Керри Гринвуд - Убийство в «Зеленой мельнице»
— Спасибо, Айрис. Да, он так распереживался из-за этого, что наверняка помчался домой к мамочке. А уж чего она мне наговорит за то, что я позволила ее дражайшему сыночку лицезреть труп, просто страшно подумать.
— Ну, в этом-то вряд ли ваша вина, мисс, — возразил Робинсон.
Фрина вздохнула и откинула волосы назад.
— Ей это совершенно не важно — госпожа Фриман не имеет ни малейшего понятия о справедливости. Да ладно, не беспокойтесь. Будем переживать неприятности по мере их поступления. Так что, Джек, вы хотите нас допросить?
— Да, мисс, поодиночке, если не возражаете, а затем вы все сможете пойти домой.
— Хорошо, кто первый?
— Начнем с музыкантов, если вы не против. Сначала вы — господин Стоун, верно?
Фрина вернулась к своему месту на эстраде, закурила папиросу и предложила свой портсигар остальным. Мисс Джордан отказалась презрительно, Хью Андерсон — вежливо, а Бен Роджерс походя прихватил одну. Остальные приняли предложение и молча закурили. Фрина прикидывала, как бы ей начать разговор.
— И давно вы вместе? — небрежно поинтересовалась она, думая о том, что сейчас Стоун рассказывает Робинсону, и куда подевался этот придурок Чарльз.
Джим Хайд пошарил позади себя, извлек припрятанную бутылку с недозволенным алкоголем и отхлебнул.
— Тромбонистам всегда жутко хочется пить, — пояснил он. — В этот тромбон всю душу продуть можно. Сколько мы вместе? Да уж года два-три. Я играл в Мельбурнском симфоническом, но там тромбону делать нечего. А потом я услышал джаз — новоорлеанский. Мы играем чикагский, но тот парень вытворял на трубе такое! Потом появился Тинтаджел, он хотел набрать свою команду, вот я и присоединился. И нам вполне хватает на жизнь, — с некоторым удивлением добавил он. — Люди просто помешались на джазе, им все мало.
— А я приехал вместе с Теном, — проговорил барабанщик, забирая бутылку из рук Джима Хайда. — Он из Корнуолла, как и я. Мы приехали сюда, познакомились с Айрис, затем появился Джим, да и Хью слонялся рядом, он студент-медик, а потом как-то за бутылкой мы выторговали Бена у Тома Свифта[8]. Хотя я не думаю, что он у нас надолго, поскольку Нерина…
— Послушайте, а что случилось с Нериной? — нетерпеливо перебила Фрина. — Ее что, убили?
Музыканты что-то невнятно проворчали. Хью взял у Кларенса пиво, чтобы смягчить чувство неловкости.
Фрина махнула рукой:
— Ладно, пустяки, забудьте. Наверняка в свое время все станет ясно. Или, во всяком случае, яснее, чем сейчас. Идите, Джим, полицейский зовет вас.
Джим покорно последовал на вызов, а Бен Роджерс, завершив девятый круг по залу, рухнул на свое место, грубо выдернув бутылку из рук Хью.
— Какой интересный корнет, — удивилась Фрина, заметив, как Бен инстинктивно подхватил инструмент. — Похоже, у него есть какие-то дополнительные части.
— Это эхо-корнет, — глухо буркнул Роджерс. — У него встроенная сурдина.
— Так вот как у вас получается этот шепот в «Лети, дрозд мой». А я думала, что просто не заметила сурдину.
— С этим корнетом она мне не нужна. Тут сбоку есть вентиль, переключающий на другой раструб.
— Можно взглянуть? — Фрина протянула руку, и Бен неохотно позволил ей осмотреть инструмент.
Вентиль размещался в самом низу слева, а справа изогнутая медная трубка заканчивалась прямо перед основным раструбом, узкое отверстие на конце не расширялось.
— Наверняка нужно очень мощное дыхание, чтобы дуть в такую, — заметила Фрина, стараясь не запачкать идеально отполированную поверхность инструмента отпечатками пальцев. — Потрясающе.
Она вернула инструмент Роджерсу, тот подышал на него и протер носовым платком, словно чужое прикосновение могло испортить корнет.
— Интересуетесь джазом, мисс? — спросил он. — Много слушали?
— Да, интересуюсь. Нет, слушала немного, если не считать постоянного приглашения на новоорлеанские вечера на Гертруд-стрит, в Фитцрое.
— Это, наверное, Доктор, — встрял Кларенс Дэвис. — Неужели вы знакомы с ним, мисс? — Он улыбнулся Фрине, насмешливо скривив уголки губ: — Подумать только!
К счастью, Кларенса вызвали, и он не успел развить эту тему. Фрина не стала упоминать, что последнее дело потребовало от нее более тесного знакомства с борделями, чем хотелось бы. Вместо этого она спросила:
— И давно вы играете?
Роджерс любовно уложил корнет в футляр.
— Лет десять или вроде того. А вам-то что?
— Да ничего. Это называется Светский Разговор. Мне кажется, вам не помешало бы взять несколько уроков. Мы не сможем уйти отсюда, пока детектив-инспектор Робинсон не закончит свое дознание. И если вы, дорогой господин Роджерс, предпочитаете метаться тут и рычать, дело ваше, не стану мешать.
Музыканты затаили дыхание. Роджерс уставился на Фрину, словно она инопланетянка, набрал в грудь воздуха, как будто собирался заорать, но затем передумал и снова принялся кружить по залу.
— Вы рискуете, — заметил Хью Андерсон. — У него жуткий характер, но трубачи…
— …все такие. А как насчет вас, господин Андерсон?
— Я студент-медик, учусь в Мельбурнском университете и обожаю джаз.
— Он молодец, — добавила Айрис. — Рожден для кларнета и сакса. Единственная трудность — заставить его больше времени уделять учебе, чтобы не завалить экзамены. Тогда из него выйдет настоящий Доктор Джаз.
Хью снова залился румянцем. Айрис посмотрела на него с нежностью.
— А вы, мисс Джордан?
— Я инструктор по физкультуре, — ответила Айрис, выпрямляясь и поигрывая мускулами. — Шведский массаж, гидротерапия, правильное питание и все такое.
— У меня никогда не будет возможности попрактиковаться на Айрис, — грустно заметил Хью. Затем, поняв двусмысленность своих слов, снова зарделся и пояснил: — В смысле, она такая здоровая, ни один микроб не посмеет к ней приблизиться.
— У меня собственная практика, — продолжила Айрис. — Пожилые дамы, спортсмены — все они озабочены состоянием своего тела. Несколько месяцев под моим руководством, и они как новенькие.
Фрина готова была в это поверить. Судя по виду, Айрис легко оздоровит кого угодно одним только собственным примером.
— Я узнала о джазе от одного из своих пациентов, Джима Хайда; у него руки побаливали, я научила его нескольким упражнениям. Ну а потом сама увлеклась. С контрабасом управляться несложно, хотя мне все-таки нужна музыка, а вот остальные просто импровизируют. Понять не могу, зачем этому копу допрашивать всех нас. Я ничего не видела, пока Тен не остановил нас и не спустился в зал посмотреть, в чем дело. Похоже, наконец и моя очередь.
Айрис пересекла зал и подошла к Робинсону — тот стоял с блокнотом в руках, а рядом топтался констебль.
Фрина осталась с Хью.
— А вы что-нибудь видели? — спросила она.
— Ничего такого. Я смотрел на площадку, как обычно. Мне кажется, я видел, как он упал, только и всего. Надеюсь, в универе мне это не повредит. Я сейчас на четвертом курсе, у меня в следующем году интернатура начинается.
— Где?
— Ну, я надеялся специализироваться в гинекологии. Жаль, что больница королевы Виктории не берет мужчин-докторов, хотя не понимаю, почему. Значит, это будет женская консультация.
— У меня есть знакомая в больнице. Доктор Макмиллан. Возможно, она подскажет вам что-нибудь.
— Правда? Вот было бы здорово! Мы же почти не видим настоящих врачей, только консультантов, которые мнят себя богами и только носятся туда-сюда. Знаете, мне кажется, Айрис права. Мы обычно лечим болезнь, а не человека. А у нее потрясающие результаты. Наука еще не все, мисс Фишер, только не передавайте эти слова моим преподавателям. Мне пора, полицейский зовет. Мы еще увидимся?
— Надеюсь, да, — подтвердила Фрина, оставшаяся на возвышении одна.
Освободившись после допроса, Фрина лишь на минуту задержалась, чтобы оставить Тинтаджелу Стоуну свою визитку, а затем вышла из «Зеленой мельницы» и отправилась искать свою машину Большая красная «Испано-Сюиза», ее любовь и гордость, была припаркована напротив пивнушки «Янг и Джексон»; шофер Фрины, господин Батлер, спал на переднем сиденье, надвинув кепку на глаза. Музыканты, нагруженные разнообразными инструментами и тайно пронесенными бутылками, прошли мимо по Флиндерс-стрит.
— Спокойной ночи, мисс Фишер. Ух ты, какая машина! — воскликнул Джим Хайд, пошатываясь под тяжестью своего тромбона и четырех бутылок пива.
Тинтаджел Стоун нес банджо и бутылку красного вина — он подмигнул Фрине, проходя мимо. Все музыканты улыбались, кроме Бена Роджерса, который тащил два футляра; свое спиртное, вероятно, он уже успел выпить, поскольку был единственным, кто не нес никакого алкоголя. Роджерс был мрачен, однако Фрина уже начала привыкать к трубачам.
