Пьер Сувестр - Любовные похождения князя
Кто он такой?
Что ему надо?
Зачем он приехал в Лондон?
В ладах ли с законом?
Из суеверного страха перед всем иностранным старуха, несомненно, отказала бы этому необычному жильцу: разве в доки идут жить те, кто носит пристегивающиеся воротнички и манжеты? С изнеженными, определенно не привыкшими к труду руками? Но страсть наживы была сильнее опасений.
Наконец-то она ее утолит!
И пока Жак Бернар витийствовал, старуха, даже не стараясь скрыть огонь вожделения, косилась на ящик, где солнцами горели луидоры.
– Джентльмену, – сказала она, – думаю, подобает напомнить, каков был уговор. Четыре шиллинга десять пенсов.
Жак Бернар изобразил на своем лице полное безразличие.
– Берите, миссис Хорфи, и в следующий раз будьте ко мне подоверчивее. Избави Бог, я не собирался вас обманывать ни на су, так что могли бы подождать до вечера, когда бы я повидался со своим банкиром. Ну же! Берите ваши деньги, и я пойду.
– Благодарствую, джентльмен!
– Берите, миссис Хорфи, берите!
Вельможным жестом Жак Бернар протянул хозяйке деньги и вытолкал ее за дверь.
Едва она скрылась, он скорчил гримасу:
– Старая ведьма!.. Теперь ничего не поделаешь, придется еще поистратиться, я вчера не обедал, да и не завтракал. Надо обязательно наведаться в одно из роскошных заведений, которые я здесь облюбовал. Очередной урон для моего трижды упомянутого «стратегического запаса»!
Жак Бернар аккуратно сложил в карман серебряные монеты, взял шляпу и кубарем скатился по лестнице в холодный, насыщенный туманом воздух, который заволакивал кривую улочку, где стояло его жилище.
Конечно, ни единая душа не признала в бредущем по тротуару, потерявшемся в толпе англичан неизвестном бедняке наследника Оливье Жака Бернара, еще недавно с таким снисхождением принимавшего предложения газетных магнатов.
Но с той поры Оливье успел возникнуть и вновь погибнуть, на сей раз по-настоящему.
Общественное мнение почти единодушно обвинило Жака Бернара, и тому пришлось бежать, даже не успев раздобыть средства для существования в своем изгнании в Лондоне!
Жак Бернар долго кружил по прихотливо петляющим, извилистым улочкам с чудными названиями, которые бороздили район доков.
Было около десяти, может быть, половина одиннадцатого, когда он дошел до угла довольно грязного проезда, где стояла хибара из плохо пригнанных досок, по облику напоминающая закусочную.
В ней уже неделю столовался Жак Бернар.
Более дешевого он ничего не нашел; тут же за семь су подавали кусок мяса, достаточно разваренного, чтобы не отличить подпорченных мест от хороших, кусок хлеба и, вдобавок, пинту самого низкосортного эля.
Жак Бернар, как обычно, занял столик в глубине зала.
Высокий табурет, торчащий у стойки, он оставлял шикарным клиентам, местным аристократам, которые могли позволить себе за двенадцать су и шесть пенсов сосиску с капустой, эль и кусок сыра!
– Эй, малый, – позвал Жак Бернар, довольно прилично говоривший по-английски и прекрасно подражавший свистящему и торопливому выговору жителей лондонских окраин, – мой обед и газеты!
Заказав газеты, Жак Бернар отнюдь не роскошествовал, поскольку в стоимость обеда входило чтение разрозненных номеров «Дейли ньюс», которые попадали сюда из вторых рук, то есть, с двухдневным опозданием, что нисколько не мешало посетителям жадно их проглатывать!
Медленно смакуя, – голод делал по вкусу любую пищу, даже чудовищное блюдо, которое, впрочем, на довольно чистой тарелке принес ему из бара слуга, Жак Бернар погрузился в чтение.
Он проглядывал зарубежные новости, среди которых надеялся отыскать сообщения из Парижа, а именно, имеющие отношение к невероятному и трагическому убийству Оливье.
Его ожидания были не напрасны.
С первого взгляда он заметил довольно длинную статью с поразительным заголовком:
«Невероятная находка на улице Гран-Дегре».
Жак Бернар, задыхаясь, лихорадочно бежал взглядом по газетным столбцам… Глаза его загорелись, он даже крепко пристукнул кулаком по столу:
– Ну и ну! Вот так раз!
Он в спешке проглотил свою порцию, рассчитался, получил сдачу и, схватив шляпу, бросился на улицу.
Слуга кинулся за ним:
– Эй! Джентльмен! Вы унесли «Дейли ньюс»!
– Я ее покупаю!
Жак Бернар бросил ошарашенному подобной щедростью слуге пенни за газету, отныне перешедшую в его собственность.
Что было духу Жак Бернар помчался на почту. Он влетел туда с грохотом, не обращая внимания на удивленные взгляды, которые кидали на него из своих конторок торжественно невозмутимые служащие.
Жак Бернар взял бланк и нервно, непослушной рукой, написал телеграмму.
– Черт! – бурчал он себе под нос. – Я это выясню! Ах! Черт возьми! Неужели грядет конец моим несчастьям!
На бланке, который служащий тщательно, вслух перечитал, значилось:
Улица Пентьевр, 366, Фирмене Беноа.
Узнал из газеты, полиция обнаружила, на Гран-Дегре был убит не Оливье, а Мике. Так ли это? Оливье или Мике? Срочно ответьте. – Почтовое отделение, 27, Лондон.
Жак Бернар.
На сей раз без колебаний молодой человек залез в свои сбережения, затем, весело посвистывая, вышел на улицу.
– Через три часа, – рассуждал он, – через три часа у меня, возможно, уже будет ответ! Господи! Если это Мике, я сегодня же вечером могу возвращаться в Париж! Меня, Жака Бернара, можно с полным правом подозревать в убийстве Оливье, но нет видимых причин обвинять меня в смерти Мике… Чертовщина! Непонятно, почему исчез Оливье, или, по крайней мере, Оливье-Морис, который появлялся на празднике в «Литерарии»?.. Ох!
Жак Бернар в лихорадке купил последние номера «Дейли ньюс», надеясь найти подробности, новые сообщения…
Увы! О преступлении на улице Гран-Дегре не было ни слова!
Очевидно, английская газета не считала нужным ежедневно информировать своих читателей по поводу какого-то парижского преступления…
Весь день напропалую Жак Бернар с тоской на сердце, душой не на месте бродил по улицам в ожидании вожделенной, заветной телеграммы от Фирмены.
– Крошка не может не ответить! – шептал он. – Причин на меня сердиться у нее нет… И, наконец, кому как не ей должно быть известно, кто убит, Мике или Оливье, Оливье-Морис! На Мике ей наверняка плевать! Правда, отправив телеграмму, я волей-неволей навел на свой след полицию; предположим, меня до сих пор обвиняют в убийстве, тогда станет известно, что я скрываюсь в Лондоне… Ладно!.. Если не получу ответа или он будет внушать опасения, сматываю отсюда удочки!
Жак Бернар отправил телеграмму в одиннадцать.
В половине третьего он стоял у почтового окошечка и справлялся о телеграмме на свое имя!
Он взял каблограмму со странной тоской. Но вскрыв ее, облегченно вздохнул.
В ней говорилось:
Покойный – это актер Мике.
И стояла подпись: Фирмена.
– Черт возьми! – бормотал Жак Бернар, которого мало беспокоили любопытные взоры служащих, заинтригованных его волнением, тем более, что они знали содержание двух телеграмм, его и Фирмены.
Неожиданно он вновь ринулся к выставленным для посетителей пюпитрам и набросал текст новой телеграммы:
«Видели ли вы Оливье из „Литерарии“? Давал ли он вам о себе знать? Он проходимец? Срочно ответьте по тому же адресу».
Эта телеграмма была также адресована Фирмене.
Жак Бернар опять потревожил скудный «стратегический запас» и впал в томительное, отвратительное ожидание.
Ответит ли Фирмена на сей раз?
Надежды было мало!..
Ровно через три часа в окошечке почтового отделения ему вручили новую телеграмму.
Фирмена отвечала:
«Оливье из „Литерарии“ не видела. Ничего о нем не знаю. Да, это был проходимец, все так говорят, в том числе и полиция».
На этот раз Жак Бернар так обрадовался, что готов был скакать от счастья, плясать как сумасшедший, расцеловать толстяка-полисмена, по долгу службы потеющего в углу!
Но он взял себя в руки. Несомненно, подобное проявление чувств было бы безумием, отталкивающим и никому не понятным.
Вдобавок, время поджимало…
Было семь вечера, телеграф закрывался в десять, всего через три часа.
Наступил момент отправить третью телеграмму и получить третий ответ, на этот раз главный, наиважнейший, решающий его судьбу.
В третий раз Жак Бернар послал Фирмене каблограмму; он телеграфировал следующее:
«Считаюсь ли я виновным? Или подозрение с меня снято? Можно ли возвращаться во Францию?»
Вручив послание телеграфисту, Жак Бернар стал снова фланировать по лондонским улицам.
Часы он успел заложить и время узнавал на остановках фиакров, по ходикам, видневшимся в освещенных витринах магазинов.
Время тянулось бесконечно, минуты оборачивались вечностью. Жак Бернар испугался за свой рассудок, когда, прождав, как ему показалось, добрых полчаса, он обнаружил, что прошло ровно три минуты.
