Дарья Донцова - Созвездие жадных псов
– Эй, Лампа, к телефону! – заорал Кирюшка.
Надо же, а я даже не услышала звонка.
– Давай, Романова, заводи «Ямаху», – прохрипел Ванька Лыков, – завтра в одиннадцать у Митинского кладбища.
– Где?
– В Митине, на погосте.
– Зачем?
– Что значит зачем? Нас на похороны позвали!
– Да ну?! И что мы там делать будем?
– На лыжах кататься, ты от жары совсем очумела? Играть.
– Что? «Мурку»?
– Нет, конечно. «Реквием» Моцарта могешь?
– Могу, естественно, но как-то странно.
– Ничего особенного, просто до сих пор такие заказы не попадались. Значитца, так. В одиннадцать лабухаем у могилки, потом на поминках. Обещали тысячу баксов заплатить.
На следующий день я изнывала от зноя у ворот Митинского кладбища. Наконец из-за поворота вынырнул темно-зеленый «Мерседес» Димки Ковалева. Автомобиль у него замечательный, выпущен в начале 80-х и едет, дребезжа всеми внутренностями. Честно говоря, я побаиваюсь с ним кататься. У дедушки «шестисотого» «мерса» постоянно что-то отваливается, а Димка еще гонит как ненормальный по шоссе. Правда, Ванькина тачка, темно-красная «девятка», еще хуже. Двери у нее не открываются, «дворники» не работают, а правое крыло проржавело почти насквозь. Но я стараюсь сесть в лыковскую «девятку», он едет по крайней мере тихо и старательно соблюдает правила движения.
– Эй, Романова! – заорал Ванька. – Возьми Марфуту!
«Марфутой» Лыков зовет саксофон. Я схватила черный футляр и поинтересовалась:
– А розетка, интересно, на кладбище есть?
– Ага, – заржал Димка, – обожаю тебя, Романова, за светлый ум. Из каждой могилы торчит такая пластмассовая беленькая штучка с дырочками, сунешь штепсель и давай, бацай.
– Ну надо же, – удивилась я, – зачем на могилках розетки?
– Чтобы жмурики могли плеер включать, – спокойно пояснил Ванька.
– Прекрати! – рявкнул Димка. – А ты, Романова, не идиотничай, нет на погосте электричества.
– А играть как?
– Да у них место сразу за административным корпусом, из конторы шнур протянем.
Через полчаса мы подключились, настроились и стали поджидать клиента. Наконец появилась большая толпа.
– О, – буркнул Димка, – они! Давай, ребята, с соответствующим моменту настроением и выражением на лице.
Мы принялись измываться над Моцартом. Хорошо, что он никогда не узнает о трех дураках, исполняющих «Реквием» при помощи гитары, сакса и синтезатора.
Гроб, отчего-то закрытый, установили возле зияющей ямы. Родственники всхлипывали, среди них было довольно много женщин, закутанных с ног до головы в черное, и детей, непонимающе таращившихся на диковинную процедуру.
Ясное солнце освещало мрачное действо. Звучали дежурные слова: «трагически ушел», «полный сил», «удивительный человек». В перерыве между выступлениями мы делали «музыкальную паузу». У тех, кто пришел проститься с покойным, то и дело трещали мобильники и пищали пейджеры. Наконец роскошный гроб из красного дерева плавно, при помощи специальной машинки опустили в могилу. Мы гремели как ненормальные. Над присутствующими носилась с громким карканьем огромная стая ворон. Очевидно, главные птицы Москвы не любили Моцарта, а может, им не нравилась наша более чем оригинальная обработка.
Потом двое на диво трезвых могильщиков ловко и споро сформировали холм, обложили его шикарными венками и букетами, воткнули в изголовье большой портрет и табличку.
Я сначала прочитала надпись, сделанную золотом: «Славин Вячеслав Сергеевич, 1940–2000 гг.», потом перевела взгляд на фотографию и чуть не упала на «Ямаху». На меня смотрело полное, чуть одутловатое лицо с внимательными карими глазами и капризно оттопыренной нижней губой. Уголки рта слегка загибались вниз. Точь-в-точь такой же снимок, только намного меньших размеров, лежал сейчас у меня в спальне на даче.
Глава 3
– Эй, Романова, – прошептал Ванька, незаметно для окружающих пиная меня ногой, – заснула в самый ответственный момент, шевели клешнями живей!
Я машинально задвигала пальцами, «Ямаха» взвыла. Неожиданно одна из женщин упала на холм и завизжала на высокой ноте, перекрывая саксофон:
– Славик, Славик, за что?! Господи, за что?!
Двое мужчин молча попытались поднять ее, но тетка продолжала:
– Славик, Славик, не пойду, не пойду…
От толпы отделилась девушка, стройная, высокая, просто фотомодель. Она быстрым шагом пошла к истеричке и резко сказала:
– Нора, прекрати немедленно концерт!
Женщина взвизгнула последний раз, потом спокойно поднялась, деловито поправила ленту на самом шикарном венке и прошептала:
– А почему мои цветы лежат в неподобающем месте, а Тамарин рваный букет в изголовье?
– Заткните ее, – велела девушка. – Андрей, Николай, чего стоите? Хотите скандала? Сейчас получите.
Из толпы вышли двое. Один, светловолосый, высокий, на вид лет тридцати, в безукоризненном черном костюме и ослепительно белой рубашке, слегка хриплым голосом произнес:
– Мама, пошли.
Второй, тоже блондин, но пониже, коренастый, с большим носом и брезгливо сжатыми губами, молча двинулся в сторону истерички. Когда он прошел мимо «Ямахи», на меня пахнуло своеобразным букетом из запахов дорогой парфюмерии, элитного коньяка и качественных сигарет. Так пахло когда-то от моего мужа Михаила, и я с тех пор невольно отшатываюсь от лиц мужского пола, благоухающих подобным образом.
Крепыш взял бабу за руку:
– Давай, Нора, хватит.
– Нет, скажи мне, Николя, – проныла Нора, явно не собираясь уступать, – ответь, отчего мой венок лежит вот тут, где-то сбоку, а Тамарин растрепанный веник у самого лица!
От кучи мрачно стоящих людей отделилась еще одна фигура, на этот раз женская, невысокая, в круглой шляпке с вуалью.
– Мама, – укоризненно произнес высокий блондин, – где же ты тут лицо нашла?
– Как же, Андре, – воскликнула Нора, – он лежит сюда ногами, а туда головой!
Дама в круглой шляпке спокойно подошла к холмику, выдернула из-под портрета небольшой букетик гвоздик, перевязанный черно-красной лентой, потом схватила огромный венок из темно-бордовых роз, с усилием перетащила его к фотографии и тихо сказала:
– Бога ради, Нора, никто ничего не делал специально, так тебе нравится?
– Так нормально, – кивнула головой Нора, – а главное, справедливо. Вы все знаете, что именно меня он любил больше всех! А ты, Тома…
– Хватит, – рявкнула длинноногая красавица, – людей постыдись! Андрей, тащи ее в машину!
Потом она повернулась к нам:
– Ну а вы чего расселись? Давайте живо складывайте дуделки – и в дом, надо помянуть Вячеслава, а не лаяться у свежей могилы, ну и дурацкая же идея пришла Норе в голову – нанимать ансамбль на поминки.
Народ потянулся к воротам. Я начала собирать «Ямаху». Надо же, какая активная девушка. «Дуделки!» Можно подумать, она сама заработала на свое сверхэлегантное черное платье, а главное, на огромные бриллиантовые серьги, которые зачем-то нацепила на похороны. И потом, при всей шикарности она просто глупа и нелогична. Ругаться неприлично не только у свежей, но и у «старой» могилы. На кладбище надо сохранять хоть…
– Эй, Лампа, – раздался за спиной шепот.
Я обернулась и заорала от неожиданности:
– Ты!!!
– Тише, – шепнул Володя Костин, – не на базаре стоишь, спокойно, нечего визжать.
– Как ты сюда попал? Знал покойного?
– Служба привела, – вздохнул приятель.
Володя Костин работает в системе МВД и дослужился до звания майора. Мы знакомы давно, он наш хороший, верный друг. Более того, наши квартиры находятся на одной лестничной клетке. У Костина однокомнатная, из которой он сделал «двушку», просто уничтожив кухню. Да и зачем ему, холостому и бездетному, «пищеблок»? Ничего, кроме электрочайника и не надо, все равно ест он у нас. Так что Володина кухня больше похожа на гостиную, где по недоразумению стоят холодильник и мойка. Вместо плиты у него панель с двумя конфорками, кстати, очень удобная вещь для тех, кто не собирается печь пироги. А представить себе майора, выпекающего пироги, я не могу.
– Что за работа такая, на похороны ходить?!
Володя глянул на меня:
– Потом объясню.
– Ты и на поминки поедешь?
– Да.
– Эй, Романова! – заорал Ванька. – Ну ты просто тормоз! Давай, давай, нам надо вперед всех приехать!
– Ладно, вечером поболтаем, – сказала я и побежала к «девятке».
Димка унесся на «Мерседесе», словно пуля, выпущенная из пистолета. Мы поехали достаточно тихо. Я расслабилась и бездумно смотрела в окно. Мелькали дома, магазины, потом вдруг показалось широкое шоссе, появился и исчез транспарант «Магазин «Три кита».
– Слушай, а куда мы едем? – изумилась я.
– Поминки будут у покойного на даче, – спокойно пояснил Ванька, – в Алябьеве.
– Ну ничего себе! И где же, адрес какой?
– Соловьиная аллея.
Так это противоположный от нас конец поселка, и я там почти никого не знаю.