кроссовки? — развеселился Жуков. — Знаете что, девочки, идите-ка вы отсюда подобру да поздорову. Не мешайте людям своим делом заниматься.
И он вновь нырнул головой в стол, откуда тут же послышалось аппетитное чавканье, прерываемое недовольным бормотанием.
— Некогда нам всякой ерундой заниматься. Ням-ням… Аслана им подавай! Хом-хом… Не до того Аслану, пес важным делом занимается!
И каким же? Неужели таким, каким и сам Жуков? Но подруги сдержались. Скандал был не в их интересах. И поэтому они насколько могли вежливо попросили Жукова:
— Товарищ начальник полиции, а нельзя ли тогда нам самим с Асланом договориться?
Жуков насторожился. Во всяком случае, чавканье его приобрело более меланхоличное звучание.
— За свой счет песика пригласим, — продолжала свою льстивую речь Кира. — Денежек ему заплатим. Можно это как-нибудь организовать?
Чавканье стихло совсем. А спустя минуту и сам Жуков вынырнул обратно к подругам. Губы его лоснились, на рубашке еще виднелись крошки белой булки, но глаза начальника полиции уже разгорелись в предвкушении выгодной сделки.
— Мы бы заплатили Аслану, сколько нужно.
— Аслану нужна кость и кило мяса, — хохотнул Жуков. — А вот с инструктором будет не так просто. Он у нас человек принципиальный.
Видимо, принципиальные люди, в понимании Жукова, брали на лапу больше, чем люди непринципиальные. Оно и понятно, ведь первые расставались еще и со своими принципами. А второй группе было и расставаться не с чем, поэтому и стоили они дешевле.
— Тысячи две хватит?
— Две? — неприятно поразился Жуков. — Да вы с ума сошли! Клоуна с дрессированной собачкой пригласить — это уже три. Я узнавал, хотел сына на день рождения порадовать, да не потянул. А тут служебный пес! Пять тысяч, никак не меньше.
— Хорошо, мы согласны.
Жуков пожевал губами, явно огорченный, что продешевил и не запросил сразу же сумму побольше, но ограничился тем, что сказал:
— И деньги вперед.
Девушки положили деньги и робко осведомились:
— Так когда можно ждать Аслана?
— Сейчас при вас позвоню и узнаю.
Он так подобрел и повеселел после получения денег, что можно было не сомневаться, что из пяти тысяч как минимум четыре Жуков присвоит себе. А возможно, что и ничего не заплатит инструктору. Надавит тому на его принципы, напомнит о долге, о необходимости помогать людям, о том, что на своем посту инструктор находится исключительно для того, чтобы быть полезным честным людям и защищать их от преступников. Одним словом, оказывается, что принципы, если уметь ими правильно пользоваться, во всех случаях жизни штука очень полезная.
Подозрения подруг подтвердились, когда по телефону Жуков ни словом не упомянул про потенциальное вознаграждение. Но говорить ему об этом было бесполезно. Люди, подобные Жукову, угрызениями совести не маются.
— И это тоже заберите! — брезгливо отодвинул от себя Жуков пакет. — Завтра Аслану дадите, коли уж вам так этого хочется.
Кроссовки подруги забрали. И банку тоже. Нельзя сказать, что их визит в полицейский участок увенчался полным успехом. Однако пес Аслан и его инструктор обещали приехать завтра. И несколько успокоенные этим обещанием подруги отправились по своим делам дальше.
Напоследок Леся спросила у Жукова:
— Вы не знаете, когда состоятся похороны?
— Спросите у родных, — буркнул Жуков и с таким грохотом поставил перед собой недоеденный завтрак, что подругам стало совершенно ясно: больше они из следователя не вытянут ничего, кроме грубости.
Поэтому девушки вежливо пожелали ему приятного аппетита и отправились к Наталье Семеновне.
Дом старухи было не узнать. Оказалось, что на пятьдесят тысяч рублей в Торфяном можно без всяких проблем устроить шикарные поминки. Столы стояли во всех комнатах. И часть из них уже была сервирована.
— Тарелки, вилки и ложки я у соседей одолжила. Стаканы и рюмки пластиковые купила. Тесто для блинов поставили, а холодец и компот варятся. Завтра помянем Юрочку как полагается.
Оказалось, что в Торфяном обязательным блюдом всякой поминальной трапезы являлся еще теплый компот и холодец с черным хлебом. О вкусах, что называется, не спорят. Хотя сами подруги предпочли бы, чтобы на их поминках обошлись без холодца.
— А вот Юрочка мой очень холодец любил, — посетовала Наталья Семеновна подругам.
И глаза ее стремительно наполнились слезами:
— Сыночек, родненький, кто же это у меня тебя отнял!
Она заплакала, называя Юру всякими ласковыми словечками. И, как понимали подруги, предсказанный ими еще раньше процесс трансформации покойника из никчемного жалкого алкаша в человека, обладающего множеством достоинств, был в голове его матери близок к завершению.
— Ой, Юрочка! — завывала старуха, благополучно забывая про пенсию, которая постепенно утекала из дома, выданная сыночку «на опохмел». — Ох, на кого же ты меня, убогую, оставил-то!
Будто бы раньше сынок заботился о мамуле!
— Ой, да как же я теперь без тебя буду!
Так и хотелось сказать: очнись, бабка! Сын тебя измучил своим пьянством. А уж сколько стыда ты за него приняла на себя. Но таково уж материнское сердце, не любить свое непутевое дитя оно не может. И теперь, когда от сына уже не приходилось ждать беды, его мать была рада вновь любить своего мальчика.
— Наталья Семеновна, а кто это изображен на этих фотографиях? — спросила Кира у старухи, надеясь, что это отвлечет ее от грустных мыслей.
— А это семья наша, — быстро утерев нос, ответила Наталья Семеновна. — Вот муж мой, вот я! Наша свадебная фотография.
С интересом подруги смотрели на совсем скромное и даже не белое платье невесты. Единственным, что указывало на серьезность события, была короткая фата на голове невесты. Пора пышных платьев и немыслимых свадебных кринолинов еще не пришла. Люди женились по-простому. И платья невест во времена Советского Союза восторженных охов и ахов не вызывали. Было ясно, что фотография относилась годам к шестидесятым прошлого века.
— Вы тут уже немолоды.
— А мы поженились немолодыми. Мне уже за тридцать было. Но дети у нас быстро родились. Жаль, что теперь уже ни одного в живых нету.
Глаза Натальи Семеновны вновь начали опасно краснеть, и Кира поспешно воскликнула, ткнув пальцем в самую старую из имеющихся тут фотографий:
— А это что за старики?
Наталья Семеновна вновь поддалась на уловку и с охотой ответила:
— А вот свекровь моя тут сидит, царствие ей небесное, уж сколько она кровушки у меня попила, никому не пожелаю! Но и ей тоже от свекра доставалось. Крутой был мужик. Правда, я его уже только в последние годы застала. Но говорят, что будучи в силе, он всю семью в страхе держал. Никто поперек ему слова пикнуть не смел. Никто из его сыновей, а они уж в ту пору взрослые многие были, не смел ему ничего возразить. Семью всю его в Сибирь сослали, как чуждый элемент. А что в них было чуждого? Они от зари и до зари спину гнули на своей земле, не пили, не ленились, вот и поднялись на ноги. Свекор так тот у последнего барина старостой был, но не простым, а вроде управляющего. Всем сам заправлял, никаких пришлых чужаков-грамотеев не подпускал. И барина боготворил. Звали моего свекра Налим Терентьич. И был он из староверов.
Так это же тот самый Терентьич, по рассказам местных старожилов, оставленный Копкиными на страже своего сокровища. Выходит, Юра и впрямь внук того знаменитого старика, который до последнего отсиживался в усадьбе Копкиных, оберегая ее. А когда большевики все же выдворили его оттуда, каким-то образом устроил свои дела так, чтобы все равно остаться при усадьбе. Пошел работать сторожем. И надо полагать, до последнего вздоха рьяно охранял по мере возможности хозяйское добро.
У Леси, которая слушала все это с открытым ртом, невольно вырвалось:
— А про клад копкинский он вам что-нибудь говорил?
— Тьфу ты! — сморщилась Наталья Семеновна. — Дался вам этот клад! Не было ничего.
— Вы почему так думаете?
— Да уж если бы что-то было, разве бы мы тут сидели в этом гнилом углу? Может, свекор мой бы этого и не одобрил, а только мы с мужем очень даже не прочь были руку в хозяйскую казну засунуть. Все вокруг народное, какая у барина может быть собственность? Никакой! Пусть радуется, что хоть ноги унес, кровопивец!
— Значит, вы с мужем тоже хотели найти клад?
— Конечно! И муж мой так и этак к отцу подъезжал. Только отец его пьянства на дух не переносил. А муж мой, как на грех, любил за воротник заложить. Ну, отец его не одобрял. И видеться с ним не хотел. И даже под самый конец, когда овдовел и совсем один остался, он к нам жить из своих Копок не приехал.
