Инесса Ципоркина - Ужасно роковое проклятье
Так, вот уже в Сониных глазах появилось осмысленное выражение, и губы зашевелились, и румянец вернулся:
— Мальчики… — прошептала она, уставившись в центр столики, — я знаю, кто за всем этим стоит!
— Ну-у? — протянули мы без энтузиазма.
— Думаете, опять какую-нибудь лажу слушать придется? — моментально уловив слабые оттенки недоверия в нашем хоре, обиделась Сонька и затянула плачущим голосом в тональности "сами мы не местные", — Не верите, значит, в мои детективные способности! Не хотите со мной, как с равной, общаться! Не интересуетесь…
— Софья! — оборвал Данила грозивший затянуться монолог, — Убью! Говори сей секунд, что надумала!
— А вот это уже дело, — довольно кивнула Сонетка и пригнулась к нам, точно боялась подслушивания, — Нас преследует Кавалла!
— Кто? — с отвращением спросил я, смутно чуя — от человека с таким именем хорошего не жди.
— Помнишь, у Винченцо Кавальери был сводный, или даже побочный брат — Антонио Кавалла?
— Так это когда было! — резонно заметил Даня, — Помер уж давно братан, помер и закопан. Лежит в земле сырой, среди олив и лавров, один-одинешенек…
По-моему, он решил отомстить Соньке за ее клоунские выходки. На мое нетерпение им обоим, похоже, наплевать. Ладно-ладно, друзья-приятели, я вам все припомню, погодите…
— А ну замолчь! — вырвалось у меня, — Соня, продолжай, и побыстрее. Лишнего времени у нас нет!
— Суровый какой! — с деланным уважением отреагировала моя ехидная подруженция, — Ну ладно! У Антонио, который, действительно, не мог не помереть, наверняка остались всякие разные потомки. Он же мог им рассказывать про былые шалости, сидючи по вечерам у камелька, так ведь? Предположим, и про денежные пособия от семьи Кавальери упоминал — они с дедулей моим на денежки Винченцо лихо погуляли: по всем городам и весям, несколько лет подряд, ни в чем себе не отказывая.
— И что? — ляпнул я, хоть и давал себе слово никогда женщину не перебивать — только хуже будет.
— Несколько поколений Кавалла на его россказни, — слава Богу, Соне сейчас не до наших реплик, — внимания не обращали: несет себе с Дону, с моря — и пусть его! А вот какой-нибудь внучатый племянничек заинтересовался: это каким же оружием владел его дед против деда Кавальери, что деньги к Антонио рекой текли! Шантаж-то всего десять лет как возобновился! Не иначе, дотошный внучек воду мутит!
— А тебя ему зачем доставать? — не унимался я.
— Не знаю, — убитым голосом пробормотала Соня.
— Зато я знаю, — неожиданно вступил Данька, — Ось, ты что, не понимаешь? Халявы хочется все больше и больше — так уж человек устроен. Может, тот Кавалла домишко купил или "Мерседес" последней модели — и деньжата кончились. Тут мужик и решил: ни фига богатеньким Кавальери не сделается, если он повысит ставки. А оказалось — сделается! И они поперлись в Россию, искать хранителя…
— Он же мститель, — поддакнула Соня, но Данила не отреагировал:
— Словом, шантажист понял, что сам себе наклал… то есть наложил…
— Подложил! — я интеллигентно помог лучшему другу.
— Ага, точно, свинью. Не повышая расценок, он блефовал бы еще полвека, но пожадничал, чем и вызвал нежелательную резвость у папаши Кавальери, а сынок за папкой потащился. Если они договорятся с тобой, Соня, его дружеским шуткам и милым розыгрышам конец: бабок больше не будет. А забери Кавалла тот самый документ, у него опять все козыри!
— Знать бы, что там, в документе, — поскреб я заросшую щеку — Сонька мне своими набегами даже побриться не дала, — Про преступление какое-нибудь, небось! — я это, конечно, не подумавши ляпнул, — Хотя нет, срок давности уже истек, даже если было убийство или несколько…
— Не, за убийство родственников не карают, а они почему-то всей семьей трясутся, аж зубы стучат! — подлила масла в огонь Софья,
— Папа Алессандро даже побоялся жуткую древнюю тайну сынишке раскрыть — Франческо существо деликатное, психика у мальчика тонкая… Не ровен час!
Не договорив фразы, Сонька вдруг взвилась в воздух, перемахнула через завертевшийся волчком столик и антилопьими прыжками понеслась к гостинице. Провожая ее оторопелым взглядом, мы увидела раскрывшее объятья "деликатное существо". Франческо явно был чем-то расстроен, просто до невозможности, вот-вот расплачется. Соня пылко прижалась к возлюбленной груди, Данила рядом иронически крякнул, но реплик подавать не стал. Кавальери подсел к нам, поглядел поочередно в глаза мне и Дане и вдруг сказал что-то такое, от чего у Сони начались прямо акробатические изменения мимики: брови уехали под челку, рот распахнулся, словно у питона, глотающего слона, каждый глаз стал размером с японский фонарик. Но она справилась с собой и дрожащим голосом перевела:
— Моего отца пытались убить, он в тяжелом состоянии, я хочу выпить русской водки, помогите мне, пожалуйста!
Настала наша очередь виртуозно гримасничать, осознавая сказанное.
Через полчаса мы оказались именно там, где требовалось — в маленьком, безлюдном и беззвучном ресторане. Почти моментально на сцену явился штофчик со стопочками, и Кавальери долго-долго смотрел в его хрусталем сверкающие недра, точно это был шар гадалки, предсказывающий будущее и возвращающий прошлое. Потом, точно спохватившись, Франческо принялся опрокидывать в себя рюмку за рюмкой. Наверное, давал себя знать опыт употребления текилы — ее тоже пьют не глоточками, а опрокидонтом. Слова лились из итальянца Ниагарой, перемежаясь вначале паузами, затем — вздохами и наконец — всхлипами. Соня всхлипывала в унисон своему чувствительному Дон Жуану, поэтому ее перевод мы поняли не полностью. Хотя суть уяснили довольно скоро — ситуация была знакомая.
Оторвавшись от Сониных уст, душка Франческо вернулся к исполнению сыновнего долга. Пару дней назад, обнаружив Сонину непричастность к травле семейства Кавальери, синьор Алессандро занемог, стало пошаливать сердце. После перебранки в галерее сильно ослабевшего дяденьку даже пришлось, старательно поддерживая, отвести на минуточку в приемную, иначе тот не дошел бы до стоянки. Привезя недужного папашу в отель, Франческо сидел с ним, расспрашивал, выпытывал, но старая развалина держалась, как Форт-Нокс. Ничего конкретного про фамильную тайну сынок не узнал, а на следующий день, смутно ощущая свою вину, отправился в "Кому-АРТ", извиняться. Подзадержавшись на сутки с лишним в Сониных объятьях, Франческо, разумеется, беспокоился о папином здоровье, но он и представить себе не мог подобной катастрофы: папочка лежал в постели, с головой накрывшись одеялом, не издавая ни звука и без единого движения. Вначале Франческо решил, что отец демонстрирует таким образом свое одиночество и заброшенность, капризничает, словно ребенок — иногда и железобетонная натура Алессандро требовала разрядки и душевного тепла. Но то, что папенька, с его больным сердцем, лежит под душным одеялом, вызвало у сына резонное беспокойство. Несколько раз попытавшись заговорить с отцом и не добившись ответа, Франческо отшвырнул в сторону мягкие складки и… увидел огромное пятно крови, седой затылок Алессандро, слипшиеся от крови волосы и кисть руки, конвульсивно стиснувшую угол матраса.
Вопя не хуже Элеоноры, парень выскочил в коридор. Скорая обнаружила, что старичок еще жив, хоть и очень плох. Франческо отправился в больницу как раз в тот момент, когда милиция паковала подсвечник в форме девы с кувшином, соблазнительно изогнувшей бронзовый стан. По всем приметам, к стану прилагался плафон, но его на месте не оказалось — а в волосах Алессандро виднелись мелкие осколки стекла. В больнице испуганному Франческо сообщили, что его отец отделался сильным ушибом, тяжелым сотрясением мозга и, вероятно, приступом аритмии, но жить будет. Очнувшийся предок смог только одно прошептать удрученному потомку: "Мститель… Опять…" — и снова впал в забытье. Тут Кавальери-младшего прогнали от ложа больного и посоветовали заглянуть, когда папаша будет не так слаб и нервен.
От водки наших главных информаторов — Соню и Франческо — развезло неимоверно. Впрочем, им позволительно. Мы погрузили в авто любовную пару, павшую друг другу в объятья и кропившую сиденье обильными слезами жалости и взаимного умиления, после чего поехали домой. Кавальери я отвел к Соне, как и саму Соню, поминутно интересовавшуюся: "А куда мы? А где мы? А кто это? А зачем это?" Приступы пьяной любознательности глупой девчонки сопровождали нас до самого дома. У меня Данька рухнул на диван, закинул руки за голову и вздохнул:
— Ты смотри, как все лихо закручено!
— Слушай, а ведь дяденьку кокнули уже после Вериной смерти, — пробормотал я, не зная, с чего начать.
— Ну да, — глубокомысленно подтвердил Данила, — после. А что?
— Может, он что подозрительное видал?
— Да вряд ли! — не согласился Даня, — Он, когда в галерее был, чуть от инфаркта не помер, где ему было обстановку разглядывать! Но убийца не Кавальери-отец — теперь-то уж точно.
