Анна Ольховская - Лети, звезда, на небеса!
Еще пару ходок вверх-вниз. И в подвале появились два металлических ведра с водой. Судя по поднимавшемуся над одним из них пару, там был кипяток. Остро наточенный нож устрашающих размеров лежал на столике.
А еще эта славная женщина принесла два больших черных пластиковых мешка на молнии. И где она их только нашла? В морге сперла?
Я вжалась в угол и судорожно стиснула молоток. Баба снисходительно ухмыльнулась и вытащила из свертка с мешками ружье.
– Женка думал – баба глупа? Зачем я возита с женка? Ты кричи, бей, не желата дать баба Иляна внука. Можлива вредита мой внук. Я решала – стрели женка. Не убить, нет. Убить после, тераз рани. И тихо, спокойно взять внук. Ну, – она умело клацнула затвором и подняла ружье, – становита прямо. А то стрели плохо, вредита внук.
Ага, сейчас. Вот так сразу я и вытянусь в струнку. Чтобы целиться тебе было удобнее. Наоборот, это мой единственный шанс.
Я мгновенно скрутилась в компактный (насколько это вообще возможно) кокон, не выпуская из рук молотка.
– Стать прямо! – баба рассвирепела.
Мои руки от напряжения начали трястись, молоток немедленно сделал то же самое.
Глаза жуткой глыбы сузились, она, похоже, целилась мне в лоб. Я задвигала головой из стороны в сторону, не очень удачно подражая индийской танцовщице. Маньячка завопила, пронзительно и противно, явно расстроившись из-за столь неспортивного поведения жертвы.
Воздух в подвале, и так не очень свежий, сгустился почти до состояния желе. Дышать было нечем, сердце в эпилептическом припадке корчилось в груди.
И в это мгновение в дверях появился гигантский лохматый силуэт. Май?!!! Май!!! Пес мой родной, ты вернулся!
Зверь, стараясь двигаться бесшумно, крался вниз по лестнице, не сводя горящих глаз с матери маньяка. Вот только… задние лапы пса явно плохо слушались, а весь левый бок был залит кровью. Видно было, что каждое движение дается ему с трудом, но он все же шел. У него была цель.
Вот только сил не было. На последней ступеньке Май споткнулся и упал.
Бабища вздрогнула и, обернувшись, выстрелила на звук. Заряд картечи разворотил псу другой бок. Май завизжал, словно щенок, и судорожно забил лапами, пытаясь все же доползти до мрази и вцепиться ей хотя бы в ногу. И отвлечь ее внимание от меня.
Глыба присмотрелась к хрипящему, истекающему кровью гиганту и злорадно оскалилась:
– Я знать тераз, кто едал мой Мирчо. И буду спать хорошо, я платита за смерть сын. Тераз – внук.
И она снова повернулась ко мне, передернув затвор. Дуло ружья, маленькая черная дырочка, неожиданно превратилась в черную дыру Вселенной, втягивая в себя окружающее пространство. И мою жизнь.
Палец жуткой бабы плавно надавил на спусковой крючок, и я отчетливо увидела вылетевшую пулю. Не знаю, как там насчет ускоренной перемотки фильма о моей жизни, мне ничего такого не показали. Даже зажмуриться я не успела, так и застыла с широко распахнутыми глазами, которые стали совсем уж стрекозиными, когда пуля ударила не в мой лоб. А в потолок подвала. Тетка что, еще и косая?
Нет, со зрением у нее, похоже, все в порядке. Просто мой умирающий пес из последних сил дополз-таки до вражины и вцепился ей в ногу. Поэтому предназначенная мне пуля ушла в сторону.
Уродливая тварь заверещала и наотмашь ударила Мая прикладом ружья по голове. Он дернулся, но зубы не разжал. Еще удар, еще…
– Нет! Не надо! Не смей! Оставь его!
Я орала, срывая голос, хрипела, рвалась с цепи, раздирая руку в кровь. К черту инстинкт самосохранения, там убивают моего пса, убивают жестоко и беспощадно.
Выстрел, гулко прокатившись по подвалу, отбросил меня к стене. Я сползла на тюфяк и, ничего не соображая, смотрела, как мать маньяка удивленно разглядывает кровавое пятно у себя на груди и падает, неестественно подломив ноги, ружье отлетает в сторону, а мой пес, так и не разжавший челюстей, дергается в последних конвульсиях, умирая рядом со своим палачом.
А вниз по лестнице подвала ко мне бежит Сашка…
В ноябре на Балтийском побережье очень ветрено, сыро и холодно. Зябко. Вот только на юркого подвижного зяблика я походила сейчас меньше всего. Ну и пусть. Все равно – это же так здорово: серое свинцовое море, такие же облака, мокрый песок под ногами, на котором замечательно ровно отпечатываются следы.
Две цепочки следов оставались за нами. Моя – очень солидная, с глубокими вмятинами, ровная и умиротворенная. Его – вихляюще-радостная, бесшабашная, периодически исчезающая в волнах. Вот же свин непослушный, сколько раз можно говорить – в воду лезть ему еще рано, он слишком слаб пока, и холодная, почти ледяная вода Балтики может снова уложить его на подстилку.
Но Май вел себя, словно годовалый подросток. Гулко взлаивая от переполнявшего его восторга, он атаковал очередную волну, с шуршанием накатившую на берег. Он кусал воду, фыркал и отплевывался, но отважно нападал снова и снова.
– Маюшка, ты когда меня слушаться будешь, а? – я запустила в гигантского шалуна камешком. – Только неделю назад последние швы сняли, вон, левая задняя лапа почти не сгибается, а ты скачешь, как блоха-мутант! Остепенись немедленно! Иди рядом со мной, слева, как и положено благовоспитанному псу. Будем гулять чинно, неспешно, старательно вдыхая морской воздух.
Зверь оглянулся, смешливо фыркнул и уселся в воду, улыбаясь во всю пасть.
– Пошутил, да? – укоризненно покачала я головой. – Или тебе срочно понадобилось задик ополоснуть? Стыдоба мохнатая, вот ты кто.
Пес вскочил, согласно гавкнул и, прихрамывая, побежал рядом. Я предусмотрительно отошла в сторону. Знаю я фокусы этого разгильдяя, сейчас отряхиваться начнет, поднимая тучу брызг.
Успела вовремя. Теперь можно и рядом идти, поглаживая лохматую, изуродованную шрамами голову. Мы живы, мы вместе, мы почти счастливы. Страшный сон закончился.
Когда в подвал следом за Сашкой вбежали люди в камуфляже, они первым делом освободили меня. Появился врач, из-за плеча которого выглядывали бледные до синевы Сашка и Сергей Львович. Кажется, там был и Морено, я не обратила внимания. Потому что рвалась, обезумев от горя, к окровавленному псу. Я отталкивала врача, кричала и плакала. Они думали, что это от пережитого стресса, и держали меня, успокаивая, а врач пытался вколоть мне какой-то транквилизатор.
Но мне все же удалось вырваться. Я растолкала стоявших на пути и опустилась на колени перед спасшим меня ценой собственной жизни зверем. Я гладила его разбитую голову, пытаясь стереть кровь рукавом, шептала ему на ухо что-то ласковое. И никто больше не пытался увести меня, все молчали.
Неожиданно под моей рукой дрогнули веки пса. Я замерла, потом заорала:
– Нож! Дайте мне вон тот нож!
Удивляться и переспрашивать никто не стал, подали мне приготовленный мамашей маньяка здоровенный нож с широким лезвием.
Я поднесла зеркально блестевшую сталь к носу собаки. И… и сталь слегка запотела.
Ох, как я орала! Мне сейчас стыдно вспоминать, как и в каких выражениях я требовала немедленно оказать помощь Маю, а потом уже заниматься остальной ерундой.
То есть мной и двумя трупами.
А потом была больница, причем не в этом городишке, а в Москве, куда меня доставили на транспортном самолете. Естественно, всем этим занимался Сергей Львович. В больнице меня не раз навещали сотрудники Интерпола, расспрашивали о МакКормике, Бахраме, Морено, Мирчо. О Винсенте я не рассказала ничего. Не знаю – и все. Потому что, мне кажется, у него с Сашкой что-то намечается. Все еще очень зыбко, непонятно, но… Может, в этот раз ей повезет.
С самой Сашей на тот момент я еще толком и поговорить не успела. Знаю только, что Морено вышел с ней на связь, рассказал обо мне, и они вместе приехали в Клатовы, чтобы вытащить меня из загребущих лап МакКормика. Но опоздали. В разгромленную лабораторию Винсент попал раньше Стивена, буквально через полчаса после отбытия террористов. Он увидел оставленную мной надпись на зеркале и стер, чтобы не привлекать внимания коллег. Потом туда прибыл МакКормик и остальные типы из их конторы.
Морено решил разыскать меня самостоятельно. Поскольку справедливо опасался, что суровый и беспощадный ответ его коллег из ЦРУ последует:
а) слишком поздно;
б) слишком шумно, чтобы позади все горело, а впереди – разбегалось.
Не знаю как, но Винсент смог найти гнездо Бахрама. На это ему понадобилось чуть больше суток. Однако в одиночку лезть в этот серпентарий Морено не решался, ему необходима была поддержка. Саша, увязавшаяся следом, не в счет (слышала бы меня сама Саша!). Она, конечно, рвалась в бой, трясла бедного мужика в прямом и переносном смысле слова, наговорила ему массу обидных вещей, обвиняя в трусости, но, слава богу, у Винсента хватило выдержки не поддаться на ее уговоры. Он отвез Сашу в местную гостиницу, и в самый критический во всех отношениях момент ей на мобильный позвонил Левандовский. И вежливо, но очень настойчиво попросил не лезть на рожон. Слегка обалдев от такой прозорливости малознакомого ей человека, моя лихая подруга не смогла выдать ничего, кроме «А как вы узнали?».
