Маргарита Южина - Убей меня своей любовью
Тут Инга прервала рассказ героя и распахнула дверь в ванную.
– Яков Глебыч, ванна готова. Олимпиада Петровна, пусть он вымоется, а потом уж поговорим, а то на нем столько всякой заразы, а у нас в доме ребенок.
Девчонка была права. И в самом деле Якову нужно было как следует вымыться, Олимпиаде Петровне переодеться, Инге накрыть на стол, а Дусе попросту прийти в себя от обилия гостей.
Яков Глебыч привычно рухнул на четвереньки и направился в ванную, не забыв истребовать новое полотенце. Олимпиада Петровна удалилась к себе, размышляя, в какой бы праздничный халат ей обрядиться для праздничного ужина, Инга закрутилась возле плиты, а Дуся решал: придется ли бежать в магазин за новой бутылочкой или обойдется? В самом деле – лучше чайку, тем более что у него тортик припрятан.
– Баб Глаша, – заглянул в детскую Дуся. – Ты спишь, что ль?
Старушка спала, мирно растянувшись на светлом диване.
– Эх, такого торта не дождалась, – вздохнул Евдоким и плотно прикрыл дверь. Он решил, что раз уж бабе Глаше все равно торта не достанется, лучше уж он сам его съест, ночью, тихонько у себя в спальне, без посторонней помощи. Инга должна худеть, вдруг они и впрямь поженятся, можно будет ее на диету посадить, маманя и без тортика вон как радуется, а Яков Глебыч… Да что там! Яков у них орел! А птицам, как известно…
Неожиданно из ванной послышались вопли:
– Дуся!! Немедленно сюда!! – дико орал Яков Глебыч. – Я требую!!
В ванную ворвался не только Дуся, но и Олимпиада Петровна. Вероятно, она решила, что на любимого напал вражеский водолаз. Однако Яков был один. Голый и несчастный, он скакал возле белой ванны и не мог попасть в посудину. Как он справедливо предположил, больную ногу мочить не требовалось, а изощренно выгнуться так, чтобы самому погрузиться в воду, а ногу оставить на суше, без посторонней помощи он не сумел. Поэтому и пригласил Дусю. На остальных он не рассчитывал.
– Уй-й-й! – взвизгнул он по-девичьи, завидев невесту, и тут же сурово рыкнул, прикрывая причинное место мыльницей. – Олимпиада, мать твою!! Ну я же раздетый, да?! Чего ты-то принеслась?! Голых мужиков не видела?! Выключи свет, я стесняюсь!
В это время на шум заглянула Инга – не помочь ли? От этого несчастный и вовсе сделал какой-то мудреный кульбит и оказался под водой вместе с обеими ногами. Дусю чуть не смыло волной, теперь с него стекала вода, и рубашка со штанами противно липли к телу. Послушная Олимпиада, как и просили, выключила свет, и Яков заорал благим матом:
– Ду-у-у-с-я-я-я!! Ну поймай же меня из воды-ы-ы!
Дуся в темноте принялся шарить в воде, вылавливая часть тела Якова, за которую можно тянуть. В руки все время попадалась тряпка с переломанной ногой. Яков долбил по воде руками, будто взбивал пену, с Дуси сбегали веселые ручейки, а включить свет никто не догадывался.
– Инга!! Да включи же ты свет!! – рявкнул Евдоким, чувствуя себя Ихтиандром.
Свет зажегся, а вместе с ним в ванную сунулась голова девчонки:
– Что тут у вас делается-то?! Я что – кипятка налила?
– Уйди-и-и-и!! – орал Дуся уже во все легкие. – Он сейчас от стыда вообще уйдет через вон ту дырочку!
От шума проснулась баба Глаша, по-хозяйски заявилась в ванную и решительно вытолкала Евдокима за дверь:
– Ну-ка, Дусь, вали отседова! А ты, милок, не трепыхайси, чай, я и не таких пупсиков видала! Дай-ка я сама тебя обмою…
– Об-мы-вают только… покойников… – уже всхлипывал Яков Глебыч, но от баб Глашиных услуг не отказался. Черт с ними, пусть хоть обмоет.
Старушка управилась на удивление быстро. Уже через десять минут она кликнула Олимпиаду Петровну и спросила чистой марли или бинта. Вскоре настрадавшийся Яков Глебович уже восседал на диване, удобно устроив белоснежную ногу на маленькой табуреточке, а вокруг него степенно сидели все женщины и Дуся.
– Ну, мои дорогие, – подняла Олимпиада Петровна чашку с чаем. – Давайте выпьем за нас!!
– Дуся! А где торт, который я сегодня стряпала? – вдруг вспомнила Инга. – Мы его даже не разрезали, ты его что – целиком проглотил?
Дуся фыркнул и выкатил на столике сказочно красивый торт.
– Вот это я понимаю – встреча! – обрадовалась Олимпиада Петровна. – Сынок прямо чувствует, когда мамочка приедет! Инга, раскладывай кусочки на тарелочки, положи вон Якову Глебовичу… Яшенька, тебе первый кусок! Инга, да ты много-то ему не накладывай, это же не овсянка!
Инга склонилась над Яковом и положила ему на тарелку самый большой кусок.
– Ничего, ему поправляться надо, – усмехнулась она.
Якова Глебыча, вероятно, взбудоражила близость молодой девицы, потому что он повел себя до крайности странно. Не обращая никакого внимания на окружающих, он уткнулся носом в самое платье поварихи, потом пошел тыкаться носом в спину, в подмышки и даже пытался прилипнуть к тощенькому заду.
– Яков!! – резко окликнула его Олимпиада Петровна. – Ты свои кобелиные замашки брось! Чего ты под хвост к ней заглядываешь?!!
– Ой, Липушка, больной у тебя мужичонка-то, – с сожалением покачала головой баба Глаша. – Я уж знаю, чай, не первый год в медицине. Это он себя за Тузика принимает, уж поверь мне, как спецьялисту, – у собак-то завсегда осенью гульбища начинаются. Свихнулся мужик. Слушай, девонька, гони ты его, а?
– Ну куда гони-то?! Куда гони?!! – вскинулся Яков. – Вы что ж думаете, я тут просто так носом дергаю? Я работаю!! Дуся, держи эту стерву! Ингу эту лови!
Баба Глаша расстроенно махнула рукой и, спросив Олимпиаду, где у них аптечка, тихо удалилась на кухню за успокоительным.
Евдоким испуганно уставился на Якова, но тот раскалялся не на шутку:
– Да чего ты пялишься, держи, говорю!! Это она тот преступник!! Она меня в подвал затянула! Она похитила меня, я точно знаю, я по запаху учуял!! Говорю же – держи, а то уйдет!
– Да как же она? – вытаращилась Олимпиада Петровна. – Ты ж говорил: там парень – во! Во! И во! И весь в росписях! И челюсть у него… нет, ну челюсть у Инги… Ведь говорил, что похититель – парень!
– Да и что с того, что говорил?! – брызгал слюной Яков. – Я врал! А теперь я нашел истину! Потому что и в машине этими духами пахло! И когда этот парень рядом шел, от него тоже так несло! А у меня еще так удивленно брови вздергивались – с чего это от парня бабой несет? Но это у меня организм удивился, а я как раз о девчонках думал… О новой клинике я думал! А к себе и не прислушался! А теперь вот она подошла и… навеяло! Дуся!! Ты оглох, что ли?!! Уйдет ведь сволочь! Дрянь! Пакость какая!! Тварь!!!
Дуся ринулся к Инге и хотел нежно успокоить любимую: дескать, не огорчайся, потерпи, пусть он тебя пока обзывает, а завтра мы его сдадим в психиатрию. А может, даже и сегодня, пусть только поужинает. Хотел сказать, но неожиданно Инга резво отпрыгнула к двери и медленно вытащила спрятанный под фартуком пистолет.
– Тихо! – сурово приказала она и тут же добавила каким-то незнакомым голосом: – Всем сидеть спокойно! Я сейчас уйду. Только этого вот заберу, – она указала дулом пистолета на Якова. Тот несказанно загрустил, а девчонка торопила: – Поднимайся! А вы не вздумайте подходить к телефону – убью.
Олимпиада Петровна расстроилась всерьез:
– Нет, Дусь, ты погляди! Ведь никому мужик не нужен был, никому! Одна я подобрала… а как только его откормили, да еще и выкупали, так за него с пистолетом кидаются, нет, ну что делается…
Дуся между тем, приторно улыбаясь, медленно, как бы между делом, пробирался к Инге.
– Евдоким! К окну! – разгадала его замысел девчонка.
Она уже была на пределе – глаза лихорадочно блестели, на бледных скулах выступили багровые пятна, а рука с пистолетом опасно тряслась. И кто знает, может, не выдержали бы у девчонки нервы и пальнула бы она прямо в наивного Дусика, но мощный удар разделочной доской по голове свалил террористку на пол.
– Что тут у вас деится, я никак не пойму? – недовольно насупилась баба Глаша, появляясь перед застывшими Филиными. – Дуся, ты чо тут всякие безобразия распустил? Не дом, а какой-то боевик прям! А ишо дитенка приташшили!
– Женщина! – ожил Яков Глебыч. – Вы ее теперь того – молоточком по головке долбаните, долбаните! А то ведь у ней организм молодой, она быстро отойдет!
Баба Глаша деловито подобрала пистолет и сунула Дусе:
– На, упрячь куда-нибудь, завтра на помойку выкинешь… Нет, на помойку нельзя, детишки найти могут.
– Пусть он в унитаз выкинет! – распоряжался Яков.
– Инга… – растерянно шептала Олимпиада Петровна и медленно ощупывала свой лоб.
– А я вам говорил! Говорил! А вы меня за дурака приняли! – радостно орал уже Яков. – Это она меня, она! Она стащила из больницы и не кормила! А еще повариха, у!
Дуся молчал. Он сидел, опустив плечи, и тоскливо хоронил свою первую любовь. Может, правда, и не первую, но все равно жалко…
– И это что же она – из-за дикой любви? – никак не могла прийти в себя Олимпиада Петровна. – Надо же, как Офелия! Свихнулась на сердечной почве! Девочка поняла, что ты, Яшенька, нежно привязан ко мне и… и ее мозг не выдержал. А сердечко бьется?
