Дарья Калинина - Горный шиповник
Тамара, старшая, перестала рыдать и, обведя затуманенным взглядом своих спутников, растерянно произнесла:
– А где же папа?
Дочки вновь залились горючими слезами, беспокоясь за отца. Остальные растерянно переводили взгляд друг на друга, не зная, что предпринять.
– И куда понесло этого старого дурака?
– Может быть, отлучился по нужде?
Прошла еще четверть часа, а дядя Гоги так и не появился. Люди встревожились.
– А если ему стало плохо? – Это предположил один из парней, но остальные подняли его на смех.
– Ты не знаешь дядю Гоги! Он в этих горах родился и вырос.
Тамара всхлипнула и подтвердила:
– У дедушки, папиного папы, высоко в горах был маленький домик – сакля. Там они с бабушкой и жили до самой смерти. А папа переехал вниз, женившись на маме.
Все замолчали. Куда пошел дядя Гоги – никто не понимал. От этого им стало еще тревожнее.
– Надо идти, – наконец сказал кто-то из ребят. – Поискать его. Пусть он и хорошо знает горы, но, может быть, он упал? И теперь лежит и не может встать.
Все мужчины, кроме Давида, засобирались. Никаких накидок не было, но зачем они нужны, если все и так уже промокли до нитки? Сначала Давид обиделся, что его не берут с собой. Но Дидо серьезно, как равному, положил руку на плечо мальчика и сказал:
– Кто-то должен остаться с женщинами, чтобы охранять их.
Сказал – как отрезал.
Пришлось Давиду довольствоваться этим объяснением. Ася удивилась, что ее строптивый братишка послушался. Ей самой пришлось бы потратить много сил и, возможно, так и не добиться от Давида послушания.
– Спасибо тебе, – прошептала Ася, обращаясь к Дидо.
Тот в ответ мимолетно улыбнулся и, уходя, приобнял девушку. Асю словно окатило горячей волной. Удивительно: только что у нее буквально все поджилки тряслись от холода – и вдруг в один момент ей стало тепло!
Мужчины ушли, а женщины и Давид в тревоге строили различные предположения, одно другого страшнее.
Примерно через полчаса, когда дождь ослабел, они услышали приближающиеся голоса и различили под дождем темные силуэты.
– Несут!
Тамара выскочила из укрытия и бросилась к отцу, которого несли четверо парней:
– Ему плохо?
Она могла бы и не спрашивать. Голова дяди Гоги была откинута назад. С его безучастного лица струйками стекала вода вперемешку с кровью, сочившейся из-под волос.
– Он ранен?
Никто не произнес ни звука. У Аси тоскливо заныло сердце от этого недоброго молчания.
– Что? – спросила она у Дидо, когда тот вошел. – Что с дядей Гоги?
– Он мертв.
Ася едва удержалась от крика, прижала ко рту руку, расширившимися от охватившего ее ужаса глазами уставилась на труп.
– Что с ним случилось?
– Не знаем. Мы с Костасом нашли его в таком состоянии на берегу реки.
Костас, высокий черноволосый парень с внешностью типичного грека с древних мозаик, кивнул головой:
– Да, он лежал среди камней. Наверное, поскользнулся. Упал, ударился головой и…
Он не договорил: до Тамары дошла наконец страшная правда. Упав на колени прямо в жидкую грязь, она страшно завыла.
– Тамара! Перестань!
Но девушка и не думала униматься. Страшно причитая, она принялась рвать на себе волосы и царапать лицо ногтями.
– Это я! – рыдала она. – Я одна виновата! Это я уговорила папу пойти с нами в горы! Он бы никогда не оставил нас одних! Мы обе виноваты! – И ударив себя кулаками в грудь, Тамара закричала: – Будь проклят тот час, когда я заикнулась папе про этот поход!
Убедившись, что успокоить Тамару не удастся, ребята отошли немного в сторону, оставив сестер возле тела. Предстояло принять нелегкое решение: что же теперь делать?
– Путь домой отрезан, – сказал Дидо. – Там, где мы прошли, сплошной поток из грязи и камней.
– Надо позвонить! – выкрикнул кто-то.
Предложение это вызвало только усмешки. Высоко в горах можно было связаться только с помощью рации, а ее никто с собой не захватил.
– Придется ждать, пока стихнет дождь.
Ася непроизвольно ахнула:
– Как ждать? Рядом с трупом?! Может быть, послать гонца в деревню?
– Я же тебе объясняю – в горах не пройти, – вздохнул Дидо.
Ася задумалась. Был уже поздний вечер. Ясно, что ночью они ничего предпринять не смогут. Но когда рассветет и дождь, надо надеяться, стихнет, может быть, за ними вышлют спасательную экспедицию?
– Если они утром пройдут, мы тоже к тому времени сумеем, – возразил ей Василий. – Так что нечего на кого-то надеяться. Справимся сами.
Он подошел к безутешно рыдавшей Тамаре. Но вовсе не девушка его интересовала. Василий долго разглядывал труп ее отца, на его лице отражалось все большее смятение. Наконец он поднялся с колен, потрепал Тамару по плечу:
– Держись!
Вернулся к остальным.
– У меня есть для вас очень скверное известие, – озабоченным голосом произнес он.
– Дядя Гоги мертв, мы знаем, – отозвался кто-то.
– Мертв, да. Но дело в том… дело в том, что дядя Гоги погиб не из-за несчастного случая. Его убили!
Под пологом стало очень тихо. Тамара перестала рыдать и прислушалась.
– Убили? – прошептала Света. – Как это?..
– Очень просто. Ударили по голове.
– Кто мог его убить? Тут на много километров вокруг нет ни единой живой души, кроме нашей компании!
Василий хмуро кивнул:
– Вот именно!
Света помертвевшим голосом спросила:
– Ты хочешь сказать, что убил его кто-то из нас?!
Поднялся хор возмущенных голосов:
– Это невозможно!
– Мы все время были вместе!
Но громче всех прозвучал голос Дидо:
– С чего ты вообще решил, что его убили? Объясни!
– Удар был нанесен сверху. Чтобы разбить голову таким образом, дядя Гоги должен был падать отвесно вниз. А там, где его нашли, нет ни достаточно больших камней, ни скал, чтобы он мог с них свалиться, – сказал Василий.
Остальные не поверили Василию и пожелали убедиться в его словах сами. Голову дяди Гоги осмотрели, ощупали. Действительно, удариться таким образом сам он вряд ли мог.
– Убил его кто-то из нас, выходит, так? – пробормотал Давид.
Все молчали, растерянно глядя друг на друга. Признать, что в их тесном кругу появился убийца? В это невозможно было поверить! У Тамары начался очередной приступ истерики, она заверещала:
– Убийца среди нас! Рядом! Он не успокоится, пока не убьет нас всех! Мы обречены!
Дидо влепил ей пощечину. Тамара ненавидящим взглядом уставилась на него:
– Это ты виноват! Ты привел нас сюда!
Дидо пожал плечами, мол, с дурами не разговариваю. Света всхлипывала. Мужчины громко заспорили. Ася молчала. Что толку кричать, размахивать руками, рыдать? Нужно собраться с мыслями и понять, кто и почему убил дядю Гоги. Насколько Ася знала, он жил очень тихо. После смерти жены остался с двумя дочерьми, все свое свободное время посвящал им.
Хотя, возможно, он излишне в этом усердствовал. Никуда не отпускал их одних. Даже в магазин сопровождал дочерей, ревниво, как цербер, поглядывая по сторонам и отпугивая всех молодых людей, встречавшихся им на пути. Парни оставили все попытки познакомиться с его дочками, завидев эту троицу, они поспешно шарахались на другую сторону улицы, уступая дорогу сердитому мужику.
В деревне такая сильная отцовская любовь была предметом постоянных шуток и анекдотов. Ася задумалась: каково же было сестрам? Не сводила ли их с ума постоянная жесткая опека отца? Может быть, в их душах зрел бунт? И – назрел? Старшей дочери уже сравнялось двадцать семь. Младшей скоро двадцать четыре. В Буденовке этот возраст считался для девушек даже не критическим, а катастрофическим. Если девушка не выходила замуж до двадцати двух – двадцати трех лет, рассчитывать ей было уже особо не на что.
Да, сестры вполне могли взбеситься. Отец своим поведением отпугивал от них всех, кто рискнул бы посвататься.
– Опять же деньги, – пробормотала Ася, не обращая внимания на брата, который устроился рядом с ней и внимательно слушал. – С деньгами даже таких дур и уродин кто-нибудь взял бы за себя. А у дяди Гоги, говорят, еще с девяностых годов припрятана тугая кубышка. Жил он скромно… Дочкам могло показаться, что так дальше не пойдет.
Да, девицы оказывались наиболее заинтересованными в смерти своего отца. Звучало это, конечно, чудовищно. Ася никогда бы не решилась озвучить эту мысль, но это сделал за нее простодушный Давид.
– Зря ты ревешь, тетя Тамара, – спокойно заявил он, глядя на старшую дочь дяди Гоги. – Все равно никто не поверит, что ты и правда горюешь. Ведь это же ты убила своего папу! Ты или твоя сестра!
И он спокойным тоном изложил Асины соображения.
