Людмила Милевская - Ты маньячка, я маньяк или А пес его знает
— Но я не понимаю как нормальный человек может утверждать, что для него нет любви, — с жаром воскликнула Евдокия.
— Этого я и не утверждаю. Любовь для меня — это лампочка. Знаете, что такое лампочка?
— Нет.
— Жизнь ее была яркой, но короткой. Вы поняли?
— Поняла. Ваша душа так мелка, что на глубокие чувства ее не хватает.
— Пусть будет так, — согласился Кириллов и с досадой подумал: «Зачем я ввязался в спор с женщиной? Теперь мне не отбиться».
За окнами промелькнул магазин, огромный, дорожный. Кириллов, воспрянул: «Вот и спасение!»
— Вы совсем без багажа, — воскликнулон. — Может, притормозим на минутку и купим самое необходимое?
— Если на минутку, то можно, — не устояла перед соблазном Евдокия и… с полчаса изучала витрины.
И дольше бы изучала, не запротестуй Кириллов.
— Вы не забыли, я очень спешу! — рявкнул он, и Евдокия остановилась, что называется на всем скаку.
— Не паникуйте, уже плачу, — со вздохом сообщила она, нехотя извлекая кошелек из дорожной сумочки.
Кириллов, вздохнув с облегчением, собрался вернуться в машину, но был остановлен.
— Куда вы? — удивилась она. — А вещи? Кто их будет нести? Не видите разве, сколько мне упаковывают?
Упаковывали действительно гору — за полчаса Евдокия купила: тапочки, брюки, два платья, массажный набор, три зеркала, две расчески, стульчик складной, табуретку, купальник, зубные пасту и щетку.
Кириллов, изумленно окинув кучу товара, мгновенно выросшую на прилавке, спросил:
— Мне все брать?
— Только то, за что я заплатила, — лаконично отвтила Евдокия и с чувством исполненного долга направилась к автомобилю.
Увешанный пакетами Кириллов торопливо потрусил за ней. Когда он собрался отправить покупки в багажник, Евдокия решительно возразила:
— Только в салон. Кое-что я должна еще раз примерить.
Этим она незамедлительно и занялась, тут же, едва он успел тронуть с места машину. Первое платье привело ее в дикий восторг.
— Правда красиво? — спросила она, радостно взвизгнув.
Киррилов скользнул кислым взглядом по собранной в складки материи и спросил:
— Красиво? Как вы узнали?
— А что, разве не видно?
Он изумился:
— Видно? Что здесь можно понять? Вы же надели легкое платье на тяжелый костюм.
— Ну да, — согласилась она и озорно усмехнулась: — А чего вы хотели? Вы ждали, что я разденусь?
Кириллов не ждал, честно, но она его заподозрила, и он покраснел.
— Все мужчины похабники, — констатировала Евдокия и, не замечая ярости спутника, переключилась на брючки.
— Какая прелесть, — ворковала она, торопливо разрывая пластковую упаковку.
— Эти брюки для подростков. Зачем вы их купили? — поразился Кириллов.
— Я не могла удержаться. Посмотрите какой редкий палевый цвет.
«Цвет детской неожиданности», — мысленно ответил Кирилов, но промолчал, что было разумно. Евдокия с гордостью заявила:
— Этот цвет мне идет. И брючки прелестны. Отпадный фасон. Узковаты, конечно, и коротковаты, но в целом, роскошные брючки!
— Слава богу, что вы не встретили роскошных ползунков. Теперь и голову на отсечение дам, не рискуя, что и позунки вы купили бы, будь они палевые.
— Вполне возможно, — задумчиво согласилась Евдокия и вдруг спросила:
— Послушайте, но я понять не могу, как такое возможно, чтобы человек совсем не умел любить?
— Почему женщины так много болтают? — вместо ответа ужаснулся Кириллов.
— Это потому, что у них всегда хорошее настроение, а не только тогда, когда они выпьют, — пояснила Евдокия и заметила: — Вы опять ушли от ответа. Как случилось, что вы любить не умеете?
— Я вам не говорил, что не умею любить.
— Ах вот оно что! — обрадовалась она, задумчиво поджимая губы.
— Вижу, вам показалось, что у вас есть шанс, — разочаровал он ее.
— Как вы смеете! — возмутилась Евдокия. — Зачем мне ваш шанс? У меня есть муж!
Кириллов рассмеялся:
— Это меняет дело.
— Мы счастливы, — сочла не лишним добавить она.
Он язвительно согласился:
— Разумеется, таким счастьем счастливы все разумные люди.
— Вы о чем?
— Отсутствие необходимого заставляет человека закрывать глаза на действительность. Именно так создается иллюзия счастья. Но рано или поздно глаза раскрываются — так проходит любовь.
— Вы философ?
— Надеюсь, что нет.
Евдокия ядовито заметила:
— Уже не в первый раз надеетесь. Вы что, себя совсем не знаете?
— А вы себя знаете? — удивился Кириллов и процетировал: — «Что ты есть — ты не видишь; что ты видишь — тень твоя».
— Сами придумали?
— Нет, Тагор. О таком, надеюсь, вы слышали?
— Не волнуйтесь, я не сделала вывода, которого вы от меня снисходительно ждете.
— Чего же, по-вашему, я от вас ждал?
— Вы решили, что я Тагора сочла вашим родственником, — ядовито ответила Евдокия и с гордостью сообщила: — Благодаря Бобу я знаю, что Тагор индийский поэт и писатель. Но вы снова не ответили на вопрос. Неужели вы совсем никогда не любили?
— Почему вас это волнует? — возмутился Кириллов. — Мое личное дело любить и не любить.
Евдокия обиделась:
— Никто вас его не лишает, вашего личного дела, но грубить-то зачем? Я всего лишь спросила.
Он смутился:
— Простите, я действительно был непозволительно груб. Это все потому, что я голоден. Голоден, но слишком спешу, чтобы обедать.
— Пожалуй, не обедать пора, а ужинать, — вздохнула она, с удивлением обнаруживая зверский аппетит и у себя. — А знаете что, — воскликнула Евдокия, — думаю, маленький перекусон не будет слишком большой задержкой. Если верить дорожному указателю через триста метров нас ждет кафе. Остановимся и, чтобы не тратить время, возьмем что-нибудь с собой и поедим прямо в пути.
Кириллов озабоченно посмотрел на нее и спросил:
— Вы тоже проголодались?
Евдокия сделала страшные глаза:
— Ужасно!
— Тогда остановимся, — нехотя согласился он и добавил: — Но не возьмем с собой, а пообедаем как положено. Потерю я потом нагоню.
Так и сделали. Втроем (Евдокия, Бродяга, Кириллов) вошли в кафе и заказали три порции: две — на стол, одну — под стол. Быстро съели и тронулись в путь. До этого Бродяга ехал на заднем сидении, но после обеда Евдокия усадила его к себе на колени.
— Пес плотно поел, боюсь сзади его укачает, — в ответ на недоуменный взгляд Кириллова, пояснила она и колко добавила: — Я очень его люблю, но вам бесполезно об этом рассказывать, вам этого не понять.
— Да с чего вы взяли, что я любить не могу? — рассердился Кириллов.
— Вы же сами сказали, — удивилась она.
— Как вы, женщины, обожаете делать монстров из нас, мужчин. Я всего лишь сказал, что любовь пустое занятие…
Евдокия, торжествуя, его прервала:
— Вот, и еще вы пытаетесь мне возражать! Любовь — пустое занятие! Да это основное занятие! А вы черствый! Вы не умеете и не можете даже любить, так на что еще вы способны?
Кириллова уязвило ее торжество.
— А вам не пришло в голову, что я так умею любить, что это даже опасно? — со скрытой угрозой спросил он.
Евдокия угрозу учуяла и, отпрянув, спросила:
— Опасно кому?
— Только мне, — успокоил ее Кириллов. — Любовь меня убивает. Я сам запрещаю себе любить, потому что чрезмерно серьезно все ощущаю.
— Как это? — растерянно спросила она.
— Понимаете, я ощущаю любовь не так, как все люди.
— А как?
— Остро, физически и мучительно. Внизу живота появляется шар, раскаленный и очень тяжелый. Этот шар поднимается к сердцу, все выжигая, потом — к лицу. Я бледнею, на лоб ложится испарина, ноги слабеют, шумит в ушах, темные пятна кружат перед глазами, к горлу подкатывает тошнота… Меня начинает рвать, сильно, жестоко, просто нутро выворачивает. Сознание уплывает…
Кириллов не смог закончить — ему стало плохо. Остановив машину, он бросился к кустам и крайне мучительно оставил там весь свой обед. Когда он вернулся, Евдокия, потупившись, скромно заметила:
— По-моему, вы влюбились.
Он яростно промычал:
— М-мм, в ко-го?
— В меня, других кандидатур здесь, кажется, нету. Да-да, вы влюбились в меня — налицо все симптомы: тошнота и рвота. И бледность у вас разлилась по лицу. И шар внизу живота, я уверена, появился…
Евдокия радостно заключила:
— Несомненно, вы влюбились в меня!
— А по-моему, я отравился, — вытирая губы платком, промямлил Кириллов.
Он тронул с места автомобиль, но, немного проехав, вынужден был снова затормозить и наметом бежать в кусты. Когда он вернулся, Евдокию поразила чремерная бледность его лица и дрожания рук.
— Вам плохо? — спросила она.
— Да, как-то нехорошо, — согласился Кириллов. — И вам повезло, что вы отказались от мяса. Думаю, дело в нем.
