Иван Дубинин - Цезарь в тесте
— Вчера утром без тебя, Столя, мы были так счастливы, что даже опоздали на работу, — пробормотала она, полусонная.
Затем высунулся Влад.
— Столяпало! Как я тебя ненавижу в это прекрасное осеннее утро!
Шуруп молча, не глядя на меня, прошлёпала в туалетную комнату. Но и так было ясно, что она полностью солидарна со своим мужем. Данька сам не выползет, его сейчас надо вытаскивать из-под матраца. А Тосик прикидывается слепоглухонемой девочкой, потерявшей память. Но я на них не обижаюсь. Не сделай я того, что делаю почти каждое утро, они бы сами меня потом растерзали на части.
Уже за столом, допивая свой кофе, Влад выплеснул на меня остатки своего недовольства:
— Ты, Евстолья, не сыщик-девица.
Ты сама — настоящий убийца!
Я давно уже ему в отместку сочинила своё стихотворение, вернее, чуть переделала известное, народное:
— Не в лад, невпопад.
Поцелуй кобылу, Влад!
Но всё равно он не оценит. Да я и не рвусь в поэты, у меня с рифмой плоховато. Единственное, что я могу придумать, так это — «розы — морозы». Ну, ещё — «минор — ля-минор». Лучше я ему суп пересолю, если уж очень будет доставать.
Ну, наконец, все разбежались. И уже со двора раздаётся знакомая «песня» в исполнении Оладика:
— Столя, машина не фурычит, что-то газ барахлит! Сбрось, пожалуйста, ключ на четырнадцать! В кладовочке лежит!
Вроде я знаю, на четырнадцать он или на пятнадцать. И молча выбрасываю в форточку большой ключ. Слышен лязг металла и истошный крик «автомеханика»:
— Ты что, сдурела, Столопина?! Чуть не убила! Это же газовый ключ!
А какой же ему ещё надо?! Если «газ» не работает. Странные всё-таки эти создания — мужики!
Я попыталась снова дозвониться Иде, но безрезультатно. Ладно, займусь пока Мурой. И я отправилась к ней, в знакомый уже мне «Шарм энд шик».
Всё тот же «шкаф» сидел на проходе с невозмутимым выражением фэйса.
— Я бы хотела…
— Не положено, — пресёк мою попытку хотения страж порядка.
Ах, да! Совсем забыла. Я достала из кошелька зелёненькую бумажку и положила её на стол. Она в миг исчезла, но бдительный постовой проход не освободил.
Я вопросительно посмотрела на него.
— Начальству надо доложить, — сурово сказал он.
— Так доложите! Я что ли буду докладывать?
— Вы.
— А как я доложу?
— Молча.
И тут до меня снова дошло.
— Сколько?
— Столько же, — пожал плечами вышибала.
Я достала из кошелька ещё одну бумажку и положила на стол. Трюк с исчезновением денег снова был выполнен безукоризненно.
— Проходите.
Да, мысленно согласилась я, с начальством надо делиться, иначе можно лишиться доходного места. Я зашагала по длинному коридору, не зная, в какие двери теперь сунуться.
— Вы кого-то ищете? — передо мною возник яркий молодой мужчина.
Набриолиненные волосы с прямым пробором, тоненькая полоска усиков и слегка лоснящееся от косметики лицо делали его похожим на купеческого сына. Но прикид, конечно же, был не по карману даже купцу первой гильдии! Блестящий чёрный пиджак со светлыми полосками, белые брючки. Розовая атласная рубашка с открытым воротом, а на шее коротко повязанный ядовито-зелёный шарфик. И завершали композицию лакированные туфли антрацитового цвета. Я застыла с открытым ртом. Картина неизвестного художника «Ну ни фига себе!».
Он остался очень доволен произведенным эффектом.
— Разрешите представиться, — расплылся красавец в сладенькой улыбочке, — директор модельного центра Жомов Вениамин Венедиктович. Но для молодых красивых женщин я — Вений.
— Столик, — ляпнула я сдуру.
— Простите, это фамилия или Вы ищете мебельный салон? — вежливо уточнил директор.
— Это — пароль, — попыталась выкрутиться я.
Улыбка стала сползать с его лица. А когда я достала из сумочки своё удостоверение сотрудницы ФСБ, то персонажа известной уже нам картины пришлось изображать ему.
— Прошу ко мне, — сказал Жомов и, крутнувшись на каблуках, пошёл вперед.
Его кабинет находился за углом и был не менее экстравагантен, чем сам хозяин. Из всего нагромождённого здесь, пожалуй, только стол выглядел по-человечески нормальным, если не обращать внимания на его покрытие в шахматном стиле. Причём, с квадратами синего и зелёного цветов. Всё остальное имело уродливо-модерновый вид, будто скорчилось в гримасе выпендрежа. Я с интересом рассматривала интерьер.
— Да Вы художник! — воскликнула я. — У Вас тут всё в движении, летит, бурлит, трансформируется.
Вениамин Венедиктович смутился. Он был явно польщён.
— Вот уж не думал, что в органах работают такие тонкие чувствительные натуры, — затем окинул меня оценивающим взглядом. — А мы бы смогли с Вами сработаться.
Но я знала себе цену.
— Спасибо, но все мои достоинства — увы! — только внутри. И я к Вам по важному делу.
— Да, да, конечно, — Жомов принял серьёзный вид и от этого стал очень… несерьёзным.
Я чуть не прыснула.
Мы уселись. Директор за свой стол, а я на что-то, имитирующее стул.
— У Вас работает моделью некая Мура, — начала я.
Вениамин Венедиктович, бывший до этого момента в напряжённом неведении — чего это вдруг им заинтересовались органы безопасности? — расслабился, но не успокоился, а, наоборот, разнервничался. Он схватил со стола ручку и завертел ею в руках.
— Мура, Мура… Мура!
— Что Вы можете о ней рассказать?
— Теперь только хорошее.
— Нас интересует всё, — этим я хотела напомнить ему, какие структуры я представляю.
— Мура была послушной девочкой, очень перспективной.
«Стоп! Почему — была?»
— Она что, уволилась? Уехала?
— Как, Вы разве не знаете?! — он даже сам изогнулся вопросом.
— Нет.
— Она же попала под машину!
— Жива?! — быстро спросила я.
Жомов прискорбно покачал головой.
Я чуть со стула не свалилась. Опоздала! Говорила же мне Ида, что надо предугадывать события. Так я и предугадала. А толку? Знать — значит мочь. А я знала, но не смогла. Эх, ты, сыщик-прыщик! — ругала я себя.
— Расскажите, как всё это произошло? — попросила я.
— Случайность! Нелепая случайность, — горько недоумевал руководитель модельного центра. — Мы так беззащитны в этом мире. Врачи стремятся жизнь человеку продлить, даже хотят сделать его бессмертным, — пустился он в философские размышления. — Да любой кирпич, упавший ему на голову, сведёт на нет все их гениальные старания. Вот, пожалуйста, автомобили. Удобно, быстро, комфортно. А сколько людей из-за них гибнет. Правда, Мура была взволнована и даже очень и, наверное, нарушила правила…
— Она села за руль?
— Нет, перебегала дорогу.
— А что её так обеспокоило?
— Не знаю. Примчалась ко мне, вся взъерошенная, бледная: «Веничка, миленький, отпусти меня на часок, позарез нужно!» — он сделал паузу и объяснил. — У нас тут демократические отношения.
Я пожала плечами и помотала головой, мол, без проблем.
— Я, естественно, отпустил, думал, потом всё объяснит. Уже не объяснит, — печально произнёс Веничка.
Было видно, что он искренне переживал это несчастье.
— А кто может объяснить? — поинтересовалась я.
— Вам надо с Изольдой поговорить, они с Мурчиком дружили. Я ее сейчас приглашу.
Директор нажал на кнопку в своём телефонном аппарате и пропел в микрофон:
— Лизонька, дорогуша! Найди мне срочно Изольду, — и доверительно добавил. — Тут у меня из органов… Нет! — сказал он вдруг раздражённо, — с моими органами всё в порядке!
Мы минуты три сидели молча, даже не смотрели друг на друга, пока в дверь не постучали.
— Зайди! — крикнул хозяин кабинета.
Вошла высокая белая девица с напряжённым лицом.
— Вызывали, Вениамин Венедиктович?
— Да, — Жомов вскочил с кресла. — Изольда, тут с тобой хотят поговорить. Расскажи о Муре Кондрашкиной. А я вас временно оставлю, — это он уже обратился ко мне. — Дела, знаете ли, дела. — И спешно покинул помещение.
Изольда подошла ближе. Мы обменялись приветствиями.
— Садитесь, — предложила я, потому что, когда я смотрела на неё снизу вверх, у меня задиралась голова, и непроизвольно открывался рот. Было как-то неудобно.
Она села, но всё равно торчала выше меня. Слушайте, ну почему в модели отбирают именно такой тип девушек — длинных, худых, с тупым выражением лица? Кто сказал, что это — эталон женской красоты? Я когда-то в одной книжке вычитала, что красота — есть целесообразность. Вот-вот, именно целесообразность! Ведь природа не приспосабливается к извращённым вкусам определённой прослойки властвующего пола, которая даже в женщинах хочет видеть свою «голубую мечту» — мужское тело. Природа исходит из жизненной целесообразности, наделяя каждый из полов необходимыми им качествами для продолжения рода. И женщина должна быть женщиной, а мужчина мужчиной.
