Irena-Barbara-Ioanna Chmielewska - Две головы и одна нога (пер. В.Селиванова)
Впрочем, изложила я тебе только две версии. А их может быть тысяча. К примеру, кто-то из их шайки решил смыться, прихватив все денежки, второй догадался, из зависти стал совать палки в колеса и принялся шантажировать. Я для них очень ценная фигура в такой игре, не знают ведь, что от меня в таких делах столько же пользы, как рыбке от зонтика.
– У Спшенгеля в активе порядочно заслуг, – пробормотал Гжегож. – Насколько мне известно, лично пришил трех человек в рамках своих служебных обязанностей. Уверен, они такие же служебные, как я папа римский.
– А может, имеет смысл в этом покопаться? – робко предложила я.
– Не смеши меня, ведь знаешь же, как у нас обстоит дело с обнародованием архива Министерства внутренних дел и Комитета Безопасности. Надо спятить, чтобы добровольно соваться в такие дела, надеюсь, ты не серьезно предложила? Или я должен силой тебя увезти во Францию и там держать под замком? Очень прошу – опомнись, нет у меня пока таких возможностей, потому как нет пока замка с подземельями.
– А если когда и появится возможность держать меня взаперти, – попросила я, – пожалуйста, не заточай меня в подземелья, я там неважно себя чувствую, лучше уж держи в высокой башне. А знаешь, возможно, ты и угадал. Не исключено, что мой бывшенький случайно докопался до тайных документов, подлежащих уничтожению… Но тогда это касалось бы скорее Спшенгеля, ибо Новаковский ведет себя спокойно, не нервничает. Как думаешь, что у Спшенгеля общего с Мизюней и Ренусем? Бизнес? Ты прав, надо попытаться разыскать Спшенгеля!
Гжегож в ужасе даже привстал с места.
– Ну, знаешь, если ты из моих деликатных намеков сделала такой вывод…
– Почему я? Ты же сам только что сказал.
– Я имел в виду лишь целесообразность разузнать кое-что о Спшенгеле и по возможности дипломатично. Если же ты предпочитаешь действовать энергично, тогда уж лучше попытайся встретиться с самим Ренусем, обставив встречу как случайную. Откровенно говоря, именно это я бы и предложил в первую очередь. Ты знаешь, где они с Мизюней живут?
Допив остатки прохладительного, я ощутила аппетит.
– Где-то недалеко от ипподрома, – мрачно информировала я, – неподалеку от здания управления бегами, их излюбленного вида бизнеса. Как вспомню о том, что испоганили этот благородный вид азарта, так за сердце хватает. Мне известно, живут они в каком-то большом доме с запущенным садом на окраине города, так что и не знаю… До сих пор никто конюшен и беговых дорожек не называл запущенным садом. Запущеный… Ох, постой… факт, но не сад же!
В памяти мелькнуло какое-то туманное воспоминание, что-то такое, чему я в свое время не придала значения, потому что не интересовало меня. Не успела я углубиться в туман, как Гжегож мне помешал. Оказывается, он тоже мыслил творчески.
– А чем они, собственно, занимаются в этой своей фирме? – спросил он. – Как ее, «Ребус»?
– «Ребас» или «Рибас». Кажется, всем на свете: торговля автомашинами, импорт, торговля лошадьми, аукционы, спекуляция земельными участками, собственные банки, какие-то акционерные общества, казино, азарт во всех видах…
– И бордели тоже содержат?
– Если так, то неофициально, о них мне как раз ничего не известно. А ипподромы мечтают закупить на корню, превратив их в частный бизнес. Но знаешь, поскольку они претендуют на ведение честного бизнеса, должны быть где-то прописаны, в полиции должны знать адрес Либаша. Вечером, вернувшись домой, я у них поинтересуюсь.
– А какого черта ты вообще собираешься возвращаться домой, можешь сказать?
Я так и раскрыла рот. В самом деле, какого черта…
И сразу исчезла грандиозная афера, со скрежетом опустился железный занавес, отделив меня от всех Ренусей, Мизюнь и мертвых голов. Дни, проведенные с Гжегожем, можно было сосчитать на пальцах одной руки. Сейчас благодаря чудесному стечению обстоятельств в нашем распоряжении оказалось целых двое суток, а возможно, и больше. От волнения не смогла сосчитать, сколько именно часов мы пробудем вместе. Дура несчастная, могла бы подсчитать заранее, ведь было же время, и тогда соответственно бы настроилась, подготовилась, забрала с собой кое-что из необходимых мелочей, ну хоть бы зубную щетку. Хотя теперь купить зубную щетку – не проблема…
– Не уверена, что хозяйка виллы оставила нужную мне косметику… – начала было я, но Гжегож не дал закончить.
– А я не поверю, что ты не захватила с собой нужных тебе мелочей, у любой женщины они всегда при себе, в сумочке.
Может, все женщины и таскают, но только не я. Пудра давно кончилась, а я все забываю насыпать ее в пудреницу, тушь для ресниц осталась дома, с собой только духи и расческа. Я уже и не говорю о косметическом молочке… Ну, голова, допустим, до завтра выдержит. Как бы то ни было, Гжегожу я не признаюсь в таких упущениях.
В голову тут же полезли всякие сомнения, вроде нижеследующих: до какого возраста дозволено женщине представать по утрам перед возлюбленным в натуральном виде, без косметики? Если это постоянный партнер, вроде мужа – так до конца жизни, ведь мужчины, со свойственной им тупостью, не замечают постепенных изменений в наружности их постоянных спутниц жизни. До тридцати лет дозволено показываться приходящему любовнику. Допустим, мне повезло, эту границу я могла отодвинуть, но теперь?… Макияж – дело десятое, пусть даже размажется, сойдет, но вот волосы… Холера, опять эта голова!
Вспомнилась мне в связи с этим приятельница моей тетки, женщина лет пятидесяти. Всегда цветущий вид, всегда персиковая кожа, бездонные глаза и прочее в том же духе. Все знали – макияж, но какой!!! Просто чудо! Никто никогда не видел ее в естественном виде, до такой степени, что, если случалось ей провести ночь по какой-то причине в экстремальных условиях, она вообще не смывала на ночь боевой раскраски. Не мылась вообще и все тут! Всегда пользовалась самой дорогой косметикой, не жалела на нее денег и по утрам являлась народу столь же прекрасной, сколь удалялась накануне вечером на ночной отдых. Уединившись, запиралась в ванной и там приступала к своим таинственным косметическим манипуляциям. Тетка призналась, что как-то ей довелось провести двухнедельный отпуск в одном номере пансионата вместе с этой приятельницей, а она, тетка, так и не видела ее в натуральном виде, так и не знает, как же та выглядит в действительности. Допустим, у той приятельницы не было проблем с волосами, пышная шевелюра сама укладывалась в естественные локоны, меж тем как у меня… Эх, лучше и не вспоминать! Черт бы подрал эту голову!
Вышеприведенные мысли промелькнули в голове в считанные доли секунды. Наверное, стоит рискнуть.
Вслух я попыталась возразить, выдвинув не очень веский аргумент.
– Дело в том, что с собой я не захватила записной книжки, а там все номера телефонов. Значит, я не смогу никому позвонить и мы ничего не узнаем.
– Ты и в самом деле думаешь, что это отравит мне жизнь? А если станет отравлять тебе, уж я постараюсь как-нибудь помочь горю.
– Гжесь, ну как бы тебе объяснить… Кто-кто, а ведь ты имеешь представление о женщинах. Вот скажи, как ты думаешь, кого узришь завтра утром рядом с собой в постели?
Какое-то время Гжегож, не отвечая, смотрел на меня улыбаясь.
– Думаю, тебя, – наконец мягко ответил он. – Неужели тебе в голову не приходит такая простая мысль, что в тебе я люблю не только твою внешность?…
Мы и в самом деле поехали в константинскую забегаловку пообедать, точнее, уже поужинать.
Я вспомнила – в те давние времена, когда наша дружба с Мизюней еще казалась мне настоящей, поехали как-то мы в ее загородную резиденцию. Ехать было недалеко, Волька Венглова была еще Варшавой, хоть и окраиной. Местность там была совсем пустынной и безлюдной. Резиденция досталась Мизюне в наследство от предков и состояла из большого, очень запущенного сада, густо заросшего деревьями и прочей зеленью, и громадной деревянной развалюхи. В ней еще кто-то жил, и Мизюня жаловалась, что этих жильцов нельзя просто так выбросить, придется обеспечить их другим жильем, так что особого толку нет от такого наследства. Опять же, сама вижу, дом рушится, еще немного – и даже ремонтировать будет поздно. А ей, Мизюне, за это паршивое наследство пришлось заплатить огромные налоги. И теперь она, Мизюня, просто не знает, что и делать, хоть стой день и ночь и на собственных плечах держи готовую провалиться крышу, собственными руками выколупывай из щелей в стенах жучков-древоточцев и вообще помирай в голоде и нищете.
Естественно, сразу же вспомнился большой сад при доме хозяев, о котором упоминала Елена. Не исключено, что потом, когда мы с Мизюней уже раздружились, она разбогатела, выйдя замуж за Ренуся, смогла избавиться от жильцов и привела в порядок резиденцию. И они с супругом там поселились. Очень возможно.
– Могла, конечно, отремонтировать и продать, – говорила я Гжегожу за ужином в константинском кафе, – но сомневаюсь. Мизюня не глупа, а только дурак станет избавляться от недвижимости, лучшего вложения капитала. Зачем торопиться, если можно попридержать, ведь нужды она не испытывала. Ведь не испытывала?
