Дарья Донцова - Маникюр для покойника
– Ну и что, – продолжала рыться в сумке Акулина, – разве милиционеры не едят куриные котлеты?
Ее руки ловко перебирали сковородки, включали газ… В секунду заскворчало масло.
– Вы чеснок употребляете? – спросила меня Акулина, улыбаясь.
Я невольно улыбнулась в ответ. Неинтересная на первый взгляд женщина оказалась безумно обаятельной, а ее манера общения действовала подкупающе. Видит меня впервые в жизни, а такое ощущение, что сижу у лучшей подруги в гостях.
В мгновение ока перед всеми возникли тарелки с румяными, поджаристыми трубочками. Из холодильника появился салат, запотевшая бутылка водки, соленые огурчики.
Я замахала руками:
– Нахожусь при исполнении.
– Ладно, – покладисто согласился Слава, – тогда минералку.
Котлеты и впрямь оказались вкусными. Акулина схватила тарелки, сунула в посудомоечную машину и разом накрыла чай. Посуда так и летала у нее в руках.
– Знаете, – протянул Слава, закуривая, – есть еще одна женщина, которая занимала в жизни Кости огромное место, и если он кому и мог дать на сохранение бумаги, так это ей.
– Кто? – насторожилась я.
– Вера Мартынова.
Акулина хмыкнула.
– Да, – подтвердил Слава, – именно Вера может знать про документы. Костя доверял ей.
– Первый раз слышу имя этой любовницы.
– Это не просто любовница, – вздохнул Слава, – роковая любовь, страсть. Сколько раз они с Котей расходились, сходились вновь, не сосчитать. Он ради нее готов был на все, бежал по первому зову…
– А она, – ехидно заметила Акулина, – четыре раза выходила замуж и обманывала каждого супруга с Котей.
– Аля! – возмутился муж.
– Подумаешь, белый лебедь, – хмыкнула супруга, – обычная проститутка. Только вокзальная шалава ложится с мужиками, не задумываясь, а эта всякий раз расписывалась, но о деньгах никогда не забывала.
– Зря ты так, – забормотал Слава.
– Чистая правда, – ответила Акулина, ловко нарезая шоколадный рулет аккуратными кружочками, – ее следующий муж всякий раз оказывался богаче предыдущего. Посудите сами. Сначала Феоктистов, директор магазина, следом Симонов, крупный продюсер, потом Ваня Смертин, хоккеист, за национальную лигу хоккея Канады играл, а последний супружник, Марат Рифалин, владелец Сигмабанка.
– Она сейчас жена Рифалина? – поинтересовалась я.
– Она сейчас вновь на выданье, – источала яд Акулина, – ни с кем из мужиков больше двух лет прожить не могла. Они славный тандем были с Костиком. Тот баб менял, эта мужиков, просто сладкая парочка. Давайте-ка я ей позвоню.
Я не успела и слова вымолвить, как женщина уже затрещала в трубку:
– Верунчик, привет, Аля беспокоит, как дела?
Следующие пять минут она охала и ахала, цокая языком, изредка приговаривая:
– Да ну! Поздравляю! Очень рада! Вот здорово!
Потом, когда пищащая мембрана замолчала, Акулина затараторила:
– У нас тут сидит майор с Петровки, расследует убийство Коти, да сама поговори.
И она сунула мне трубку.
– Да, – донеслось до моего уха меццо с хрипотцой. Певцы называют такой голос «с песком», – и о чем говорить станем?
– Скажите, Вера…
– Ничего не понимаю, – прервала меня Мартынова, – Аля говорила, у них майор сидит.
– Это я, майор Романова.
– Ну никогда бы не подумала, что дама может заниматься поисками убийц, – протянула капризно собеседница, – это так неженственно…
Либо полная дура, либо кокетничает по привычке со всеми.
– Бывают исключения, – отрезала я и спросила: – Вам Катуков ничего на хранение не давал?
– Например? – кривлялась Вера. – Что имеете в виду: золото, брильянты?
– Нет, – еле сдержала я гнев, – документы, листочки синего цвета.
– Можете получить завтра в час дня, – пропела Вера.
– Я подъеду прямо сейчас.
– Вы-то подъедете, да меня не будет, ухожу по делам.
– Давайте пересечемся в метро.
– Езжу только на машине и, честно говоря, не собираюсь ради вас менять планы. Завтра в час, раньше не приходите, мне следует выспаться. Адрес узнаете у Али.
И она швырнула трубку.
– Сука, да? – спросила Аля. – Просто редкостная дрянь, между прочим, говорит, опять замуж собралась.
Я записала адрес Веры и засобиралась. В прихожей, подавая мне куртку, Слава пробормотал:
– Последний супруг Веры, Марат Рифалин, оказался чудовищно ревнив, настоящий Отелло. Когда жена ушла от него, он пообещал убить Котю.
– Почему? – спросила я.
– А Вера опять с моим братом сошлась, – пояснил Слава, – ну Марат и размахивал пистолетом: «Застрелю, прямо в лицо, чтобы рожу красавчику испортить!»
– Жутко кровожадный тип, – встряла Аля, – сначала, говорил, застрелю, а потом обе руки обрублю, чтобы знал, как чужих жен обнимать.
– Кому он это говорил? – медленно спросила я.
– Мне, – сказал Слава, – позвонил и предупредил: «Передай своему брату – он не жилец».
ГЛАВА 22
Часы показывали всего лишь два часа дня, когда я вошла домой. По дороге купила вкусный торт «Медовик». Следовало отпраздновать окончание трудного дела. Завтра получу бумаги, а послезавтра Катя, радостно плача, станет обнимать домашних. Все-таки я молодец, нашла документы, размотала клубок до конца. Правда, не знаю, кто убил Костю, но, во-первых, я не нанималась на самом деле в уголовный розыск, а во-вторых, кажется, актера пристрелил кровожадный банкир Марат Рифалин. Причем выполнил это, как и обещал, – выстрелил в породистое лицо, а затем отрубил кисти рук. Я вспомнила окровавленные обрубки и вздрогнула. Конечно, Рифалин, иначе откуда Слава и Акулина могли знать такие ужасные подробности!
Тихо открыв замок, я вошла в прихожую и услышала сочные шлепки и злобные крики:
– Дрянь!
Подойдя на цыпочках к кухне, я увидела, как Виктория, красная от злобы, лупит кухонным полотенцем лежащую перед ней Аду. Мопсиха изо всех сил вжималась в пол, пытаясь спрятать голову, но удары сыпались со всех сторон. У холодильника в голос рыдала Муля, а Рейчел слабо подвывала из-под стола. Кошки, как правило, жившие на кухне в ожидании чего-нибудь вкусненького, испарились, хомяки запрятались в домик, даже жаба Гертруда затаилась в аквариуме.
– А ну прекрати немедленно! – заорала я, выхватывая у Виктории из рук кусок льна. – Не смей бить мою собаку, что она тебе сделала?
Гостья сверкнула разъяренными глазами:
– Собака должна знать свое место!
Я подхватила с пола трясущееся жирненькое тельце. У мопсов от природы несчастное выражение на очаровательных мордочках, но на этот раз из глаз Ады текли самые настоящие слезы. За всю ее недолгую жизнь мопсиху никогда не били, и сейчас она просто не понимала, что за ужас творится вокруг. Прижав ее к себе, я рявкнула:
– Собака живет в этом доме, это ты должна знать свое место, что она сделала?
– Безобразие! – вскипела Вика. – Прихожу из магазина, а она спит в моей кровати, прямо на подушке!
– Убирай белье, а не оставляй разобранным диван.
– Но он тяжелый! Не могу я одна сложить!
Я хмыкнула:
– Хочешь сказать, что в твоем возрасте уже не под силу справиться со складным диваном?
Виктория осеклась.
– Спала на твоей простыне, и все? И за это ты избивала беззащитное существо.
– Смотри, – завопила Виктория, показывая мне разодранные колготки, – смотри, во что эта дрянь превратила чулки! Между прочим, я получаю только пенсию и не могу позволить себе лишние!
Я окинула внимательным взглядом ее красивый дорогой твидовый костюм, отметила золотой браслет, серьги, вдохнула запах французских духов и процедила сквозь зубы:
– Не надо расшвыривать вещи.
– Кто ты такая, чтобы делать мне замечания? – пошла в атаку Виктория. – Сама тут в гостях!
Я подхватила рыдающую от ужаса Мулю и, слыша, как два крохотных собачьих сердечка стучат в унисон возле моей груди, четко произнесла:
– Ошибаешься, бабуля. Это мой родной дом, я тут навсегда.
Виктория посинела от злобы и, не говоря ни слова, прошагала из кухни в прихожую, потом хлопнула входная дверь.
Я посмотрела на притихших собак и оповестила:
– Так, девочки, мы должны вознаградить себя за страдания. Вообще-то я купила данный продукт для Кирки с Сережкой, но он явно достанется вам.
Из сумки появилась упаковка отвратительно дорогого датского паштета из натуральной печени. Полукилограммовая коробочка стоит семьдесят рублей, разврат, да и только. В мгновение ока я разделила содержимое упаковки на три неравные части. Самую большую отдала стаффордширихе, две поменьше – мопсихам, на сладкое они получили по шоколадной, строго запрещенной всей кинологической литературой конфете. Говорят, сладкое наносит ущерб собачьему здоровью, но сегодня я врачевала душевные раны, и «Белочка» пришлась как нельзя кстати.
Очевидно, злость придает силы, потому что в оставшееся до прихода детей время я сделала обед, убрала квартиру, испекла эклеры и даже погладила Сережкины рубашки, Юлины блузки и пару Кирюшкиных брюк недавно купленным утюгом.
