Дмитрий Черкасов - Канкан для братвы
Ударная волна вышибла дверь в тамбур, подхватила «великолепную четверку» и выбросила несостоявшихся террористов во внутренний дворик.
Старовойтов спланировал головой вперед в гостеприимно распахнутый мусорный контейнер, Стульчак и Пифию швырнуло на газон, а задумчивый Песков верхом на двери взмыл выше всех и воткнулся в крону ясеня, зависнув в ветвях подобно парашютисту-неудачнику.
Посыпались выбитые стекла, взревели сигнализации припаркованных в радиусе двух кварталов автомобилей, заголосили возмущенные жильцы. Телефон дежурного по антитеррористическому отделу УФСБ раскалился от звонков. В течении одной минуты на место взрыва выехали сразу три машины с саперами...
Определение виновных не заняло много времени.
Контуженные молодые «либералы» признались в подготовке теракта еще санитарам «скорой помощи» и, размазывая сопли, принялись топить друг друга в лучших традициях русской интеллигенции. Потрясенным офицерам УФСБ, настроившимся на долгое следствие и отработку множества версий, осталось лишь зафиксировать показания двух безработных, дворника и электрика. Преступление было раскрыто за полчаса с момента его совершения.
* * *Из подвального оконца вырвался столб серой пыли.
Корму двухтонного «линкольна» приподняло на полметра и переставило на тротуар. Непристегнутый Ортопед стукнулся грудью о руль, спружинил и сломал спинку своего сиденья. Дениса тряхнуло, он вылил себе на брюки остатки кофе, зашипел и развернулся в кожаном кресле.
– Цел?
– Цел, – Грызлов распахнул дверцу и выпрыгнул на улицу. – Ну, блин, щас кто-то у меня получит!
– Мишель! – позвал Рыбаков, который мгновенно просчитал связь между выброшенным окурком и случившимся взрывом. – Садись на место и поехали!
– Но, блин...
– Никаких «блин»! Потом разберешься!
Недовольный Ортопед забрался обратно в джип, попытался установить спинку кресла в вертикальное положение, не смог и окончательно разозлился. Внедорожник рывком съехал с тротуара, вильнул между перевернутым «москвичом» и засыпанным какой-то дрянью пикапом «мицубиши», и свернул в соседний переулок.
– Вот интересно, – ехидно спросил Денис, когда они отъехали на километр от места происшествия. – Что ж ты, Майкл, такое куришь, если твоим хабариком можно подорвать полдома?..
Глава 10
БАКСЫ КРУПНЫЕ НАМ В ПОРТМОНЕ ЛОЖАТСЯ...
Пообщаться с Глюком в спокойной обстановке, а заодно и всласть наплаваться в бассейне и напариться в сауне, было идеей Кабаныча. После сего мероприятия часть коллектива должна была ехать по своим делам, а незанятые разборками с барыгами или игрой в «честных бизнесменов» братки отправлялись в аэропорт встречать Циолковского, Винни и Фауста.
Место для общения было выбрано с размахом – Кабаныч арендовал спортивный комплекс на улице Льва Толстого, способный вместить в себя не одну сотню желающих. При этом демократичный братан никак не воспрепятствовал обычным гражданам, имевшим абонементы на посещение бассейна или тренажерного зала, лишь поставив условие служащим спорткомплекса, чтобы те не пускали посторонних в сауну и прилегающую к ней комнату отдыха.
Рыбаков прибыл с получасовым опозданием, оценил скопище машин возле центральной лестницы и понял, что потрещать с Глюком прибыла не только антоновская бригада, но и делегаты от дружественных команд.
Денис разоблачился, повесил одежду в шкафчик и перво-наперво посетил парилку, где застал Бэтмена, Антифашиста и Стоматолога, изгоняющих шлаки из могучих организмов. Братки радостно встретили старого друга и даже предложили ему слегка пройтись березовым веничком по неширокой спине.
– Le balai dans les bains finnoises – c'est l'absurdite [76], – вежливо отказался Рыбаков, должный всего через неделю изображать марсельского коммерсанта на переговорах с одним банкиром и потому не упускавший случая брякнуть что-нибудь с xopoшим грассирующим прононсом, и плеснул на раскаленные камни полкружки хвойного экстракта.
Пока братки с уважением качали головами, Денис успел пробраться на верхнюю полку и уместиться там на принесенном с собой полотенце.
– Вот Гоблин недавно рассказывал, – Антифашист продолжил прерванный появлением Рыбакова разговор и от души врезал веником по распаренной спине Стоматолога. – У них фигня такая произошла... Короче, одно братское чувырло [77] из какой-то мелкой газетенки написало статью о детских годах нашего Президента.
– Ну ты, блин, даешь! – встрял Денис. – Это, как ты выражаешься, «братское чувырло» – Димка Стешин, а «мелкая газетенка» – «Комсомольская правда»!
– Нет, это не «Комсомолка», – Антифашист махнул веником. – Статью Димыча я читал. Он еще, блин, дневничок Президента откопал. Про другую статью базар...
– Тогда извини.
– Тот журналюга, видать, решил хорошо прогнуться, – браток смочил веник в ведре с водой. – Герой статьи у него, блин, с юных лет был отличником и записным патриотом. Но в газету вкралась опечаточка. Вместо слова «Родина» с большой буквы получилась «родинка» с маленькой. Наборщик ошибся... Так что на выходе, блин, читаем: «Когда Вова был маленьким, он очень любил свою родинку...» Но другие придурки-жополизы этого же не знали! И понеслось! Каждый писарчук, блин, посчитал своим долгом осветить эту тему. Стали вычислять, где у Президента родинки и какую из них он больше всего любит. Фотографии из архивов подняли, где тот на пляже. Дискуссию открыли, блин, письма читателей пошли. Короче, месяц истериковали. Пока в Союз журналистов из Кремля не позвонили и не наорали... Говорят, Вовчик чуть не шизнулся, когда ему подборку статей о родинках принесли.
– Да, с народом нашему Президенту не повезло, – язвительно прокомментировал Рыбаков. – Либо верноподданные идиоты, либо грибоеды [78] вроде Индюшанского и Компотова. Нормальных людей мало.
В приоткрывшуюся дверь просунулась голова Ортопеда.
– Здорово, Диня! Пацаны, кто идет пиво пить?
– Все идут, – прогудел Стоматолог.
У бассейна, где плескалась сборная Санкт-Петербурга по синхронному плаванию, были расставлены пластиковые стулья, на которых расселись широкоплечие зрители. Кабаныч пообещал тренеру, что братки не будут прыгать в воду, дабы повальсировать с девушками, и по этой причине тренировка проходила в обычном режиме – играла музыка и пловчихи отрабатывали обязательную программу.
Рыбаков уселся возле Игоря Борцова, поприветствовал тех, кого не видел, и присосался к бутылке яблочного сока из закромов Гугуцэ. Браток года два назад увлекся растениеводством, купил несколько гектаров земли и принялся разводить на них разнообразные фрукты-овощи. Гугуцэ ко всему подходил очень серьезно, штудировал пособия по огородничеству и внимательно следил за работой десятка наемных рабочих.
Даже сейчас, когда большинство товарищей по борьбе наслаждались высоким искусством, Гугуцэ листал брошюру о методах приготовления морковного сока, недавно выпущенную издательством «Олма-пресс» в серии «Приказано выжать!». Серия издавалась под личным патронажем главного редактора, который также был большим поклонником натуральных продуктов.
Музыка стихла, и девушки ушли на перерыв.
Глюк повертел головой, отставил стакан с текилой и схватил гитару. Акустика в бассейне была прекрасной, и слова «гимна тюремной психушки» [79], что в Питере размещается в мрачном здании на Арсенальной улице, были слышны по всему спорткомплексу.
– Если зек невзначай заболел,
И лежит в этих грязных палатах,
То хлопочут, чтоб он околел,
Люди в белых крахмальных халатах...
Здесь хлопочут, чтоб он околел,
Люди в белых врачебных халатах...
Денис чуть не поперхнулся соком.
Под халатом – мундир МВД,
Под мундиром – нутро бюрократа,
И к чужой равнодушны беде
Люди в белых крахмальных халатах...
Тут к чужой равнодушны беде
Люди в белых врачебных халатах.
– Хорошая песня, – задушевно сказал Ла-Шене, поглаживая перевязанную руку и вспоминая свое двухнедельное пребывание в обитой мягкими матрацами комнате. – Не в бровь, а в глаз...
Рыбаков промолчал.
Глюк продолжал надрываться:
– Им не ведать бессонных ночей,
Не знаком им закон Гиппократа,
Не похожи они на врачей
Люди в белых крахмальных халатах...
Не похожи совсем на врачей
Эти люди в крахмальных халатах.
Не мечтай на свободу уйти,
Хоть и пожил ты так маловато,
Ведь стоят у тебя на пути
Люди в белых крахмальных халатах...
Как стена у тебя на пути —
Люди в бурых от крови халатах...
Менестрель Клюгенштейн закончил пение и отложил инструмент. Слушатели похлопали.
