Наталья Александрова - Козел и бумажная капуста
В первый момент я очень обрадовалась. Я решила, что этот козел успел собрать вещи и убраться восвояси, пока я ходила за сигаретами. Тем самым я была избавлена от финальной сцены нашего непродолжительного романа с взаимными оскорблениями и битьем посуды. Но по здравом размышлении я поняла, что ждать от Павлика такого благородства не приходится, а, скорее всего, он замыслил на прощание какую-нибудь гадость, и мне пока что нельзя расслабляться.
Я обошла квартиру — благо она была невелика, чтобы найти затаившегося мерзавца и выпроводить его вон.
Нашла я его на кухне.
Павлик лежал на полу вниз лицом и не подавал никаких признаков жизни.
Я наклонилась к нему и позвала по имени — я подумала в первый момент, что он придуривается, хотя уже почувствовала первый приступ животной паники. Нагнувшись, я увидела две вещи.
Во-первых, лужицу темно-красной жидкости, в которую он уткнулся лицом. И, во-вторых, ручку ножа.
Моего собственного кухонного ножа, которым я разделывала мясо. Очень хороший немецкий нож лазерной заточки с темной деревянной ручкой. И эта самая деревянная ручка торчала из Пашкиного затылка. Или скорее из шеи — немного сбоку, за ухом.
Я вскочила и дико завизжала.
В следующую секунду я сама себе зажала рот — только не хватало, чтобы кто-нибудь из соседей прибежал на мой визг и увидел меня над Пашкиным трупом. Конечно, вряд ли соседи выбегут ночью на чей-то крик, но при моей феноменальной везучести и невозможное случается.
Я в ужасе огляделась. На кухне никого, кроме меня, не было, и в квартире никого не было — я только что ее обошла, а моя квартирка не так велика, чтобы кто-то мог в ней спрятаться...
На глаза мне попался чайник, я трясущимися руками налила в стакан тепловатой кипяченой воды и выпила ее одним глотком. При этом я услышала какое-то странное дребезжание, но не сразу поняла, что это мои собственные зубы дребезжат о край стакана.
Я выпила еще один стакан противной теплой воды и постаралась хоть немного взять себя в руки. Еще раз нагнулась над Пашкой — или над тем, что совсем недавно было Пашкой, — и окончательно убедилась, что он мертв. То есть очень трудно было представить себе, что человек может быть жив, если у него за ухом торчит огромный нож для разделки мяса, но у меня голова совсем плохо работала.
«Это он нарочно, — подумала я, — чтобы напоследок устроить мне кучу неприятностей».
Но тут же мне пришлось признать, что при всей его подлости Пашка никак не смог бы вонзить нож себе в затылок. Куда-нибудь в другое место — это еще может быть, но уж в затылок...
Отсюда следовал еще один вывод.
Поскольку на самоубийство это совершенно не похоже, а никого, кроме меня и самого покойника, в квартире не было, то меня и обвинят в убийстве милого дружка.
Тем более что мы с ним весь вечер ссорились на глазах у его многочисленных сослуживцев. И у случайного ночного водителя, которого наверняка тоже быстро найдут. А старуха соседка охотно сообщит, что мы и дома продолжали скандалить, да так, что ей пришлось стучать в потолок своей клюкой или шваброй, черт там ее разберет.
Мало того — на орудии убийства, на этом проклятом мясном ноже лазерной немецкой заточки, видимо-невидимо моих отпечатков. Что совершенно неудивительно — я каждый день пользуюсь этим ножом.
Короче, я четко осознала, что моя песенка спета.
И в эту секунду зазвонил телефон.
Я уставилась на телефон, как, наверное, уставилась бы на ядовитую змею, если бы она внезапно появилась на моей подушке, или на бомбу с тикающим часовым механизмом. Мне казалось, что телефон, как живое существо, злорадно смотрит на меня, перепуганную и растерянную, и злобно трезвонит: «Вижу, вижу, вижу, вижу!»
Я стояла и смотрела на телефон, как парализованная, но тут мне пришло в голову, что соседи тоже услышат эти звонки. Лучше уж снять трубку, чтобы проклятый телефон замолчал. В конце концов, кто может звонить мне посреди ночи? Скорее всего, кто-то просто ошибся номером.
Я сняла трубку и хрипло проговорила:
— Алло!
— Анька? Что с тобой? Что у тебя за голос?
Я перевела дыхание: звонила моя лучшая подруга Алена, единственный человек, на которого я могла положиться в своем безвыходном положении. Конечно, это было малодушием, но под влиянием страха, растерянности и безысходности я сказала, скорее прорыдала:
— Алена! Приезжай ко мне!
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас. Случилось такое... я не могу сказать тебе по телефону, но это просто ужас!
— А где Павел?
— Павел... в этом-то все и дело!
— Он у тебя?
— Да...
— Дай ему трубку!
— Не могу... Вернее, он не может...
Видимо, в моем голосе прозвучало такое отчаяние, что Алена не стала больше ни о чем расспрашивать, а коротко ответила:
— Еду! — И повесила трубку.
Я сидела, тупо уставившись в пол, и в голове у меня вместо мыслей был какой-то фруктовый коктейль, причем из гнилых фруктов. Я совершенно ничего не понимала. Кто мог убить Пашку в моей собственной квартире, посреди ночи моим собственным кухонным ножом? Конечно, только я.
Если даже я сама не видела более подходящей кандидатуры в подозреваемые — то что же говорить о следователе, о милиции? Понятно, что меня тут же обвинят в этом убийстве. Я бы сама себя обвинила! Но ведь я же действительно не убивала этого мерзавца... Хотя говорят, что о мертвых — или ничего, или только хорошее, но сегодня я на него так разозлилась, что готова была его убить...
Вот! Все одно к одному! Так, может, я его и убила в помрачении сознания, как это бывает в американских фильмах?
Нет, я еще не сошла с ума и прекрасно все помню. Когда я уходила за сигаретами, он был живехонек. А когда вернулась — он уже лежал без признаков жизни, уткнувшись мордой в лужу собственной крови...
Меня передернуло. И тут раздался звонок в дверь.
Хотя я и ждала Алену, но в первый момент звонок меня ужасно испугал. Почему-то я решила, что это уже приехала милиция по мою душу. Я заметалась по квартире, думая, куда бы спрятать труп.
Звонок зазвонил еще раз, и это подействовало на меня отрезвляюще, как холодный душ. Я поняла, что милиция никаким образом не могла узнать о том, что произошло, а звонит в дверь Алена, которую я сама же и вызвала. Кстати, может быть, я сделала это зря — в конце концов, почему Алена должна впутываться в мои собственные нешуточные неприятности? Но бороться с ними в одиночку я просто не в состоянии, мне необходимо с кем-то поделить этот груз...
И я пошла к двери. Выглянув в глазок, убедилась, что на лестнице стоит именно Алена, и открыла дверь.
— Ты одна? — спросила я, когда подруга переступила порог моей квартиры, и на всякий случай выглянула на лестницу, прежде чем закрыть за ней дверь.
— Что за глупые вопросы? — Она посмотрела на меня как на идиотку. — Интересно, с кем я могу приехать к тебе посреди ночи? А вот ты-то одна? Где Павел?
Алена вытянула шею, заглядывая через мое плечо в глубину квартиры.
— Павел... — Я потупилась и, с трудом справившись со своим голосом, проговорила: — Только ты... ты не подумай... и не пугайся... он здесь, но только...
— Что ты заладила — «только, только»! — передразнила Алена. — Где он, черт возьми? — И, не дождавшись моего ответа, она окликнула: — Павел!
— Тише! — Я очень испугалась ее громкого голоса, который показался мне оглушительным в ночной тишине.
Кроме того, я подумала, что окликать вот так запросто мертвого человека — это как-то невежливо. Я взяла Алену за руку и повела ее на кухню, время от времени оборачиваясь и прижимая палец к губам.
— Тише! Не надо так кричать!
Алена шла за мной, от удивления широко раскрыв глаза. Я подвела ее к открытой кухонной двери, показала пальцем на распростертое перед нами тело и с какой-то странной гордостью сказала:
