Королевы бандитов - Шрофф Парини

– Ты что, не понимаешь? После смерти Самира прошло слишком мало времени. Мы не можем убить Даршана никаким способом, потому что это в любом случае вызовет подозрения.

– Он жрет масло тоннами. У него вполне может приключиться сердечный приступ.

– Окей, тогда скажи Прити, чтобы закормила его маслом до смерти.

– Слышала историю? – Салони прошлась по комнате, рассеянно провела пальцем по рабочему столу Гиты, переставила миску с черными бусинами. – В прошлом году в Керале несколько девочек-подростков вместе покончили с собой. Учитель математики ставил им заниженные оценки, и они не вынесли такого стыда. Они оставили предсмертную записку и отравились плодами «дерева самоубийц».

– Какой кошмар, но…

Салони сделала еще один глоток из жестяной чашки.

– Некоторые не поверили официальной версии, – продолжила она. – Некоторые думают, что девушек убили, чтобы они не рассказали о домогательствах того учителя математики. И что записка была поддельная.

Гита присела на краешек кровати:

– О Рама! Это ужасно.

– Еще бы. Но обрати внимание: четыре четырнадцатилетние девчонки умерли одновременно от инфаркта. Это выглядело именно так, потому что яд «дерева самоубийц» невозможно обнаружить при вскрытии. Банальный сердечный приступ. Единственным подозрительным обстоятельством было… э-э… количество единовременных сердечных приступов. И общая предсмертная записка, конечно. В противном случае вывод был бы однозначным: обычный, простейший, скучнейший, старый добрый инфаркт.

– Салони, блин, эти твои истории…

– Знаешь, семья Самира владеет домом, в котором сейчас живет Фарах, сколько я его помню. Когда мы были детьми, брат Самира однажды пригласил меня туда позаниматься. Ну, понимаешь, «позаниматься»? Сопливый извращенец пытался ко мне приставать. Они все только об этом и думали, сама знаешь. В общем, я его отлупила, и он уяснил урок. А потом мы играли у них на заднем дворе, окруженном очень симпатичной живой изгородью. Я до этого ничего подобного в глаза не видела – не только живых изгородей, но и нормальных огороженных дворов, потому что мы жили как нищие, ты в курсе. Так вот, у них там росли деревца с красивыми белыми цветами и плодами, похожими на манго. – Она вдруг рассмеялась. – Ты же помнишь, что я в те времена хомячила все, до чего могла дотянуться, потому что вечно была голодной. И те «манго» хотела схомячить, но брат Самира меня остановил – сказал, что они ядовитые. Деревья он назвал «понг-понг». Миленько, правда? В наших краях они редко встречаются, но в Керале таких полно. И называют их там…

– «Деревья самоубийц», – докончила за нее Гита.

Салони прищелкнула языком, а затем, вытянув указательный и большой пальцы, направила на Гиту воображаемый пистолет:

– В яблочко!

Гита так разозлилась на себя, что уже не думала о Даршане. Она не могла продолжать спор о том, что нельзя убивать людей, – в голове вихрем закружились мысли о напрасно потраченных усилиях на то, чтобы помочь Фарах избавиться от Самира. Это же надо было бродить по мусорной свалке, мотаться в Кохру, вламываться ночью в школу, когда идеальный яд все это время был у Фарах на ее чертовом заднем дворе! Она, Гита, всегда была сообразительной, а тут действительно выставила себя круглой дурой. И сейчас ее гордость была задета сильнее, чем моральные принципы.

– Поверить не могу, что я носилась как угорелая с тхаррой и антимоскитной спиралью, когда яд был у меня под носом! Уму непостижимо! Черт побери!

Салони внимательно изучала собственные кутикулы.

– Один удар от шантажиста сильнее сотни от каратиста, – пробормотала она.

– Погоди-ка… – Гита нахмурилась. – Фарах давно там живет, она должна знать о понг-понге. Почему она не воспользовалась ядом этого дерева? Зачем ей понадобилось идти ко мне, рискуя, что о ее планах узнает кто-то еще?

– Видишь ли, – проговорила Салони, – я над этим голову ломаю с тех самых пор, как ты мне все рассказала. Что-то тут не так. Фарах либо фантастически глупа, либо умнее нас вместе взятых. В любом случае ей нельзя доверять.

– Да уж, я это поняла, когда она попыталась меня отравить. – У Гиты участилось дыхание, голова закружилась. – Я не смогу, Салони. Правда не смогу сделать это еще раз. Ты говоришь, что через нас свершится кармическое правосудие, но что будет с моей кармой, если я убью Даршана? Он не такой, как Самир, он мне ничем не угрожает. Он совсем безобидный!.. Ну, то есть сейчас безобидный, я имею в виду. Мне надо найти какой-то другой способ доказать, что Рамеш жив. – Сидя на кровати, она наклонила голову к коленям: – Кабадди, кабадди, кабадди…

– Что ты делаешь?

– Меня это успокаивает.

– Послушай, – вздохнула Салони. – Я помогу тебе с Даршаном. Твоей карме не придется нести это бремя в одиночку, окей?

Гита с надеждой подняла голову:

– Почему ты хочешь помочь?

– Не скажу, что ты была права насчет Руни… Видит Рама, ты ошибалась почти во всем, у тебя паршивая интуиция и всегда такой была. И помимо прочего, ты ошиблась, когда сказала, что мне плевать на смерть Руни. Нет, не плевать. Моей вины там не было – Руни сама сделала свой выбор. Но я – человек. И по-человечески мне тяжело. У меня есть совесть, поэтому я помогу тебе. Как твои бонобо, или как их там.

– А ты не боишься? Что, если полиция все узнает? Нас же посадят в тюрьму!

– Никого никуда не посадят, Гита. Ни я, ни Прити, ни Прия, ни Фарах этого не боимся, потому что мы знаем, что нас даже не заподозрят.

– Откуда вы знаете? Почему не заподозрят?

– Потому что мы домохозяйки средних лет. Мы – невидимки. Убийство легко сойдет нам с рук. На нас просто никто не обратит внимания. В буквальном смысле. Как только ты это поймешь, сразу перестанешь распускать нюни, как сыкливый детеныш енота.

– Щенок, – машинально сказала Гита.

– Чего? – Салони по-хозяйски прошлась по ее кухонному закутку и прихватила печенье.

– Детенышей енота называют щенками.

– Оке-ей… И хотя твои познания в животноводстве поражают меня до глубины души, позволю себе спросить: у тебя есть чего-нибудь выпить?

– Вода вон в том кувшине.

Салони поморщилась:

– Нет, я имею в виду чего-нибудь покрепче.

Гита вскинула брови от удивления:

– Ты что, пьешь?!

– А ты нет?

– Нет! Давай вернемся к делу. Какой у тебя план?

– Нам нужно попасть во двор Фарах. Это единственная сложная часть плана. После этого, считай, дело будет сделано. Я приготовлю что-нибудь и положу туда яд понг-понга.

– А как мы его добудем?

– Ну, если я заявлюсь к Фарах, это будет выглядеть подозрительно, потому что мы с ней точно не подруги. Но вы с ней теперь крепко повязаны, так что завтра ты придешь к ней, разыграешь из себя святую невинность, скажешь, что не собираешься ее сдавать полиции, просто слегка распсиховалась из-за всего, что произошло, но по-прежнему остаешься на ее стороне. Постарайся быть убедительной. Она не идиотка, но ей сейчас очень одиноко, так что она тебя выслушает. А пока ты будешь ее отвлекать в доме, я проберусь во двор и нарву плодов понг-понга.

– Хреновый план.

– Не будь такой грубой, Гита. – Салони откусила полпеченья. – Как гласит пословица, хорошие манеры ничего не стоят.

В этот момент дали электричество, и они обе заморгали от ударившего по глазам света лампочки. Салони включила радио и убавила звук.

– Часть про плоды отличная, а вот все остальное… не очень, – сказала Гита. – К примеру, как ты собираешься проскользнуть во двор так, чтобы тебя не заметила муккабаз?

– Так она в школе будет с остальными детьми.

– Завтра воскресенье, и в любом случае муккабаз бросила школу, чтобы помогать Фарах дома.

Гита еще не договорила, а ее уже посетила идея, как отвлечь дочь Фарах. Но ей не хотелось вовлекать Раиса, а тем самым и Карема в их преступление, даже косвенно. По радио отзвучала песня из кинофильма и началась реклама. Гита сразу узнала мелодию из ролика про стиральный порошок «Нирма».