Дарья Донцова - Стриптиз Жар-птицы
Феликс надулся.
– Ладно, – спустя пару секунд сказал он, – не хотел тебя впутывать, но раз уж разговор завернул в эту степь… Слушай внимательно!
И на бедную Муру обрушился новый ушат сведений.
Феликс вместе с несколькими приятелями организовал общество, которое абсолютно неоригинально назвал «Путь к свободе». Основная цель организации – свержение коммунистического строя, реставрация монархии и, как следствие, необычайный расцвет России.
– Надо вернуться к начальной точке трагедии Руси, к тысяча девятьсот семнадцатому году, – шептал муж, – толкнуть колесо истории вспять. Бедный русский народ не имеет собственной воли, он всегда, со времен Емельяна Пугачева, шел скопом за сильным лидером. Лишь пнем колосса, и он повалится, у социализма глиняные ноги.
– Феликс, ты сошел с ума! – перепугалась Мура. – Оглянись вокруг! Мы живем при полном тоталитаризме: армия, КГБ, повсюду стукачи… Твоя затея полнейшая глупость! Всех участников объединения посадят!
– А вот и нет, – зашептал Бирк, – у нас полнейшая конспирация. Может, тебе это покажется смешным, но принцип построения организации подсказал мне Ленин. Мы разбиты на тройки, в случае провала арестуют лишь ничтожно малую часть подпольщиков. Вот почему надо уходить из института! Я все продумал! Один из наших верных помощников работает в обществе «Знание», он будет мне выписывать путевки на лекции по стране. Ни у кого не возникнет вопроса, почему Бирк мотается от Риги до Владивостока. Это понятно: он ушел из института, зарабатывает деньги по командировкам. А я стану ездить туда, где мы организовали районные ячейки. И жить в столице опасно! Еще в деревне легче устраивать конспиративные собрания. Наш дом находится у леса, кто к нам, когда и в каком количестве прошмыгнул, не видно. Ясно?
Мура, потрясенная узнанным, молчала.
– Значит, развод, – подытожил Феликс. – Очень жаль, я люблю тебя и Алевтину.
– Если любишь нас, значит, должен подумать о семье, – выдавила из себя Мура. – А ну как тебя арестуют? Может, все-таки забудешь о революционной деятельности? Давай пойдем на компромисс: я не возражаю против переезда в колхоз и не стану спорить по поводу нашего ухода из института, но мы начнем спокойно преподавать в местном училище, сосредоточимся друг на друге и на воспитании дочери.
– Не могу, – отрезал Феликс. – Я обязан возродить Россию! Таково мое предназначение, цель и смысл жизни…
Пожилая дама вновь прервала рассказ. Мура помолчала, потом исподлобья посмотрела на меня:
– И как я должна была отреагировать?
Я вздохнула:
– Да уж! Думаю, мужу не стоило ставить вас в такое положение, он поступил крайне эгоистично.
Бирк медленно моргнула.
– А вы бы что выбрали на моем месте?
– Слава богу, я никогда не стояла перед такой дилеммой.
– И все же? – настаивала Мура.
– У меня нет детей, я не несу ответственности ни за кого… И все равно бы испугалась!
Хозяйка улыбнулась:
– А я впала в панику! Мы так поругались! Правда, шепотом. Кричать не могли – вдруг соседи услышат. В результате Феликс рано утром укатил в деревню, а мы с Алей остались. Девочка, конечно, ни о чем не подозревала, я ей сказала: «Папа решил новую книгу писать, ему нужен свежий воздух». Но через неделю я не выдержала, мы с дочкой собрались и тоже отправились в Палашовку. И пошла иная жизнь.
– Вы очень рисковали судьбой дочери, – покачала я головой. – Ведь если родителей арестовывали, ребенок оказывался в приюте.
Мура вздохнула:
– Ну да! Наверное, я плохая мать. Нам действительно пришлось очень нелегко.
– Думаю, в первую очередь материально, – сочувственно заметила я.
Бирк подоткнула под спину подушку.
– Вот как раз и нет. Родители Феликса увлекались собирательством. Системы в их покупках не было, коллекционировали все, что нравилось, – приобретали картины, статуэтки, столовое серебро, по принципу «хотим это иметь». Посудой пользовались, тарелки бились, свекровь это не огорчало. Сметет осколки и воскликнет: «А, новое купим!» В пятидесятых-шестидесятых годах прошлого века в комиссионках было полно вещей, за которые сейчас дают бешеные деньги. Только тогда приобретение серебряных вилок считалось мещанством, фарфор именовался «отрыжкой капитализма». Вот пластик или стекло – это было модно. Люди выбрасывали на помойку замечательную мебель и покупали шаткие столики на тонких ножках. Никогда не забуду, как шла однажды мимо свалки возле снесенного здания на Мясницкой и вдруг увидела стол. Роскошный, из ореха, с медальонами, чуть-чуть отреставрировать – и ставь в гостиную! И ведь кто-то его вышвырнул! Вон у нас в буфете набор тарелок… Он произведен в начале девятнадцатого века. Половины, правда, уже нет, но оставшимся мы пользуемся. Вчера Жаннуся, внучка моя, очередную розетку грохнула.
– Жалко! – воскликнула я.
Бирк махнула рукой:
– Абсолютно нет. Вещи созданы для людей, а не наоборот! Какой смысл ставить за стекло красивые чашки и каждый день пить какао из эмалированных кружек?
– Какао… – повторила я, – какао…
– Что? – не поняла Мура. – Хотите какао? Я сварю.
– Нет, спасибо, это я о своем, – быстро отказалась я.
Сама не понимаю, что зацепило меня. Отчего при упоминании обычного напитка в душе зашевелилась тревога?
– На мой взгляд, надо пользоваться тем, что имеешь, – вернулась к прежней теме Бирк. – Хотя Феликс в конце концов погиб из-за птички. Впрочем, не будь этой фигурки, было бы нечто другое.
– Из-за птички? – эхом отозвалась я.
Мура протянула руку, взяла с низенького столика толстый альбом с фотографиями и начала перелистывать страницы.
– Мы продавали вещи, собранные свекровью, и жили спокойно, – пояснила пожилая дама. – Естественно, не шиковали, привлекать к себе внимание не хотелось. Я не имела шубы, но носила качественное зимнее пальто из хорошего драпа, и питаться мы старались разнообразно, несмотря на сложности с продуктами. Я ухитрялась даже зимой доставать свежие огурцы. Но львиная доля вырученных средств от продажи старинных вещей уходила в организацию. Феликс постоянно мотался по командировкам. Билеты, питание, проживание в гостинице – все, конечно, было за свой счет. Еще он оказывал материальную помощь коллегам: организация росла, в основном она состояла из интеллигенции, творческих, непризнанных людей, а те жили впроголодь. Но однажды все закончилось. Внезапно.
– Феликса арестовали?
– Нет, убили.
– Боже мой! Кто? За что? – поразилась я.
Мура положила мне на колени альбом со снимками, указала на одну из фотографий.
– Женщина справа – мать Феликса, рядом с ней его отец, а на столике, видите, фигурка.
– Да, – кивнула я, – птичка.
– Верно. Она из платины с драгоценными камнями, очень дорогая вещь, – объяснила Мура. – У фигурки есть секрет – вообще-то это шкатулка. Если одновременно нажать на глаза птички, голова ее откинется и обнажится пустота. Свекровь верила, что безделица принадлежала императрице Александре. Вроде отец Феликса когда-то приобрел вещицу за бесценок у некой дамы, служившей в юности при царском дворе. Якобы в день штурма Зимнего дворца большевиками фрейлина спрятала птичку в карман – взяла на память о царице и хранила пуще глаза. Расстаться с реликвией старушка решила под конец жизни, когда уж совсем нечего стало есть.
– Интересная история, – согласилась я.
Мура улыбнулась:
– Правды не узнать. Ни родителей мужа, ни той дамы давно нет в живых, вещам свойственно переживать хозяев. Но у птички была нехорошая аура: она стояла во дворце, и вспомним, какова судьба царской семьи. Кстати, свекор через год после ее покупки тяжело заболел и до конца жизни жил на лекарствах. И, похоже, Феликса убили из-за этой платиновой фигурки, хотя врач на вокзале заявил: «Инфаркт». И патологоанатом подтвердил его диагноз.
– При чем тут вокзал? – удивилась я.
Мура вернула альбом на место и продолжила рассказ.
…Феликс Бирк в очередной раз собрался в вояж по провинции, денег в семье оставалось мало, и он решил продать птичку. Навел справки и нашел в Ленинграде коллекционера, который предложил за изделие огромную сумму. Мужчина должен был встретить продавца реликвии на вокзале. Сделку предполагали провести в укромном месте.
Мура отправилась с мужем в Москву. Тот, понимая, какую дорогостоящую вещь везет в багаже, ради безопасности пошел на лишний расход – взял купе СВ. Вагон быстро заполнился пассажирами, Мура стояла на перроне.
– Один поеду! – обрадованно воскликнул Феликс, выглядывая в окно.
– Запри дверь, – предусмотрительно велела жена.
– Не волнуйся, – улыбнулся Феликс. – Мне повезло! Без соседа еду!
Вообще-то Мура никогда не провожала мужа, но в тот раз поехала. И бежала за поездом, когда он тронулся, и даже прокричала вслед:
– Я люблю тебя!
Перрон закончился, Мура остановилась. Мелькнули красные фонари последнего вагона, и почему-то у нее защемило сердце.
