Клод Изнер - Леопард из Батиньоля
— «Цель оправдывает средства, мы — студенты, прощай, детство!» — напевал Виктор, а по стеклам витрин ковровой и скобяной лавок скользило отражение молодого мужчины в однобортном пиджаке и брюках, подобранных прищепками на лодыжках, лихого всадника на железном, быстром как вихрь коне.
Дома извергали из темного чрева подъездов толпы работяг с торбами на плече. Хозяюшки вывешивали сушиться белье, малышня бежала в школу. На улице Буле пахло дублеными кожами. Виктор непрестанно отвлекался от дороги, глядя на номера домов, велосипед потряхивало на здоровенных, заросших мхом булыжниках мостовой, он опасно вилял и однажды чуть не потерял равновесие. Восстановив контроль над «бабочкой», Виктор улыбнулся девчушке, которая прилаживала поводок к шее щенка. В этот момент переднее колесо угодило в выбоину на ухабистом тротуаре, руль выворотило из рук, ноги оторвались от педалей, зад — от седла, и Виктор нырнул в канаву. Ударом о дно выбило воздух из легких. Впрочем, легко отделался — пара ссадин на руках и лице. Он присел на корточки рядом с велосипедом, пытаясь оценить ущерб. Цепь на месте, руль вроде бы не пострадал…
— Ну и дикий у вас зверь, — посочувствовали ему мужским голосом. — Бешеный, что ли?
— Ничего, он уже утихомирился, — отозвался Виктор. — Молодой просто, норовистый.
— У вас кровь, — сказал мужчина в серой блузе, подойдя ближе. — Надо бы лед приложить, заходите в мастерскую.
— Со мной все в порядке, — прогундосил Виктор, прижимая к носу платок.
Мужчина, покачав головой, все-таки увел его в помещение, крикнув с порога:
— Фюльжанс! Позаботься о велосипеде этого господина.
Парню, сидевшему за каким-то механизмом с зубчатыми колесами, на котором крутился рулон цветной бумаги, не понадобилось повторять дважды — его как ветром сдуло.
— Стопочка водки приведет вас в порядок, — пообещал Виктору хозяин мастерской. — Да и у меня что-то в горле пересохло.
— Прошу прощения за беспокойство.
— О, наоборот, хоть отвлекусь ненадолго, а то с утра до ночи как на каторге… Я папаша Фортен.
— Очень приятно. Я тут бывал, на вашей улице, оставлял заказы месье Гранжану, когда его еще не…
Услышав имя эмальера, папаша Фортен вытер обмоченные в водке усы и завел обстоятельный рассказ:
— С Гранжаном мы сталкивались на улице что ни день — а куда деваться, когда живешь и работаешь в одном квартале? У него мастерская на проезде Гонне, это в двух шагах от улицы Буле. А сыновья его, Полит и Констан, одному тринадцать, другому четырнадцать, — приятели моего Эвариста. Без отца вот остались, эх. Ума не приложу, кому понадобилось убивать Леопольда. Мужик был дельный, его тут все любили — видели бы вы, какая толпа на похоронах собралась… А похоронили его на Пер-Лашез, мы, соседи, скинулись на венки, негритянка-блондиночка букеты принесла… — Он наклонился поближе к Виктору и доверительно сообщил: — Это она труп нашла. И убийцу видела, да только издали, толком не разглядела. А жаль — поймать бы мерзавца да укоротить на голову. Но пока она боится, что это он ее поймает — вернется и… Бедняжка извелась уже от страха, ее-то выследить — раз плюнуть.
— Почему?
— Она цветы продает, ходит по городу, а дома отсидеться, пока все не уляжется, нет возможности — не рантье, чай, зарабатывать надо на пропитание. Хорошо хоть, газетчики по-людски себя повели: ни имени ее не напечатали, ни адреса, а она почти напротив меня живет, я в доме двенадцать, она в двадцать девять бис.
— А она правда негритянка… и блондинка?
— Нет, конечно, — усмехнулся папаша Фортен. — Это у нас в квартале ее так называют. А вообще она мулатка — ну, знаете, кофе с молоком, и волосы у нее не то чтобы светлые, но и не смоляные. Красивая девушка, только чуток диковатая — потрепала ее жизнь, чего уж там говорить.
Виктор, поблагодарив за всё, отправился дальше пешком, велосипед покатил рядом.
Дом номер 29-бис был похож на казарму. Массивная решетка отгораживала заросший сорняками двор, по которому бродили куры; мрачная стена взирала на него крошечными окнами без ставней. Навстречу Виктору из парадного вывалилась, размахивая плетеной корзинкой, толстая женщина с двойным подбородком, толкнула калитку в решетчатой ограде, полоснув его колючим взглядом. Виктор приподнял шляпу:
— Простите, мадам, здесь живет цветочница, которую все называют негритянкой-блондиночкой?
Кумушка, видимо расположенная поболтать, смягчила взгляд и поставила корзинку на землю.
— А то где же? Жозетка-то прямо над нами и живет. В последнее время нос дерет, пигалица этакая, — ей, вишь ты, свезло о покойника споткнуться и оттого на нее журналисты слетелись, как мухи на непотребство, всё языками чешут про это дело, успокоиться не могут. По правде-то им, мужикам, одно подавай — как увидят ее, так слюни и пускают. Вон мой-то Марсель, на что уж рохля, так когда на Жозетку пялится, у него зенки что твои блюдца. А она и довольна, тьфу пропасть, черномазая. — Излив ведро желчи, тетка подхватила корзинку.
— А где она продает цветы? — спросил Виктор.
— Я почем знаю? На рынках или на перекрестках, где таких, как она, встретить можно. Натуральная побродяжка!
На обратном пути пропали и легкость, и упоение скоростью. Виктор вяло крутил педали, в голове вертелись грязные слова толстухи. То ли жара подействовала, то ли алкоголь, но ему казалось, что хозяева бутиков, скучающие на порогах своих заведений, — антиквары, торгующие раритетными английскими стульями, комодами эпохи Людовика XV, сундуками и ларцами в стиле Ренессанса, — дружно провожают его неприязненными взглядами.
«Не дай бог в один отнюдь не прекрасный день какой-нибудь благонамеренный идиот вот так выскажется в лицо Кэндзи, Айрис или Таша», — грустно думал он, сворачивая на площадь Бастилии.
Пренеприятнейшее совпадение: в лавке «Эльзевир» Виктора ждала встреча с еще одной ксенофобкой. Первое, что он там увидел, была извечная козья мина Бланш де Камбрези, всегда готовой обрушиться с нападками на иноземцев. В этот раз у нее, по счастью, нашлись другие заботы — она увлеченно злословила о своей подружке Олимпии де Салиньяк, и единственным ее слушателем был Кэндзи.
— Подумайте, какое малодушие! Узнав, что дядя мужа Валентины замешан в деле об убийстве, она ретировалась на улицу Барбе-де-Жуи и не выходит из дома этой разнесчастной Адальберты де Реовиль, чье здоровье и без того оставляет желать лучшего, а тут по иронии судьбы оказалось, что ее дражайший супруг, дурак дураком, ничем не лучше герцога де Фриуля! Представьте себе, этот простофиля де Реовиль, хоть и полковник в отставке, потратил изрядные средства на акции «Амбрекса»! Адальберта рвет и мечет. Что до меня, я в жизни не стала бы вкладывать деньги в столь сомнительные предприятия. Часть моего состояния инвестирована в российские кредиты — вот это надежно, можно не сомневаться!
Виктор, воспользовавшись ситуацией, увлек Жозефа в подсобку и выложил ему все, что удалось узнать на улице Буле. Сверившись по справочнику издательства «Ашет», они быстро установили местонахождение цветочных рынков в Париже. Два работали на острове Сите и на площади Республики по средам и субботам, третий — на площади Мадлен по вторникам и пятницам.
— Отправляйтесь на площадь Мадлен, как только позавтракаете, — велел Виктор и поспешил на помощь своему компаньону.
До площади Мадлен Жозеф добрался быстро. На тротуарах вокруг церкви под брезентовыми тентами обретались цветочницы, у которых отоваривались респектабельные господа или их слуги. Чайные розы и белоснежные гардении, разновеликие гвоздики и пламенеющие гладиолусы соседствовали здесь со скромными маргаритками и душистым горошком в горшочках. Буйство красок вокруг наполняло душу блаженством, а обоняние ласкали букеты ароматов, в которых у каждого прилавка сплетались разные, но неизменно восхитительные запахи. Дочь садовника, милая девушка в длинном, обшитом сутажом платье, любезно объяснила Жозефу, как найти негритянку-блондиночку, и долго смотрела ему в след — удержать пригожего молодого человека, которого ничуть не портил небольшой горб, не удалось, даже на элегантный букетик для бутоньерки он не соблазнился.
При виде белокурого юноши, решительной походкой направляющегося к ней, Жозетта Фату вздрогнула от нехорошего предчувствия. И оно тотчас оправдалось, потому что юноша подошел и приподнял котелок:
— Мадемуазель, ваш покорный слуга Жозеф Пиньо, романист и книготорговец. Мне сказали, что вы можете помочь в составлении портрета преступника, поскольку были свидетельницей…
Договорить он не успел — цветочница завизжала, призывая на помощь прохожих. К ним тотчас подскочила дородная дама в мантилье и принялась науськивать на Жозефа моську, жавшуюся к ее ногам:
