Наталья Александрова - Волшебница страны коз, или Рассмешить Бога
– Выбирайте выражения! – попыталась Лена приструнить этого хама. – Вы не на вещевом рынке!
– Выбирать выражения? – ухватился он за ее слова. – А ты – ты выбирала выражения, когда брала интервью у Поздняковой?
«Вот откуда ветер дует! – сообразила Лена. – Вот из-за чего Михалыч так разбушевался!»
– Я репортер! – выпалила она. – Острый материал – это мой хлеб! У передачи будет отличный рейтинг…
– Рейтинг? – как эхо повторил Михалыч. – О каком рейтинге ты говоришь? Да нас вообще закроют! От программы не оставят камня на камне! Ты же знаешь, чья она жена!
Лена прекрасно знала, чья она жена.
Ольга Позднякова, железная женщина отечественного бизнеса, одна из богатейших женщин нашего города, была не только владелицей процветающей строительной компании, но еще и женой влиятельного чиновника федерального уровня. Фамилии у супругов были разные – из деловых соображений, даже жили они в разных городах: Позднякова – в Петербурге, ее могущественный муж – в Москве. Но в случае необходимости можно было ни секунды не сомневаться в высокой поддержке.
Так что Лена знала, на что идет, задавая Поздняковой острые вопросы о способе получения «пятна» под застройку в парковой зоне.
Но она и не сомневалась, что руководство программы и канала поддержит ее…
Выходит, зря она так думала.
Михалыч замолчал, тяжело дыша, и снова опустил голову, наставив на Лену блестящую лысину. Потом достал из ящика стола пластиковый тюбик, вытряхнул на ладонь таблетку, положил под язык, поморщился и продолжил значительно тише:
– Мне звонил пресс-секретарь Поздняковой. Она собирается подавать на нас в суд. Ты понимаешь, что это значит?
Лена прекрасно понимала. Пока ее хлесткие репортажи обеспечивали программе высокий рейтинг – Михалыч помалкивал, приписывая лично себе все заслуги. И давал Лене карт-бланш. То есть полную свободу действий. Позволял искать острые темы, молча поощрял ее. И интервью с Ольгой Поздняковой он также молчаливо одобрил. Но как только на горизонте замаячили серьезные неприятности – ему, разумеется, понадобился козел отпущения. Понадобилась жертва. И этой жертвой он намерен сделать ее…
– Пиши заявление об увольнении по собственному желанию! – произнес он наконец, так и не подняв головы.
– Но вы прекрасно знаете, что содержание передачи соответствует действительности! Никакой суд…
– Пиши заявление! – рявкнул Михалыч. – И чтобы я тебя больше не видел!
Лена вылетела из кабинета красная, как вареный рак.
Михалыч часто орал на подчиненных, но то, что произошло сегодня, не объяснялось его обычным хамством. Это было самое настоящее предательство. Он отлично понимал, как тщательно и умело она подготовила разговор с Поздняковой, как старалась вывести ее на острую тему. И любой настоящий журналист на ее месте поступил бы точно так же…
– Лена, налить вам воды? – сочувственно проговорила Галина Филаретовна.
Это – совсем плохой признак.
Галина проявляла сочувствие только к тем сотрудникам, на которых уже поставлен крест.
Ничего не ответив, Лена выбежала в коридор, закрыв лицо руками, пересекла его и влетела в дамскую комнату. Сердце бешено колотилось, в ушах шумело.
Лена пустила сильную струю холодной воды, плеснула себе на лицо, еще раз… хорошо бы подставить голову под ледяную струю, но что потом делать с волосами?
От холодной воды в голове немного прояснилось, красный туман перед глазами рассеялся. Лена перевела дыхание, взглянула на свое отражение в зеркале. Да, ничего себе! Лицо все в красных пятнах, косметика размазана… а ведь эта тушь считается водостойкой!
Она не успела закончить неутешительный осмотр, когда за спиной появился мужской силуэт.
– Эй, коллега, – процедила она, вымещая на этом человеке свое раздражение. – Вы ошиблись дверью! Глаза протрите! Или у вас с головой не все в порядке?
Но мужчина ничего не ответил. Он на мгновение отвернулся, торопливо защелкнул входную дверь, в два шага приблизился к Лене и обхватил ее вокруг туловища.
– Что за… вы что, свихнулись… – начала она, пытаясь вырваться, но тут на ее голову натянули плотный полиэтиленовый пакет. Лена в ужасе забилась, задергалась, как пойманная рыба на прибрежном песке. Она и прежде тяжело дышала от перенесенного стресса, а сейчас воздуха вовсе не стало.
Сильные мужские руки не выпускали ее.
Сквозь полупрозрачную пленку Лена видела в зеркале собственное, искаженное страданием лицо и рядом – лицо убийцы, спокойное, внимательное, словно наблюдающее за ее муками.
И еще – кажется, смутно знакомое…
Сердце гулко колотилось где-то не на положенном ему месте, перед глазами поплыл тусклый красный туман.
Сил на сопротивление не осталось. Она пробовала крикнуть, позвать на помощь, но для этого тоже нужен был воздух, а воздуха совершенно не было. Последний глоток его ушел на бесполезную попытку сопротивления. Лена широко раскрыла рот, пытаясь вдохнуть, но безжалостная пленка плотно облепила посиневшие губы. Она глухо захрипела и рухнула на холодный кафельный пол.
С утра Надежда занималась обычным делом – прыгала по телевизионным каналам. Попала на новости и выслушала сообщение о зверском убийстве известной тележурналистки Елены Серебровской. Надежда наморщила лоб, вспоминая, где она слышала эту фамилию. То есть слышала, конечно, и не раз, по телевизору, и видела репортажи, кстати, весьма хлесткие, на злобу дня…
Показали кусочки передач… Ну да, вот она сама – симпатичная молодая женщина, без всякого глянца – ни прически шикарной, ни туалетов немыслимых. Лицо серьезное, умное, голос приятный, а в остальном ничего лишнего – нет ни слишком белозубой улыбки, ни нарочитого загара зимой.
Задушили, можно сказать, прямо на рабочем месте, в туалете телестудии, надев на голову полиэтиленовый пакет. Страшное дело!
Надежда Николаевна зябко поежилась и переключила на другую программу. Там было все то же самое. И на другом канале тоже. Все сходились на том, что убийство заказное – Серебровская многим успела перейти дорогу.
Надежда зевнула и выключила телевизор.
«Однако странно, – думала она, потихоньку ковыляя на кухню, – теперь у нас каждый ребенок знает, как происходят заказные убийства. Вот Анну Политковскую убили в собственном подъезде выстрелом в упор. Убийца действовал в перчатках, бросил оружие рядом и убежал. Все по схеме, так они и делают. Никто его не видел, и никогда его не найдут. А тут среди бела дня, при всем честном народе… а если бы кто-то случайно вошел в туалет, когда он ее душил? Уж не знаю, как там у них на телевидении, а у нас на работе бабы вечно торчали в туалете – то причесаться, то поправить макияж, то чашку помыть, то петля на колготках спустилась, то еще что-нибудь… С другой стороны, я же не знаю, как жила эта Елена Серебровская, может быть, у нее подъезд и стоянка охраняемые. Тогда, конечно, удобнее ее было на студии убить, там народу полно… Опять же, и пакет тогда можно объяснить – все же какая-никакая охрана на входе присутствует, с оружием не пропустит, а с обычным пакетом – всегда пожалуйста, мало ли, может, человек после работы на рынок наладился или еще куда…»
И на миг Надежду вдруг охватило знакомое чувство – легкое жжение в корнях волос. Именно так проявляло себя знаменитое Надеждино любопытство.
Надежда Николаевна всегда была женщиной деятельной и энергичной. Много лет она проработала инженером в научно-исследовательском институте, работой своей была довольна, поскольку окружали ее за редким исключением люди интеллигентные, с широким кругозором, а работа позволяла занять голову каким-нибудь важным техническим вопросом. Не то чтобы была она гениальным конструктором, но для женщины средних лет соображала очень даже неплохо, это признавали все ее коллеги.
Все кончилось после перестройки. То есть кончилось не сразу, а как в старом анекдоте, где хозяин жалел собаку и отрезал ей хвост по частям (Надежде всегда безумно жалко было собаку). В ее институте начальство поступало примерно так же. Сначала выгнали молодых мамаш с маленькими детьми и пенсионеров. Старички покорились неизбежной судьбе, мамаши только обрадовались. Потом начальство избавилось от всяких крикунов и горлопанов, а также людей, которые горели на общественной работе. Затем на выход попросили обычных лентяев, бездельников и хронических неудачников. И уже потом, когда все, включая начальство, вздохнули с облегчением и готовы были, ни на что не отвлекаясь, приступить к работе, оказалось, что работы этой нету. И зарплаты тоже.
И тогда из института ушли умные немолодые мужчины (умные и молодые ушли гораздо раньше, еще до многодетных мамочек и свежеиспеченных пенсионеров).
