Наталья Александрова - Услуги маленького дьявола
Никита оглянулся на меня, требуя сочувствия, но его речи не произвели на меня сильного впечатления. Потому что я не очень-то понимала, что такое недоимки, пени и штрафы. То есть слова-то известные, но вот как их применить конкретно…
– Наш комбинат, – продолжал Никита, – закрытое акционерное общество, и этому обществу принадлежат несколько зданий в Петербурге. Можно было вовремя продать какое-нибудь из этих зданий, расплатиться с налогами и сохранить все остальное. Вместо этого Марлен помаленьку распродал все имущество за гроши, все вырученные деньги распределил между главными акционерами, а налоговые долги продолжают расти, и все идет к тому, что комбинат объявят банкротом и выставят на продажу.
– Но если ваш комбинат – акционерное общество, то вы можете переизбрать директора? – вклинилась я в горячий Никитин монолог, потому что мне надоело слушать про бюджет, налоги и акционеров.
– Как бы не так! – заорал Никита. – Марлен со своими приближенными набирает пятьдесят один процент акций, контрольный пакет, а значит – он может провести на собрании такое решение, какое хочет. А хочет он одного – чтобы его оставили в покое, и он понемногу распродавал имущество комбината. Причем продает все за гроши, лишь бы что-то каждый раз оседало в его личном кармане.
Внезапно я тоже ощутила, что хочу одного – посидеть с Никитой где-нибудь в уютном живописном месте и поболтать о прошлом. А слушать про директора Марлена Касьяновича мне уже порядком надоело. Я вытащила сигареты и огляделась в поисках пепельницы. Ее не было. Никита, поймав мой взгляд, высыпал карандаши и скрепки и придвинул мне пустой пластмассовый стаканчик. Несмотря на то что я призывно помахала перед ним зажигалкой, прикурить мне рыцарь с химкомбината не дал, пришлось обслужить себя самой.
– Если бы ты видела, какую он себе отгрохал дачу! – продолжал Никита развивать наболевшую тему про директора.
Я оживилась: про дачу стало гораздо интереснее.
– Это не коттедж, а дворец! Честное слово, Петр Первый жил в гораздо худших условиях!
– Ну уж, – усмехнулась я, – а как насчет Екатерины Второй?
– Ты думаешь, я преувеличиваю? – Никита так разгорячился, что даже не заметил моего сарказма. – Во всяком случае Летний дворец Петра Первого, тот, который в Летнем саду, меньше, чем марленовский особняк!
Взъерошенный, он совсем не похож бы на комиссара Катанью. Насколько я помнила Никиту – завидовать чужим особнякам было не его амплуа. Я поняла, что тут все гораздо серьезнее.
– Постой, дорогой мой, – мягко прервала я Никиту, – а какой интерес может представлять ваш комбинат для больших богатых людей? Для очень больших людей? Я, конечно, понимаю, тебя и тех, кто работает на комбинате, все это очень волнует и расстраивает, ты болеешь душой за рабочих и за общее дело, но ведь в масштабах города этот объект не представляет большого интереса? Старое запущенное здание, далеко от города, оборудование явно устарело…
– Ты не совсем права, – Никита внезапно успокоился и поглядел очень серьезно, – нищета, запустенье, безлюдье, Сидоров с кувалдой – это производит отталкивающее впечатление, но нельзя от этого делать выводы о никчемности комбината. У нас есть цеха с хорошим современным оборудованием, но оборудование это стоит, потому что поставщики приостановили отгрузку сырья. Сырье не отгружают, потому что у нас нет денег, чтобы за него расплатиться. Нет сырья – нет продукции, нет продукции – опять-таки нет денег… Получается – порочный круг! – Никита подошел к окну и отвернулся.
– А если даже удается выбить откуда-то деньги – их снимают с нашего счета в качестве штрафных санкций за налоговые недоимки! Из-за отсутствия денег мы потеряли всех специалистов – людям же нужно семьи кормить, они не могут сидеть здесь, в Новоапраксине, и ждать, пока улучшится экономическая ситуация… Остались только Сидоровы…
Я прикинула, что можно выжать из всего горячего монолога Никиты на предмет написания статьи. Получалось, что ничего. Статья получится самая обычная и дико скучная. В самом деле, о таком уже писали, и не раз, и читают такие статьи только бабушки-пенсионерки и отставники-ветераны. Я представила себе лицо Гюрзы, когда я принесу ей такую статью. Лучше и не пробовать. Но отчего-то несчастный комбинат привлек внимание Петра Ильича? Что он нашел в комбинате такого привлекательного для себя? Хоть я и плохо его знаю, но успела убедиться, что Петр Ильич – это такой человек, который зря ничего не делает…
– Из этого порочного круга нет выхода? – задала я вопрос чисто из вежливости.
– Я вижу только один выход, – печально произнес Никита, – нужно получить заем в банке, достаточно долгосрочный, чтобы успеть поднять производство и выйти из финансового пике… И мне удалось даже найти влиятельного человека, который проявил интерес к нашим проблемам и начал подготовку кредитования… Но его убили, убили в собственном подъезде…
– Кто же это? – спросила я с интересом.
– Трубин, Николай Васильевич Трубин.
– Я вспоминаю, это было заказное убийство, наша газета об этом писала. Это было ведь летом?
– Ну да… а после его смерти никто не хочет со мной даже разговаривать… Стоит мне только заикнуться о кредитах, у всех банкиров просто отказывает слух! У меня создалось впечатление, что кто-то за кулисами умело направляет наш комбинат к банкротству, кому-то это очень выгодно!
– Но все-таки, Никита, – вернулась я к интересующему вопросу, – почему ваш комбинат может интересовать финансовых воротил? Мало ли дышащих на ладан умирающих предприятий? Никита, открой мне секрет по старой дружбе, а?
– Может быть, все дело в ультрамарине? – задумчиво проговорил Никита.
– В чем?
– В ультрамарине. Это редкий и очень дорогой краситель, который производится только у нас в Новоапраксине.
– И больше нигде в России? – уточнила я.
– Обижаешь! – с гордостью ответил Никита. – Больше нигде в мире!
– А сейчас вы его выпускаете?
– Какое там! Производство самое дорогостоящее! В нашем сегодняшнем состоянии нечего и думать о такой трудоемкой технологии!
– А как же жить без ультрамарина? – задала я провокационный вопрос, но Никита снова не понял сарказма.
– Вообще-то его покупала в небольших количествах одна голландская компания для производства художественных красок и баварская фирма, которая использует ультрамарин в оптическом производстве. Они и сейчас присылают нам заявки, но мы вынуждены отказывать – сама видишь почему. Но до меня доходили сведения о том, что в Германии разворачивается очень крупное химическое производство, в котором ультрамарин играет очень важную роль.
– А если вам не удастся найти средства, что ждет комбинат? – спросила я напоследок, потому что и так уже все было ясно.
– Что ждет… – вздохнул Никита, – банкротство, что же еще… Все к тому идет, то есть фирму объявят несостоятельной, проведут торги, и комбинат купит какой-нибудь миллионер, который выплатит долги бюджету, а дальше будет делать с предприятием все, что сочтет нужным.
– А как проходят такие торги? – поинтересовалась я. – Как обычный аукцион, какие показывают в кино – три удара молотком, все участники поднимают цену?
– Да нет, – Никита поморщился, – предприятия и крупные объекты недвижимости не продают с молотка, в таких случаях обычно проводят закрытый тендер.
Я насторожилась, как кот, который услышал в сене шуршание и писк. Словосочетание «закрытый тендер» было мне хорошо знакомо по злополучному делу «Домовенка».
– А кто проводит этот тендер? – осторожно поинтересовалась я.
– Чаще всего – КУГИ, Комитет управления государственным имуществом…
– Да знаю я, что такое КУГИ! – машинально ответила я.
Круг замкнулся. Все это дело начиналось с КУГИ и КУГИ заканчивается. И Новоапраксинский комбинат имеет ко всей этой истории с коммерческой недвижимостью самое непосредственное отношение.
– Саша, о чем ты думаешь? – теребил меня Никита.
Оказалось, я уже минут десять сижу с застывшим лицом и не откликаюсь на зов.
– Мне надо идти, – очнулась я от транса.
– Куда идти? Что с тобой? У тебя такое странное выражение лица… С тобой ничего не случилось? – он тревожно заглянул мне в глаза.
Милый мой, если бы ты знал, сколько всего со мной случилось! Причем за какие-то две недели! Раньше за десять лет нашей разлуки ничего особенного не происходило, а теперь вот произошло.
Но я не могла ничего рассказать Никите, потому что сама еще плохо представляла все масштабы случившегося.
– Куда ты торопишься? – допытывался Никита. – Зачем вообще приходила?
И поскольку не добился ответа, то предложил:
– Подожди здесь немножко, я должен там работяг своих проконтролировать. А потом сам тебя на станцию отвезу. Дождь пошел, а по нашим дорогам по грязи шлепать – это, я тебе скажу, удовольствие ниже среднего.
