Дороти Кэннелл - Хрупкая женщина
– Потрясающе! – воскликнула она. – Просто и элегантно!
Подняв зеркало, чтобы я могла полюбоваться ей работой, парикмахерша спросила:
– Ну как, мисс?
– Поразительно! – искренне ответила я.
Но, честно говоря, меня одолевали сомнения. Что это за незнакомая особа таращится на меня из зеркала? Какое она имеет отношение к настоящей Элли Саймонс – толстой девице в бесформенных балахонах и практичных туфлях на низком каблуке?
На глаза Бену я попалась лишь под вечер, когда он выполз из кухни, направляясь к себе в комнату. Единственным свидетельством того, что он заметил перемены в моей наружности, явился совет следить за косой, не то она ненароком угодит в прекрасный суп, на который он угрохал полдня.
Естественно, мои восторги по поводу собственной внешности тут же погасли. Даже платье, ладно облегавшее мою новую фигуру, показалось безвкусным. И лишь гордость за дом устояла.
Когда старинные часы пробили семь, я спустилась в холл. Электрическое освещение сегодня было приглушено. На тёмных стенных панелях из красного дерева, на изящном изгибе перил играли золотые блики пламени свечей. Пушистый турецкий ковёр покрывал каменный пол. Два набора рыцарских доспехов поблёскивали серебром – наглядное свидетельство усердия старика Джонаса. Высокий резной стол, до недавнего времени служивший подставкой для верхней одежды, был совершенно пуст, если не считать пучеглазого телефона и голубой вазы из девонширской керамики.
Открыв дверь в столовую, я полюбовалась резным панно над камином, принадлежавшим Абигайль; окном с глубоким эркером – на подоконнике красовалась подаренная мне ко дню рождения герань; старинным столом из мореного дуба, в полированной поверхности которого отражалось старинное серебро и искрящийся хрусталь. Экскурсию я продолжила на кухне, где на плите шипели кастрюли Бена. Вьющаяся растительность создавала на маленьком окне своеобразный занавес. В алькове, подальше от сквозняков, стояла плетёная корзина с толстой подушкой внутри, где Тобиас мог отдыхать холодными ночами, разумеется, когда осчастливливал дом своим присутствием. Почти каждый вечер этот предатель отправлялся в гости к Джонасу. Кухня выглядела именно такой, как я себе и представляла в ту первую ночь, когда спустилась, чтобы разжиться едой. Тёмно-синяя плита, каменные квадраты пола, обои спокойного кремового оттенка… От кухни так и веяло теплом и уютом.
Часы в холле пробили четверть восьмого. Я неторопливо направилась к гостиной. Открыла дверь, с восхищением глянула на пылающий камин: пламя отбрасывало на шёлковые обои пляшущие розоватые блики. На мгновение мне показалось, что в кресле сидит Абигайль, но это была всего лишь Доркас. Пышная причёска изменила её до неузнаваемости, на коленях у Доркас мирно посапывал Тобиас.
Я вздрогнула от стука в дверь, нарушившего таинственную тишину. Вошёл Джонас. С приглаженными седыми волосами и в чёрном костюме он выглядел довольно внушительно. Правда, старые садовые сапоги, торчащие из-под брюк, несколько портили впечатление, но я всё равно по достоинству оценила его старания выглядеть респектабельным.
Джонас держал в руках свёрток. Прежде чем я успела что-либо сказать, он передал мне портрет Абигайль и включил свет.
Я медлила, не решаясь взглянуть на картину. Идея позволить садовнику закончить портрет пришлась мне не совсем по душе. И теперь я ожидала увидеть нечто невообразимое. Но я ошиблась. Джонас не только вполне профессионально дописал недостающие детали, но и покрыл холст лессировкой (Тонкий слой прозрачной краски, сквозь который просвечивают нижние слои; ослабляет цветовой тон). Создавалось полное впечатление, будто Абигайль окутана морской дымкой или смотрит из-за покрытого инеем стекла, находясь вне пределов досягаемости.
– Джонас, – серьёзно сказала я, – вы гений!
– Хвастаться особо нечем, – довольно проворчал старик. – Во всяком разе не настолько, чтобы мистер Боттичелли перевернулся в гробу.
* * *Я стояла на стуле и забивала в стену над камином крюк, чтобы повесить картину. Разумеется, именно в эту минуту отворилась дверь, и Бен ввёл Роуленда Фоксворта. Мы с Доркас в своём хозяйственном рвении не услышали дверного звонка.
– Не торопитесь спускаться, – поспешно сказал викарий, улыбаясь мне и одновременно похлопывая по карману, словно желая убедиться, что трубка и табак находятся в целости и сохранности. – Вы выглядите очаровательно!
– Может, мне всё же будет дозволено слезть? – спросила я, глупо улыбнувшись в ответ. – Не думаю, что принадлежу к тем людям, которые способны долго удерживаться на пьедестале.
– Я был бы счастлив вас поймать, – галантно ответил Роуленд.
Он протянул руку и помог мне спуститься. На долю секунды наши взгляды встретились, затем викарий отпустил меня и повернулся, чтобы одарить галантными любезностями Доркас. Та густо покраснела и тщетно попыталась запустить пальцу в налакированные волосы.
– Скажи мне, как ему это удаётся? – ядовито прошептал Бен, делая вид, будто помогает мне запихнуть в ящик секретера молоток. Он энергично заморгал и осклабился, пародирую любезную улыбку. – Если даже Доркас поддалась на чары этого святоши, то никакая женщина не устоит.
Потеряв терпение, я украдкой пнула завистника.
– Звонок! – пронзительно воскликнула я, чтобы заглушить яростный стон. – Наверное, это тётушка Сибил!
* * *Обед удался на славу. Мусс из спаржи таял во рту, горячий суп благоухал свежей зеленью и овощами. Говядина, запечённая в тесте, была истинным совершенством – розовая, сочная мякоть таилась под золотистой корочкой, которая лопалась, как только её касалась вилка. Джонас ходил вокруг стола с достойной похвалы величественностью, он оступился всего лишь раз, после чего аккуратно убрал побеги брюссельской капусты с необъятной груди тётушки Сибил и, не моргнув глазом, с гордым видом продолжал вышагивать с подносом.
Но все остальные пребывали в самом унылом расположении духа. Бен вёл себя так, словно накануне наглотался мышьяка. Доркас, которую я всегда считала выше развлечений, именуемых «мужчины», заливалась румянцем всякий раз, когда викарий заговаривал с ней. У тётушки Сибил присутствие священника вызвало приступ красноречия. В отличие от онемевшей Доркас, она трещала без умолку, извергая потоки банальностей.
– Как скажете, дорогой викарий, – сказала она в ответ на какое-то замечание Роуленда. – У меня и в мыслях нет спорить с мужчинами. Мы, женщины, должны признать, что в умственном развитии нам не сравниться с вашим… – тётя Сибил опустила глаза и едва слышно вымолвила: – … полом.
Доркас тотчас обрела дар речи.
– Редкостная чушь! – энергично вскричала она. – Давненько я не слышала этого допотопного вздора.
– Почему бы нам не вернуться в гостиную? – предложила я, поспешно вскакивая с места.
Бен упорно игнорировал мои отчаянные гримасы, призывавшие помочь предотвратить ссору. В это мгновение в дверь вновь позвонили, и атмосфера накалилась до предела – воцарилось молчание, полное тревоги. Мы больше никого не ждали.
– Кого там чёрт принёс? – подивился Бен и мы отправились смотреть кого.
Фредди! Мой драгоценный кузен стоял в нимбе света от фонаря, висевшего над входом. Растрёпанные волосы и куцая бородёнка придавали ему ещё более жуликоватый вид, чем обычно. Он напоминал проворовавшегося ангела.
– Привет, привет! Не пустите странника переночевать?
Фредди хитро улыбнулся. Мы с Беном, впервые за много недель ощутившие духовное единство, переглянулись. Интересно, что предвещает этот неожиданный визит?
Скинув у лестницы рюкзак, Фредди, никогда не умевший говорить обиняками, задал два прямых вопроса: не пожертвовала ли я половиной своего тела в пользу науки и успел ли он к обеду? Единственным человеком, на кого подействовали его слова, была тётушка Сибил, которая озабоченно пробормотала:
– Бедный мальчик, меня иногда тревожит, не слишком ли мало ты отдыхаешь. Приготовить тебе сандвич?
Моим первым побуждением было оставить кузена в холле сокрушаться о своей горестной судьбе – в надежде, что он решит не затягивать визит. Но проклятье! Жалость взяла верх, и я попросила Джонаса, топтавшегося на почтительном удалении, принести в гостиную немного говядины и супа.
– Где ты откопала этого Лепорелло? – Фредди по-родственному взял меня под локоть, и мы, возглавив нашу маленькую процессию, проследовали к камину. – Этот осколок прошлого похож на вампира, заявившегося в день рождения, – Фредди понизил голос до хриплого шёпота. – И кто эта суровая дамочка с несминаемой причёской?
– Фредди, – ответила я, предварительно удостоверившись, что Доркас его не слышала, – если ты желаешь, чтобы мы тебя накормили и приютили на ночь, ты должен приложить все усилия и не отзываться гадко о других представителях рода человеческого.
