Елена Логунова - Конкурс киллеров
— Лебеди тоже, — кивнула тетка. — А еще такие длинношеие и ногастые, ну, которые головы в землю прячут!
— В песок, — машинально поправила я.
Итак, у Аркадия, как там его фамилия, тоже живут страусы! Я была права! Хотя что это мне дает и каким образом приближает к разгадке серии преступлений, пока не знаю…
— Ну, всего вам доброго, — раскланялась я со словоохотливой теткой. — Читайте журналы!
— Ты в другой раз сразу мне их неси! — донеслось мне вслед. — Чего далеко ходить? Постучишь в калиточку, позовешь тетю Машу, я и выйду. Я завсегда дома, выскочу разом, коли не занята.
У меня сложилось впечатление, что занята тетка Маша в основном подглядыванием за соседями. Такой человек — находка для сыщика, но вообще-то мне подобные персонажи ужасно неприятны. Надеюсь, перелистывание иллюстрированных журналов хоть ненадолго отвлечет не в меру любопытную бабу от шпионажа за окружающими!
— Куда теперь? — сухо поинтересовалась Ирка, когда я с довольным выражением лица плюхнулась на сиденье.
— Куда угодно! — великодушно разрешила я. — Хочешь, закатимся сейчас в какую-нибудь уличную кафешку мороженое лопать? Ты, наверное, изжарилась в машине…
— С чего бы это вдруг такая забота? — проворчала Ирка, выруливая из переулка.
— А я узнала, что хотела, — призналась я. — Правда, к чему мне эта информация, пока и сама не знаю…
Получасом позже мы сидели в теплых пластмассовых креслицах уличного кафе, с наслаждением поедая высококалорийный пломбир. Аппетитные белые шарики в моей креманке были посыпаны тертым орехом, а Иркино мороженое было полностью погребено под наслоениями орехов, варенья, печенья, шоколада и взбитых в густую пену сливок.
— Как ты это ешь? — поинтересовалась я. — Там же мороженого — процентов двадцать, не больше, остальное все добавки!
— Отстань, — добродушно отмахнулась подруга. — Мне нравится!
Пожав плечами, я отстала. В самом деле, о вкусах не спорят, а Ирке к тому же надо держать себя в форме: сто кило живого веса — это вам не хухры-мухры! Нужна особая диета, чтобы не потерять ни грамма даже в изнурительное летнее пекло!
Пекло, впрочем, постепенно сошло на нет, пышущее жаром солнце благополучно утонуло в водах реки Кубани, вечерние сумерки принесли с собой прохладу.
— Хорошо-то как! — отправив в рот очередную порцию орехового пломбира, воскликнула я.
И тут зазвонил телефон. Ну что за подлое изобретение! Вечно он трезвонит в самый неподходящий момент!
— Да! — недовольно сказала я в трубку.
— Ленка, говори, ты чем моего Мурика кормила? — без приветствия налетел на меня Венечка. — Я ему курицу даю — он не жрет! Рыбу свежую даю — опять не жрет! А сам смотрит на меня так выжидательно, словно просит чего-то! Мне даже страшно стало, ты вроде говорила, он на какого-то человека напал? Может, у меня удав-каннибал?
— Может, и каннибал, не знаю, но вообще-то он ел куриный фарш, — припомнила я. — Две двухсотграммовые пачки съел одну за другой, по-моему, ему понравилось.
— Фарш он тоже не ест!
— Не может быть, — я задумчиво посмотрела в свою креманку, на остатки пломбира, и меня осенило: — Венька, я забыла тебе сказать! Фарш был замороженный! В смысле, он съел его еще замерзшим! Как мороженое! Ему, наверное, жарко! Что там у тебя есть из еды, окорочка, рыба — неважно, сунь это в морозилку! Вот увидишь, в мороженом виде Мурик съест что угодно, хоть лоточек со льдом!
— Ты думаешь? Ладно, я попробую, — неуверенно сказал Венечка. — Спасибо за совет.
— Приятного Мурику аппетита, — я собралась отключиться, но тут Венечкин голос снова обрел силу:
— Ленчик, слышишь, я тут вспомнил еще одного типа из твоего списка! Это Рыло!
— Какое еще рыло? — удивилась я. — Нет у меня там никаких рыл!
— Есть! Каша Косорылко! То есть Каша — это тоже прозвище, его Аркадием зовут! Аркадий Косорылко!
— Венька, ты врешь, — я торопливо тянула из кармана пресловутый список, уже изрядно помятый и потертый на сгибах листок. — Нет здесь никаких каш, и рыл нет, и ни едного Косорылко!
— А Раевский есть?
Я спешно перечитывала список:
— Ну, есть!
— Это он.
— Почему?
— Потому что взял фамилию жены, — терпеливо объяснял Венечка. — Был Косорылко — стал Раевский, как ты не понимаешь?
— Очень даже понимаю, — согласилась я. — Фамилия Косорылко звучит на редкость неблагозвучно, Раевский-то не в пример лучше… А ты откуда знаешь, что это он?
— Так мы же учились вместе на биофаке! — засмеялся Венечка. — Пять лет в общаге одну комнату на четверых делили! Это потом Каша подался из биологов в торгаши и из Рыла превратился в Раевского! А в те времена был парень как парень, с закидонами, правда… Он специализировался по пернатым, и между прочим все мечтал наладить контрабандный поток золота с помощью перелетных птичек…
— Это как? — заинтересовалась я.
— Так! Тут окольцевать их золотом, там это золото снять! Видишь, с юности человек тягу к ювелирке имел, потому, наверное, и поднялся!
Похохатывая, Венька отключился.
— Байки, — проворчала я, торопясь доесть быстро тающее мороженое. — Контрабанда золота при помощи перелетных птиц, придумают тоже!
Не донеся ложечку до рта, я остановилась.
— Ты капаешь мороженым себе на брюки, — заметила наблюдающая за мной Ирка.
— Ага, — я тупо перелила содержимое ложечки обратно в креманку, помешала растаявшее мороженое, облизала пустую ложку и замерла.
Где-то когда-то я уже слышала подобный анекдот?
— Очень интересно выглядишь, — откровенно потешаясь, заметила Ирка. — На редкость интеллектуально! С торчащим изо рта черенком ложечки, с глазами, как плошки!
Вспомнила! Нечто в этом роде мне рассказывал Гжегош!
Дело было давно, я училась в университете и жила в общежитии. Отдельного корпуса для иностранных студентов тогда еще не построили, поэтому афганцы, вьетнамцы, алжирцы, поляки, болгары и прочие зарубежные гости жили вместе с русскими студентами. Из каких-то особых политических соображений их расселяли в пропорции один к трем: на одного иностранца — трое наших. Поляк Гжегош изучал русский язык, поэтому мы частенько сталкивались с ним не только в общаге, но и на факультете. Красивый черноглазый парень обращал на себя внимание девиц, но все они быстро отваливали в сторону, познакомившись с ним поближе. Очаровательный Гжегош был неприлично экономен, можно даже сказать, скуп. В принципе, фантастической бережливостью отличались все наши польские друзья, повально занимавшиеся тем, что тогда называлось «фарцовкой»: они везли из Народной Польши дефицитные в СССР тряпки и косметику, успешно продавали их русским однокашникам, а на выручку покупали золотые кольца. В те времена золото в Польше стоило в два с половиной раза дороже, чем в Союзе, так что это был неплохой бизнес. Поскольку поляки фанатично экономили каждую копейку, посиделок с обедами в складчину у них не бывало, каждый готовил себе сам и кушал в одиночку. Мы к этому привыкли, но вид здоровенного парня, разводящего в крохотном ковшике половину пакетика сухого супа, был так впечатляющ! Увидев однажды, как рослый широкоплечий Гжегош лезвием опасной бритвы крошит в кипяток тщательно очищенную сморщенную морковку, похожую на хвостик дистрофической мышки, я прослезилась и из сострадания позвала парня на чай. Ну, может, не из чистого сострадания — говорю же, он был высокий, широкоплечий, красивый. В общем, в моем вкусе.
И не только в моем!
Известно, что в отечественной традиции чаепитие подразумевает наличие на столе не только стаканов, заварочного чайника и емкости с кипятком, но и сахара, варенья, меда, плюшек-ватрушек, бутербродов-с-чем-бог-послал и так далее. За давностью лет не помню, что именно было в нашем меню в тот вечер… Хотя нет, помню! Было сало! Роскошное розово-белое сало с мясными прожилками, и домашние яйца в скорлупе цвета ряженки, и густое малиновое варенье: накануне к моей соседке Таньке приезжала из станицы мама. И вот в результате обстоятельного чаепития с застольной беседой другая моя соседка, Галина, влюбилась в Гжегоша, а Гжегош — в кубанское сало. Поэтому впоследствии за накрытым столом мы встречались неоднократно, хотя дальше дружеских отношения Галки и Гжегоша не пошли. Помнится, в те времена она очень об этом сокрушалась…
Так вот, этот самый Гжегош рассказывал мне подобный анекдот из собственной, как он утверждал, жизни. Если ему верить, он в паре с одним русским парнем провернул дерзкую коммерческую операцию, попадающую под определение контрабанды. Русский партнер Гжегоша приобрел почтового голубя и поселился в какой-то деревеньке на Западянье, то есть в Западной Украине. До границы с Польшей было рукой подать, а на той стороне тоже находилась деревня, и в ней поселился Гжегош. Улавливаете суть операции? Русский парень привез с собой приличный запас золотых обручальных колец и перстней-печаток, умный почтовый голубок исправно перетаскал их в ПНР, там Гжегош золото реализовал, а навар приятели поделили. Не знаю, откуда взялся необходимый для проведения операции первоначальный капитал и каковы на самом деле были масштабы акции, но последний семестр в университете Гжегош нормально питался в студенческом кафе, на чай к нам не напрашивался, и Галка страшно грустила…
