Тьерни Макклеллан - Наследница по кривой
Я ворочалась и перекатывалась на постели почти всю ночь. Ближе к утру мне пришло в голову, что 107 640 долларов — очень странная сумма для наследства. Разве обычно не завещают нормальную, круглую сумму, например сто тысяч? Или сто десять тысяч? На худой конец, при особом желании можно даже оставить сто семь тысяч долларов. Но зачем же сто семь тысяч шестьсот сорок?
Очень странно. Непонятно, совсем непонятно.
И как только Кроссу взбрело в голову завещать такую чертовню? В конце концов я уснула, а вопросы продолжали вертеться в моей голове.
Пять часов спустя я обнаружила потрясающую вещь. Выяснилось, что утверждения журнала "Современная психология" о том, как ваше подсознание продолжает усердно трудиться, пока вы храпите, — чистая правда!
В полседьмого, когда зазвенел будильник, я протянула руку, треснула по кнопке, и… тут меня осенило.
Я рывком села в постели.
Господи, неужели? Неужто ответ на вопрос, над которым я безуспешно ломала голову, так прост? Если я права, то мне надо всего-навсего заглянуть в личные дела служащих "Кв. футов Андорфера".
Я ринулась вниз за живительным стаканом колы, а потом рванула наверх одеться. Следовало явиться в агентство до прихода остальных, дабы никто не заглядывал мне через плечо, когда буду изучать личные дела коллег.
Я торопливо натянула синюю блузку, синие брюки и красный шелковый жакет до колен. Верно, я спешила, но одежду выбирала очень тщательно. Возможно, мои рассуждения были наивны, но я не хотела рисковать. Вы заметили, что в детективах и триллерах жертвы непременно одеты в белое? Или во что-нибудь светлое? Думаю, они одеваются так для того, чтобы пятна крови на экране смотрелись более эффектно. Как бы то ни было, сегодня я не собиралась наряжаться жертвой. Особенно если учесть, что стрелок, паливший в нас с Матиасом, возможно, до сих пор кружит поблизости с пистолетом. Лучше всего было бы влезть в красный комбинезон, но такового у меня не оказалось.
Через десять минут после того, как я открыла входную дверь "Кв. футов Андорфера", я уже знала, что догадка моя верна. К тому времени мне удалось заглянуть лишь в две папки, но этого хватило. Вот оно, второе личное дело. Четко прописано черным по белому: дата рождения — октябрь, седьмое, тысяча девятьсот шестьдесят четвертый год. 10-7-64. Добавьте ноль, и вы получите сто семь тысяч шестьсот сорок долларов.
Это никак не могло быть совпадением.
Никоим образом.
И все же, глядя на имя в личном деле, я испытывала сомнения: неужели это она?
Неужели Шарлотта Аккерсен и есть "лютик"?
Я стояла с папкой в руках, вспоминая, что Эдисон Гласснер говорил об «аппетитах» этой дамы, и отказывалась вообразить Шарлотту необузданной валькирией в постели. Почему-то это казалось немыслимым.
Господи, ведь Шарлотта всегда одевалась, как выросшая Алиса в Стране Чудес. И по последним данным, роковые женщины не пищат, словно робкие серенькие мышки.
Еще более невероятным казалось следующее соображение: неужто застенчивая Алиса с тоненьким нежным голоском и впрямь убила Эфраима Кросса?
Несмотря на все мои сомнения, я, однако, побоялась сесть в машину и отправиться по адресу, указанному в личном деле Шарлотты, никого не предупредив, куда еду. Нет, я вовсе не думала, что подвергаю себя серьезной опасности (эта мысль представлялась столь же дикой, как и Шарлотта в роли сексуальной акробатки), но на всякий случай я решила позвонить сыновьям.
Просто затем, чтобы они знали, где меня искать, если им приспичит.
Посмеиваясь над собственной глупостью, я набрала номер.
И немедленно почувствовала себя законченной идиоткой, когда Натан снял трубку. Судя по голосу младшего сына, мой звонок вырвал его из глубокого сна. Тем не менее, едва поздоровавшись, он тут же завел хорошо знакомую песню:
— Мам, почему ты звонишь в такую рань? — Ответ Натана, по-видимому, не интересовал, поскольку он продолжил без паузы: — Впрочем, я рад, потому что сам собирался тебе звонить. Послушай, это правда, что сказал Даниэль? Ты обещала ему девяносто долларов на кроссовки?
Я была совершенно не в настроении обсуждать покупку кроссовок.
— Натан, — ответила я, — я звоню, чтобы сказать…
Для полусонного ребенка Натан ворочал языком довольно бойко.
— Это ведь несправедливо, мам! Если ты тратишь девяносто долларов на Даниэля, значит, должна потратить столько же и на меня.
Я не верила своим ушам. Сколько Натану лет? Двадцать? Я отлично помнила, что между нами состоялся точно такой же разговор, когда ему было пять. Только тогда речь шла об игрушечном аэропорте, который я подарила Даниэлю на день рождения. Купила ли я в конце концов подарок Натану в качестве компенсации? Не помню. Но судя по его настойчивости, видимо, купила.
Очевидно также, что в моей автобиографии, в главе "Какой же я была дурой", появится еще один характерный эпизод.
— Но ты не беспокойся и не бегай по магазинам. Кроссовки мне не нужны. Я возьму наличными.
Я скрипнула зубами. Замечательно! Я собираюсь на встречу с предполагаемым убийцей, и мало ли как все может обернуться! Тогда что прикажете вспоминать в последнюю минуту перед тем, как навеки закрыть глаза? Беседу с родным сыном, который нагло вытягивает из тебя деньги?
— Натан, — произнесла я, — поговорим об этом в другой раз, ладно? А сейчас я хочу…
— Но, мам, если Даниэль получит…
— Натан, заткнись и слушай. — Вот вам и весь прощальный разговор. Теперь Натан будет вспоминать, что среди моих последних слов, обращенных к нему, было "заткнись".
Набрав в легкие воздуха, я скороговоркой выложила Натану, куда еду, и продиктовала адрес.
Натан, похоже, трепетно внимал каждому моему слову.
— Конечно, мам, я понял, но…
Я собралась немедленно повесить трубку, но передумала: а вдруг невероятное все же случится?
— Я люблю тебя, Натан, — сказала я. — Поговорим позже, сынок.
Заключительная фраза Натана была не из тех, которые с умилением вспоминают в День матери.
— Знаешь, мам, если тебе неудобно возиться с наличными, то и чек сойдет…
Какая мать не прольет слезу, услышав такое от нежного и любящего сына!
Глава 21
Дом Шарлотты Аккерсен походил на свою хозяйку — чистенький, аккуратненький, не бросающийся в глаза. Обычная коробка, выкрашенная в ненавязчивый бежевый цвет, стояла на ухоженной, недавно подстриженной лужайке; бежевые ставни, бежевая крыша и бежевая входная дверь. Если бы этот дом продавался, а я его рекламировала, то обязательно вставила бы в газетное объявление: "Не пройдите мимо вашей удачи!" — заглавными буквами.
И возможно, налепила бы такое же объявление на сам дом — а вдруг покупатели его в упор не увидят!
Аккерсены жили в районе для состоятельных людей (доходы их соседей колебались от 100 000 до 125 000 долларов), в быстро разраставшемся пригороде под названием Джефферсонтаун, что в двадцати минутах езды от "Кв. футов Андорфера". Так что у меня было время подумать, пока я добиралась туда.
Когда я затормозила у дома Шарлотты, то уже почти решила не заходить внутрь. С кем я, в конце концов, имею дело? С предполагаемой убийцей. Той, что убивает людей. А люди — это тот вид, к которому я с полным правом могу и себя причислить. Поэтому не безопаснее ли просто поведать злым копам о моих находках, и пусть сами разбираются?
Если, конечно, они поверят хотя бы одному моему слову. Было бы немного унизительно в ответ на откровенность услышать издевательский смех. Копы могут даже предположить, что я готова прицепиться к чему угодно, лишь бы только обелить себя. Мол, уже дошла до того, что называет день рождения уликой. Или еще хуже: не придет ли им в голову, что я намеренно солгала Эфраиму Кроссу и дала ему дату рождения Шарлотты, ибо с самого начала планировала убийство?
Опять же, не исключено, что дата рождения Шарлотты случайно совпала с суммой, оставленной Кроссом. Совпадение маловероятное, но тем не менее возможное.
Мне также очень не хотелось обращаться в полицию, не предоставив Шарлотте шанса защитить себя. Ведь она до сих пор считалась моей подругой, разве не так?
С другой стороны, не стоило забывать о том, что эта подруга (предположительно) направила пистолет на своего любовника и хладнокровно застрелила его.
Но окончательное решение не входить в дом я приняла, когда увидела столовую Шарлотты. Люстра хорошо освещала комнату, и с того места, где я поставила машину, мне были отлично видны дети Шарлотты, Донни и Мэри: они сидели за столом, поедая утреннюю кашу. Шарлотта стояла за спиной Мэри, наливая девочке стакан молока.
Такие идиллические сценки каждый день мелькают в телевизионной рекламе: хорошенькая молодая мать с любовью ухаживает за вихрастым мальчиком восьми лет и круглолицей шестилетней девочкой.
Наблюдая за ними из машины, я с облегчением перевела дух. Шарлотта Аккерсен — убийца? Абсурд. Она даже своих детей назвала в честь отпрысков музыкальных Осмондов — столпов американской морали. Не может она быть убийцей!
