Люся Лютикова - Детский сад, штаны на лямках
Анестезиолог вздохнул:
– У меня три дочери, ты в курсе, поэтому сплю я всегда неспокойно. Каждой надо квартиру купить, одеть прилично и замуж выдать. Женихи сейчас привередливые пошли, им подавай невест без материальных и жилищных проблем. Мне моя работа дорога, я против Фархадини не пойду, как он велит, так и сделаю. Извини, подруга, но как говорится, дружба дружбой, а денежки врозь.
Не то чтобы Ксения сильно рассчитывала на поддержку коллег, но, оказавшись в полнейшем одиночестве, убедилась в справедливости поговорки «Один в поле не воин». Как она докажет свою правоту? Все улики давно уничтожены, а тело девочки наверняка уже кремировали вместе с бомжами. Ее слова против показаний остальных врачей. Уже сейчас ясно, что она проиграет эту битву. Вот только какой ценой? Пока она лишь разрушила свою карьеру хирурга, но если будет упорствовать, убьет и своего сына.
Мать постоянно набирала номер мобильника Глеба, но безрезультатно. Ночью он вдруг сам позвонил на домашний телефон.
– Мам, привет! Мне разрешили позвонить.
Услышав его голос, Ксения разрыдалась.
– Сыночек, как ты? Ты хорошо кушаешь? Как здоровье?
– Не плачь, мам, все нормально. Тут кормят. Правда, немного холодно, но мне разрешили передать теплые вещи – свитер, носки. Завтра зайди в военкомат и оставь для меня. Да, и еще белье, а то у меня все грязное.
Глеб держался мужественно, но дыхание у него было тяжелое, с присвистом. Кения чувствовала, что на подходе приступ бронхиальной астмы.
– Тебе дают лекарства от астмы?
– Тут есть врач, – обтекаемо ответил сын, щадя ее нервы.
Он берег мать, а она его подвела. Допустила, чтобы единственному дорогому сыночку причиняли боль и страдания. Она мучилась угрызениями совести и не знала, как поступить. Память убитой девочки требовала, чтобы виновные были наказаны, но суровая реальность такова, что наказан будет ее сын.
Она выдержала только сутки. Потом поехала в прокуратуру и забрала заявление. Сказала, что от обиды и ревности оговорила своего невиновного начальника. Через два часа домой вернулся Глеб – грязный, оголодавший, испуганный. Месяц ушел на то, чтобы вернуть его здоровье на прежний уровень…
Закончив рассказ, Аксинья зябко поежилась под пушистой песцовой шубой. А я уже не удивлялась, почему Анну Корягину не лишили родительских прав. Я-то полагала, что опека просто не успела этого сделать: мать покончила с собой. На самом деле бедняжка пережила своего ребенка на два месяца и даже не подозревала о том, что Светочки больше нет в живых. Хотя нет, она наверняка чувствовала, ведь материнское сердце – вещун.
Теперь я знала, почему убили Махнач, Прудникову, Бизенкову и Фархадини. Эта преступная группировка поплатилась за то, что отнимала детей у родителей и потрошила на донорские органы. Но что толку? Судя по всему, у преступников было мощное прикрытие в городе. Как я смогу доказать их причастность, если каждый, кто что-либо знает, боится раскрыть рот?
– Я так понимаю, что от своих слов вы откажетесь? – на всякий случай уточнила я.
– В смысле? – не поняла певчая.
– Вы ведь не сможете повторить их в компетентных органах? В прокуратуре, например?
– Смогу.
– А как же сын? Не боитесь, что его опять заберут?
Она помолчала, потом прошелестела:
– Некого больше забирать. Глеб умер.
Я ахнула:
– Приступ астмы? Все-таки доконал его этот визит в военкомат?
Аксинья покачала головой:
– Нет, не астма. Несчастный случай. Первого января пошел к другу в гости, поднимался на лифте, лифт сорвался с шестнадцатого этажа и упал. Глеб погиб на месте. Не знаю, совпадение ли это, но как раз сорок дней было, как Светочка умерла. Как думаете, это ведь не случайно?
Я пожала плечами.
– Знаете, – задумчиво продолжала женщина, – я всегда боялась высоты и лифтов, специально купила квартиру на втором этаже, чтобы лифтом не пользоваться. Мне кажется, я всю жизнь предчувствовала эту смерть…
Я поблагодарила певчую и уже собиралась уходить, как она сказала:
– Недели две назад один мужчина тоже интересовался Светой. Разыскал меня в церкви, я ему все рассказала, как вам.
– Какой мужчина? – насторожилась я. – Следователь?
– На следователя не похож, думаю, родственник девочки.
– Да не было у Светы родственников, мать одна всё на себе тянула.
И вдруг меня озарило: Александр Корягин! Неужели блудный папаша наконец-то вспомнил о своем ребенке? Скорей всего, он решил лично убедиться в том, что обременительная обязанность по уплате алиментов его больше не касается и можно вздохнуть свободно. Впрочем, он и раньше не особо материально страдал.
– Как он воспринял новость, что Света умерла?
– Спокойно. Это дико звучит, но временами он даже улыбался. Кривой такой усмешкой.
Вот-вот, я же говорю – с планеты монстров!
Глава 32
Закончив разговор, Аксинья поспешила в церковь, я двинулась вслед за ней. Но автобус из соцзащиты уже уехал. То ли мы разговаривали слишком долго, то ли гроб с Махнач удалось пропихнуть вне очереди (российские чиновники просто волшебники по этой части).
– На кладбище ищите, – посоветовала Аксинья и показала, как туда добраться.
Наверное, летом дорога была бы приятной и легкой, но сейчас, продираясь сквозь высокие сугробы, я загребла полные сапоги снега и вконец вымоталась. Поэтому когда около кладбищенской ограды я заметила автобус из соцзащиты, то подошла к водителю, попросила открыть дверь и в изнеможении опустилась на сиденье.
Вскоре появились скорбящие. Шествие возглавляла тучная дама с густыми бровями, в драповом пальто и черном кружевном платке. Рядом с ней как привязанный болтался отрок лет двадцати с точно такими же бровями, вероятно, ее сын. На своих лицах они несли отпечаток нарочитой торжественности, какая обычно присуща не очень близким родственникам покойного. На остальных, преимущественно женских, физиономиях читалась откровенная скука, а в глазах четверых мужчин застыл немой вопрос: «Когда уже дадут выпить?»
Я с постной миной сидела у окна, никто не обратил на меня внимания.
– А теперь, гости дорогие, прошу на поминки, – торжественно объявила родственница.
Старенький автобус чихнул, подпрыгнул на месте и тронулся в путь. Остановился он около обветшалой пятиэтажки на проспекте Южном. Это окраина города, старый район, абсолютно не престижный из-за соседства с колонией-поселением, которая расположена в ближайшем лесу на расстоянии километра. Я сверилась со своим блокнотом и убедилась, что именно в этом доме жила покойная Ольга Валентиновна Махнач.
Организованной гурьбой мы поднялись на второй этаж и ввалились в квартиру. Единственная комната была превращена в столовую: посередине под белой скатертью стоял длинный стол, составленный из маленьких обеденных столов, разных по высоте, отчего казалось, что это большая шевелящаяся гусеница. Рядом располагались разношерстные стулья, табуретки и даже низкая банкетка, обитая золотистой парчой. Очевидно, обстановку для поминок собирали по всему подъезду.
Родственница, уже без пальто, но всё в том же черном кружевном платке, стояла около дверей и, проникновенно глядя в глаза, говорила каждому гостю:
– Спасибо, что пришли. Помяните сестру мою дорогую, чем бог послал.
Угощение было весьма кстати, у меня с утра маковой росинки во рту не было. Однако усевшись за стол, я обнаружила, что бог послал немного: дешевая колбаса слишком розового цвета (на колбасном заводе переборщили с красителем), заветренный сыр, соленые огурцы с помидорами и конечно же традиционная кутья. Родственники явно поскупились на хорошие поминки. Впрочем, выпивки было много.
– Ешьте, пейте, гости дорогие, – приговаривала хозяйка. – Ольга хоть и была мне двоюродной сестрой, а близки мы с ней были как родные.
Мужики сразу приступили к водке, принялись ритмично опустошать рюмки. Тетки от них не отставали, хлестали «беленькую» только так. Зазвучали поминальные речи. Я нашла бутылку минералки и, тихонько попивая водичку, впитывала каждое слово.
Картина вырисовывалась безрадостная. Судя по всему, при жизни Махнач была этаким человеком-функцией. Замужем никогда не была и детей не имела. Домашних животных не держала. Страстных увлечений и хобби за ней не наблюдалось. Единственный смысл ее жизни составляла работа. Ольга Валентиновна трудилась без больничных и отпусков просто потому, что не знала, куда себя деть на отдыхе, и понятия не имела, куда отправиться и с кем. Стареющая, одинокая, озлобленная тетка. Отнимая детей у других женщин, она даже отдаленно не представляла, какую боль им причиняет.
По мере того как пустели бутылки, атмосфера за столом становилась веселей. Про Махнач больше не вспоминали. Разбившись на группы, гости беседовали на более интересные темы. На другом конце стола раздалось сдавленное хихиканье, кажется, там уже рассказывали анекдоты.
![Гарольд Пинтер - Лифт [= Кухонный лифт]](/uploads/posts/books/271557/271557.jpg)