Анна Ольховская - Право бурной ночи
На следующее утро во время первого обхода на предмет подсчета подписанного материала я заглянула к Павлу. Он лежал, привязанный к кровати, с закрытыми глазами. Может, спит еще? Шепотом я окликнула:
– Павел! – Его глаза распахнулись, и он приподнял голову, пытаясь увидеть, кто его зовет. Заметив меня, он устало откинулся на подушку и хрипло проговорил:
– Слава богу, я не обознался, это все-таки вы!
– Я знаю, что вы меня принимаете за Анну Лощинину, но поверьте, вы ошибаетесь, я просто похожа на нее, меня зовут Уля, я здесь санитаркой работаю, – торопливо зачастила я.
– А откуда же вы, Уля, знаете, за кого именно я вас принимаю?
– Женщина в соседней палате сказала, она тоже обозналась.
– Женщина? – попытался вскочить Павел, забыв, что привязан. – Как ее зовут?
– Ксюша. Она мне записку передала, про вас разузнать просила.
– Она здесь? – из глаз Павла потекли слезы. Он не мог их вытереть и от этого, от собственной беспомощности, от неожиданной радости – в общем, от всего вместе, он потерял выдержку и забился на кровати, мотая головой из стороны в сторону. Я перепугалась, вбежала к нему в палату и попыталась прижать его, шепча на ухо:
– Тише, тише, успокойтесь, не дай бог, придет кто-нибудь, и тогда лежать вам зафиксированным еще долго. А так я слышала, что сегодня вас собирались на самостоятельный режим перевести, то есть будете свободно по палате передвигаться. Тогда ведь проще вам помочь будет, правда? Ну, пожалуйста, Павел, я обязательно что-нибудь придумаю, обещаю!
Видимо, последний аргумент оказался решающим. Павел перестал дергаться, затих и отвернулся от меня к стенке. Стеснялся своей истерики, дурачок. Да я бы на его месте точно бы свихнулась!
Глава 29
Сегодня в закрытом отделении дежурил другой санитар, Колян. Отличить его от Валеры можно было с трудом, просто однояйцевые близнецы какие-то! Только у Валеры модная прическа под названием «зеркало души», или, проще говоря, гладко выбритая голова, а у Коляна белобрысый ежик, сквозь который просвечивает розовая кожа. Да и весь его облик вызывает у меня стойкие ассоциации – Рождество, снег, во дворе мужики тянут из хлева здоровенного кабана, розового, с белой щетиной. Вот этот кабан и есть Колян. Ты смотри, стихами заговорила! Скоро, того и гляди, поэмы писать начну! Упсик! В голове неизвестно откуда запрыгали строчки:
Я ударю мягкой лапой,
Когти спрячу.
Торопить тебя не буду,
Время плачет.
Оторву листок заката,
Остро-алый,
Нарисую этой кистью
Тебе рану.
Мы напьемся с тобой крови
Винограда,
И свидетелей безумства
Нам не надо.
Я пушистая сегодня,
Я мурлычу,
Завтра, завтра я отправлюсь
За добычей.
Ну и что это, скажите на милость? Откуда это взялось? Не читаю я стихов, я вообще мало читаю. Мало читала. Теперь почему-то выискиваю все, что напечатано, любую ерунду. Уже всю скудную местную библиотеку освоила. Но этих стихов там точно не было, там только один замусоленный томик Пушкина и больше никаких рифм. Да что же там прячется, в голове моей безумной? У меня что, раздвоение личности после комы?
Ладно, хватит гадать, работать пора. Поведением Колян тоже мало отличался от Валеры, такой же невозмутимый шкаф. Когда мы, перепеленав лежачих, отправились кормить контингент, в кастрюлях опять еды было гораздо меньше, чем привезли. Новая пара голодных малюток, Колян и Лариса, сменщица Томы, тоже, оказывается, большие любители перекусить. Я очень переживала из-за Ксюши, как там она ночью? От такого танка, как Валера, шансов отбиться практически нет. Но когда мы подошли к двери ее палаты, я обратила внимание, что сама дверь выглядит как-то странно, словно в нее со всей дури бился носорог. Заметив мое удивленное лицо, Колян, ковыряясь в зубах (и что там могло застрять после манной каши?), пробухтел:
– Это Валерка ночью сюда ломился, хотел бабенку развлечь.
– И что, развлек? – стараясь говорить как можно безразличнее, спросила я.
– Неа! – заржал чуткий и отзывчивый паренек. – Эта зараза чего-то в замочную скважину понапихала, ключ вставить нельзя. Валерка попытался дверь взломать, так это же отделение для буйных, здесь дверь только выстрелом в упор из гаубицы вынести можно.
– Ну, вам виднее, – с облегчением вздохнула я. Молодец, Ксюха! Правда, проблема пока не решена полностью, но что-нибудь придумаем. А Колян тем временем продолжал:
– В общем, бился он, бился, пока от грохота дежурный врач не проснулся и не ввалил Валерке по полной программе. Разозлился Валерка жутко, я этой бабе, что тут сидит, не завидую. Замок сегодня сменят, у нее все, чем новый можно испортить, постараются забрать, и она будет в полном Валеркином распоряжении. А он у нас парень незатейливый, обид не прощает. Жить, она, конечно, будет, но жизнь у нее теперь станет очень увлекательной! – и Колян, похабно ухмыляясь, захихикал. Вернее, захрюкал, они с Валерой и в этом одинаковы.
Надо срочно что-то придумать! Я открыла окошко и протянула подошедшей Ксюше еду. Обернувшись к Коляну, я громко спросила:
– А как же мне сегодня убраться в этой палате, если замок испорчен?
– Часа через два Тимофеич, слесарь наш, подойдет, он все исправит, тогда и приходи, мой свои полы, – зевая, протянул санитар. – А ты…, готовься, завтра Валера на дежурство заступает, он о-о-очень тебя увидеть хочет!
Услышав это, Ксюша побелела и умоляюще посмотрела на меня. Одними губами, четко артикулируя, чтобы можно было понять, я объяснила ей, что поговорим, когда я приду забирать посуду.
С Павлом в присутствии санитара не удалось перекинуться и парой слов, я только кивнула ему как можно приветливее, но и это заметил мой спутник.
– Что, понравился мужичок? – по-своему истолковал он мое поведение. – Так ты давай, не тушуйся, Валерка в соседнюю палату на экскурсии ходить будет, а ты сюда. – От этих слов лицо Павла окаменело, а Колян игриво продолжил: – Сегодня этого хмыря на самостоятельный режим переводят, так что он в полном твоем распоряжении. А если заартачится, мне скажи, я его опять к кровати привяжу. Ты ведь будешь ласковым с Улей? – издевательски спросил он Павла. Тот молчал, глядя перед собой, только желваки ходили ходуном.
– Ой, ну что ты, Колян, такое говоришь! – жеманясь и тупо хихикая, прогундосила я. – Вон ведь мужчина симпатичный какой, а я… – и я безнадежно махнула рукой.
– А что ты! – увлекся собственной идеей Колян. – Ты у нас тоже ничего, аппетитная, правда, я слышал, вилкой здорово управляешься!
– Так я же по любви хочу! – натянув на физиономию максимально романтичное выражение лица, провыла я. – Чтобы человек мне нравился, а то вламываются два бабуина, давай, мол! Ага, разогналась прям, спешу и падаю! – начала привизгивать и истерить я. – Они у меня еще мало получили! А вот с этим красавчиком я бы не прочь, – и, застеснявшись, я потупила глазки.
– Так в чем проблема! – радостно потер руки Колян. – Сегодня же вечером и придешь к нему на свидание. Я Лариску предупрежу, она ключи даст.
– А ты разве ночью не дежуришь?
– Дежурю, конечно, но у меня свои интересы по ночам, как и у тебя. А Лариска у нас верная жена. Иногда. Когда никого подходящего не найдет. Странно, что она еще этого парня не застолбила, не обратила внимания просто, а то он бы уже был при деле. Но ты не переживай, – успокоил он меня, – раз ты первая успела, парень твой, у нас все по-честному. В общем, сегодня ночью приходи. А ты, – обернулся он к Павлу, – чтобы старался у меня! Если Уля, не дай бог, пожалуется, мало тебе не покажется! Готовься! – И, довольно захрюкав, Колян потащил меня из палаты.
Оставив Коляна щебетать с Ларчиком, я отправилась собирать грязную посуду. Что интересно, оказалось, что ключ от всех дверей в отделении (дверей палат, разумеется) оказался один, как в вагоне от купе. Это должно пригодиться. Нет, ну вот скажите мне, и с какого перепугу я решила поучаствовать в судьбе Ксюши и Павла? Ведь я очень сильно рискую, а куда мне идти, если что? Документы мои в отделе кадров, и паспорт в том числе, но даже если бы паспорт у меня был, что мне делать? Ни жилья своего, ни прописки, ни специальности. Но все равно, если честно, я была рада приключению, яркому событию в моем сером существовании. Не знаю, как раньше, но сейчас моя жизнь меня очень сильно напрягала. Иногда я внимательно начинала присматриваться к содержимому нашего хозсклада, выбирая веревку попушистее и мыло поароматнее, ведь если уж вешаться, то с комфортом! Трясина этого мерзкого существования затягивала, засасывала меня, не давала дышать. И только надежда, что все это временно, была той веточкой, за которую держится человек, попавший в болото. Поэтому и не колебалась я при принятии решения помочь ребятам. Будь что будет (хуже ведь точно не будет)!
Бренча тележкой, я подошла к палате Ксюши, открыла дверь и вошла. Ксюша сидела на кровати, вытянувшись в струнку, и смотрела на меня, не отрываясь. И, боже мой, чего только не было в ее взгляде! Робкая надежда и в то же время бесконечное отчаяние, радость и тоска, ожидание чуда, растерянность и… Не выдержав этой боли, я подбежала к ней, присела рядом и прошептала на ухо:
