Наталья Александрова - Козел и бумажная капуста
— Слушай, Ульяна, — повинуясь неосознанному порыву, сказала я, — не рассказывай никому про этот случай. Понимаешь, раз Павел умер, а его шеф так ругал... как-то нехорошо это, и шефу неприятно будет.
— Ну, что шефу неприятно, мне плевать, — решительно высказалась Ульяна, — а вот что он мне веселую жизнь устроит, если узнает, что подслушивала, это точно. Так что не волнуйся на этот счет — буду молчать в тряпочку.
Она взяла чашки и вышла из комнаты, а я совершенно машинально подошла к ксероксу, стоящему в углу. Ксерокс как ксерокс, ничего особенного, фирмы «Панасоник». Рядом стояла переполненная корзина для мусора. Вообще было заметно, что в комнате долго не убирали — на подоконниках пыль, очевидно, уборщица уволилась по летнему времени или была в отпуске.
Я поглядела на переполненную корзину и решилась вывалить бумаги на пол. На этот противообщественный поступок меня натолкнуло одно место в рассказе Ульяны — ксерокс-де у них работает из рук вон плохо, и Паша испортил два листа. А куда он их выбросил? Разумеется, в корзину. По собственному опыту знаю, что корзина наполняется примерно дня за четыре, сегодня у нас среда, там были два выходных, стало быть, в четверг корзина была пустой, и теперь весь мусор с четверга лежит наверху той кучи, что я вывалила на пол. Я порылась в бумажках и, разумеется, ничего не нашла — то есть были какие-то чертежи, планы зданий, калькуляции, разграфленные листы, схемы, служебные записки.
В коридоре послышались голоса, и я срочно начала запихивать мусор обратно в корзину, и вот тогда-то на глаза мне и попалась смятая бумага с французским текстом. Правда, текстом назвать это было нельзя — копируемый документ был сильно смазан, можно разобрать только отдельные слова. То есть я-то как раз не могла этого сделать, потому что в школе изучала английский. Я запихнула бумагу в карман, а корзину с мусором поставила на место.
Шаги в коридоре удалились, в комнате по-прежнему никого не было. Я решила дождаться Ульяну и ретироваться, взяв у нее все телефоны и оставив номер моего мобильника.
Ульяна что-то здорово задерживалась, видно, заболталась с кем-то, и в это время неожиданно зазвонил светло-бежевый телефон на ее столе. Поскольку больше некому было ответить на звонок, я сняла трубку.
— Что же ты думаешь — от меня так просто спрятаться? — прозвучал в трубке слишком хорошо знакомый мне голос, тот голос, который я теперь слышала даже в кошмарных снах — хрипловатый баритон телефонного шантажиста. — Не надейся, дорогая, ты от меня так легко не отделаешься. Если хочешь, чтобы тебя оставили в покое — отдай записную книжку. Это только для начала...
Вот, именно этого я и боялась. Телефонная книжка Павла — это только первый шаг, первое требование. На этом шантажист, конечно, не остановится.
— Пошел ты к черту! — рявкнула я и бросила трубку на рычаг.
И уставилась на телефон.
Когда мне нужно было позвонить в похоронное бюро, Ульяна показала на другой телефонный аппарат — черный, стоящий на отдельном столе. А этот, бежевый, по которому я сейчас разговаривала, — местный телефон.
Значит, этот шантажист сейчас находится где-то здесь, поблизости, может быть, в соседней комнате...
Я зябко передернулась. Мне показалось, что прямо в спину кто-то смотрит холодным насмешливым взглядом.
Хотя, может быть, я и преувеличиваю. Возможно, он звонил снизу, от охранника, там тоже есть местный телефон. Вспомнив про охранника, я рассердилась. Меня мариновал чуть не сорок минут, а сам пускает всяких преступников! Нужно срочно уносить отсюда ноги, но перед этим я решила сделать еще кое-что.
В комнате по-прежнему никого не было, тогда я придвинула к себе городской телефон и набрала номер из записной книжки Павла, номер Лидии Андреевны Скавронской, о которой так много узнала интересного из разговора с Ульяной. Вернее, про нее саму я ничего особенного не узнала, но вот от нее надеялась кое-что узнать. Может быть, Павел звонил ей и успел договориться о встрече?
Трубку сняли почти сразу, но вместо голоса тихой интеллигентной старушки, который я ожидала услышать, раздался бодрый и энергичный мужской голос.
— Слушаю вас! — пророкотало в трубке.
— Могу я попросить Лидию Андреевну? — осведомилась я неожиданно заискивающим тоном.
— А кто ее спрашивает? — вежливо, но непреклонно поинтересовался мой собеседник.
Голос его показался мне смутно знакомым.
— Это... — я хотела ответить уклончиво, но подумала, что тогда и собеседник ничего мне не скажет, и, оглядевшись по сторонам, решительно заявила: — Вас беспокоят из архитектурно-строительной фирмы «Атлант». Лидия Андреевна имела дела с нашей фирмой, и у нас возник к ней небольшой вопрос, поэтому мне нужно поговорить с ней.
— Вот ведь какие дела... — мой собеседник замялся, — Лидия Андреевна не сможет подойти к телефону, она скончалась.
И тут я вспомнила этот голос. Не столько даже голос, сколько эту присказку: «вот ведь какие дела». Это был не кто иной, как капитан Овечкин, один из двух капитанов, которые нанесли мне визит на следующий день после ужасной гибели Павла.
Я сбивчиво извинилась и повесила трубку, пока капитан Овечкин тоже не узнал меня — иначе у него может возникнуть ко мне целый ряд неизбежных вопросов. А так... пусть он проверяет, откуда ему звонили, пусть прослеживает звонок — ему подтвердят, что звонили действительно из архитектурно-строительной фирмы «Атлант»...
Но что же означает присутствие капитана Овечкина в квартире Лидии Андреевны Скавронской? Он сказал, что Лидия Андреевна скончалась. Однако, если умирает своей смертью тихая одинокая старушка, милиция обычно не проявляет к такому событию интереса. Значит, Лидия Андреевна умерла не своей смертью? Ее убили? Тогда запись в блокноте Павла приобретает особый смысл...
Я схватила сумку, сунула в нее записную книжку и выскочила в коридор, где столкнулась с Ульяной. Пробормотав слова прощания, я устремилась к лестнице, крича, что позвоню ей завтра.
Охранник чуть в стороне от двери читал иллюстрированную газету и не обратил на меня ни малейшего внимания. Как видно, я правильно поняла его сущность: он опасается только входящих людей, выходящие его мало интересуют.
Оглядываясь по сторонам, я припустила по улице. Никто меня не преследовал. На улице было жарко и душно, видно, собиралась гроза. Почувствовав, что если не выпью немедленно чего-нибудь холодненького, то свалюсь тут же на месте, я заскочила в первое попавшееся кафе и попросила апельсинового сока со льдом. Народу в кафе было мало, я села так, чтобы наблюдать за входной дверью, хотя, что мне это даст, и сама не знала. Если даже войдет шантажист, как я узнаю его в лицо? Но мне надоело бояться и убегать, следовало сесть и спокойно подумать.
Если принять как гипотезу, что Пашина смерть связана с тем самым конвертом, который работяги нашли в старом сейфе (а мне ничего больше и не остается), то в дело вмешивается таинственный шеф — как его там? Валерий Васильевич. Пока точно известно, что именно он забрал конверт с бумагами.
Теперь, если я не ошиблась, а я ручаюсь в том, что узнала по телефону голос капитана Овечкина, то смерть Лидии Андреевны Скавронской произошла не случайно. Не естественная была смерть у бедной старушки, иначе капитан Овечкин не торчал бы у нее в квартире. Тогда возникает множество вопросов. Когда умерла бабулька — до или после Павла? А может быть, она уже была мертва в тот четверг? А если нет, звонил ей Павел или нет? Звонил ли ей шеф и куда он вообще дел бумаги? Что было в этих бумагах?
Насчет последнего вопроса я могу только апеллировать к остаткам французского письма, отдельные слова, возможно, удастся разобрать. К шефу пока лучше не соваться, а вот выяснить, когда умерла старушка Скавронская, можно путем расспрашивания соседей — надежный проверенный способ. Я приободрилась и в это время в моей сумочке запищал мобильник.
— Дорогая, с тобой ничего не случилось? — спрашивал взволнованным голосом Вадим. — Ты вдруг пропадаешь надолго и совершенно не даешь о себе знать.
— Ты очень кстати! Ты мне нужен! Вернее, не ты, а машина! — выпалила я и тут же опомнилась. — Извини...
— Куда на этот раз? — холодно осведомился он.
