Дарья Донцова - Букет прекрасных дам
Не успела последняя мысль промелькнуть в голове, как ведущая вновь завизжала:
– Вот это преисподняя, настоящий ад, и хотя назвали это откольное местечко «Ванильный зефир», мы-то знаем, что все продвинутые кренделя и мурены зовут его адом. Сатанинская музыка, чертово удовольствие – и всего пятьсот рублей за ночь. Налетай, сверчки. Всего за пять сотен получишь право не только оторваться со своей муреной, но и высосешь два коктейля.
– Вот, – раздалось за спиной, – узнала адресок.
Я с трудом оторвался от омерзительного зрелища. Всякое уродство завораживает. Увидав на улице косого горбуна, вы обязательно уставитесь на него, а по красавице скользнете равнодушным взглядом. Может, зря модную одежду демонстрируют девушки с безупречной внешностью?
– Держите, – протянула Нина Михайловна бумажку, – с трудом уговорила, еле дали, такие подозрительные, как будто незнакомы со мной. Начала расспрашивать: что да почему…
– Очень вам благодарен, – кивнул я, взяв записочку.
– Это, наоборот, я перед Норой в вечном долгу, – с достоинством ответила Нина Михайловна, – не сочтите за труд, передайте ей: семья Козловых каждый день молится о ее благополучии.
Мне стало любопытно.
– Если не секрет, какую услугу оказала вам Элеонора?
– Вы не знаете?
– Откуда?
– Я с дочкой и зятем жила в двенадцатой квартире, там всего одна комната, крошечная. И так на головах друг у друга сидели, а тут еще дочь родила девочку, представляете наши условия?
Я кивнул.
– Тут Нора собралась уезжать. Повезло ей, разбогатела, – спокойно объяснила Нина Михайловна, – мы с ней всегда в хороших отношениях были. Выручали друг друга по-соседски, соль одалживали, сахар, деньги. Рита ее частенько ко мне после школы забегала. Элеонора-то на работе день-деньской, а я дома, вот и подкармливала девчонку.
Когда Нора сообщила, что уезжает, Нина Михайловна даже взгрустнула. Неизвестно, какие люди въедут в «двушку». Вдруг горькие пьяницы? Или, того хуже, иногородние, молдаване с кучей детей. И еще старушка испытывала зависть. Ей-то предстояло мыкаться вчетвером на двадцати восьми метрах общей площади.
Потом приехал фургон, куда погрузили все вещи, но мебель осталась на месте. Нина Михайловна, смотревшая из окна на то, как взад-вперед бегают мужики с ящиками, поняла, что Нора обставила новую квартиру, а прежние диваны, шкафы да кухня ей совершенно ни к чему.
Закончив процесс перетаскивания узлов, Элеонора поднялась к соседке, обняла ее, поцеловала и дала конверт.
– Что это? – удивилась та.
– Небольшой сувенир, – улыбнулась Нора, – открыточка от меня, только прочтите, когда мы уедем.
Нина Михайловна помахала вслед машинам, потом открыла конверт. Внутри и впрямь лежала почтовая карточка с коротким текстом:
«Дорогая Нина Михайловна! Я начинаю новую жизнь, полностью зачеркивая старую, поэтому не оставляю Вам ни свой теперешний телефон, ни адрес. Мы больше никогда не будем пить чай вместе на кухне, я хочу как можно быстрей забыть годы невзгод и нищеты. Но я очень благодарна Вам за все: за денежную помощь, за Риту, за Ваш ласковый характер, поэтому решила сделать небольшой подарок. Документы на столе в квартире 13. Ваша Нора».
К писульке прилагался ключ. Недоумевающая бабушка пошла в бывшую квартиру соседки. На обеденном столе действительно белела бумажка. Нина Михайловна развернула листок и чуть не лишилась чувств. Перед ней лежала дарственная на квартиру, сверху скрепкой прикреплена записочка: «Не надо меня благодарить, продать эту халупу все равно невозможно».
В «жигуле» я прочитал адрес Вени Глаголева: Фестивальная улица. Тихо двигаясь в потоке машин по направлению к Ленинградскому шоссе, я закурил. Нора не перестает меня удивлять. Надо же, подарила квартиру соседке. Конечно, при ее доходах тридцать тысяч долларов, а подобная халабуда вряд ли стоит дороже, так вот, при ее доходах эта сумма ничего не значит. На празднование своего шестидесятилетия она выбросила в два раза больше, но не в деньгах дело, в конце концов. Сделав широкий жест, она никогда не вспоминала о нем, не ставила себе в заслугу. И потом, Элеонора всегда старалась казаться жесткой, этакая «железная леди». Чувства жалости к себе, даже сидя в инвалидной коляске, хозяйка никогда не вызывала. Я считал ее малоэмоциональной, расчетливой бизнес-дамой. А оказывается, у нее сентиментальная натура. Внутри бронзовой статуи бьется горячее, ранимое сердце.
Глава 23
Часы показывали ровно два. Но, учитывая выходной день, шанс застать дома Веню Глаголева был велик. Наверное, мне просто везло, дверь распахнул заспанный мужик в мятом спортивном костюме и, зевая, поинтересовался:
– Ну, случилось что-то? Только не говорите, что у вас из-за меня свет замкнуло.
Я улыбнулся.
Погода сегодня стоит просто отвратительная. Серое небо толстой периной навалилось на город. Из туч сыплется нечто, более похожее на ледяную рисовую кашу, чем на хлопья снега. Под ногами чавкает месиво из грязи с солью, и, несмотря на мороз, пронизывающая сырость пробирает сквозь одежду. Самое время давить подушку на диване, хотя лично я предпочитаю спокойное времяпрепровождение с книгой.
– Ну, – повторил Глаголев, – чего там опять стряслось?
– Простите, вы Вениамин?
– Точно.
– А я Иван Подушкин, секретарь Элеоноры Андреевны Родионовой, помните такую?
– Конечно, – ответил мужик и попытался пригладить торчащие вихры.
– Можно войти?
– Валяй, вползай.
– Вы ведь знали Олю, дочку Норы? – поинтересовался я, оказавшись на кухне.
– Еще бы, – отозвался Веня, – в один класс ходили, а я в нее влюблен был, все портфель таскал.
– И Риту видели, дочь Ольги?
– Да в чем дело, наконец? – возмутился Глаголев. – Чего глупости спрашиваете? Ну как я мог ее не видеть, если в соседней квартире проживал? Всех их прекрасно знал, и Ольку, и Элеонору Андреевну, и Ритку. Кто вы-то? Зачем интересуетесь?
– Риту убили, – спокойно сказал я.
– Ну не фига себе, – просвистел Веня. – Кто?
Я пожал плечами:
– Это-то Нора и хочет выяснить. Милиция палец о палец не ударяет, поэтому Элеонора и решила сама докопаться до сути.
– Козлы они, – вымолвил Веня, – ни на что не способные, менты поганые, шкуры продажные. Вон у меня машину сперли, и чего? Никто даже и виду не делал, что ищет. На взятку намекали, да я не дал. «Жигуль» старый, копеечный, нехай пропадает. А что Элеоноре Андреевне от меня нужно? Я ее очень уважал, такая деловая дама!
– Не стану долго нагружать вас лишней информацией, скажу только, что следы ведут в прошлое, в тот день, когда вы с Ольгой попали в автокатастрофу, помните это происшествие?
– Такое забудешь, – крякнул Веня, – рад бы, да не получится.
– Можете рассказать подробности? Или трудно будет, все-таки восемнадцать лет прошло…
– У меня тот день перед глазами, как кино, частенько прокручивается, – грустно сказал Веня, – в деталях помню, очень ясно. Все ругаю себя иногда. Не надо было мне ее слушать, следовало отказать. Дорога как стекло выглядела. Все ругаю себя, ругаю, а потом вдруг успокаиваюсь. Судьба, значит, она бы и без меня отправилась. Вот слушай, как дело обстояло.
Венечка Глаголев безответно любил Олю с младших классов. Но девочка считала соседа хорошим другом и не обращала ровным счетом никакого внимания на его ухаживания. Носит портфель за ней, и хорошо. Решает контрольные, домашние по математике, еще лучше.
Потом Веня понял, что рассчитывать ему не на что, и завел себе другую девочку, затем третью. Но Олечка все равно осталась лучшим другом. Кстати, и она считала парня близким человеком, поэтому и обратилась к нему с просьбой. Рано утром Оленька пришла к Вене и сказала:
– Будь другом, помоги.
– Чего надо? – спросил он.
– Свози меня в дачный поселок Воропаево.
– Далеко мотать?
– Примерно шестьдесят километров.
– Ну не фига себе, – присвистнул Веня. – За каким чертом тебе в такую даль переть?
– Там гадалка живет, беременным судьбу предсказывает.
– Во, придумала глупость, – заржал парень, – совсем с ума сошла! Ты глянь, какая дорога! Нет, не поеду.
– Пожалуйста, Венечка, мне очень надо.
– И не проси. Ладно бы дело какое, а то глупость одна.
– Хорошо, – тихо сказала Оля, – извини за беспокойство.
В ее голосе прозвучала такая тоска, такая безысходность, что парень испугался и окликнул Олю:
– Эй, погоди, делать-то что станешь?
– На электричку сяду, – спокойно пояснила она, – полтора часа всего, потом минут двадцать на автобусе, пешком совсем чуть, километра два, не больше.
– С ума сошла! – обозлился Веня. – Мозги потеряла!
– Мне очень надо, – тихо пробормотала Оля.
Веня окинул бывшую любимую взглядом. Из-под старенького платья выпирал огромный тугой живот, волосы, свисавшие вдоль щек, подчеркивали нездоровую, желтоватую бледность лица. Женщина, стоявшая в квартире Вени, мало походила на обожаемую им хохотушку Олечку, первую заводилу всех школьных проказ, но это была она.
