Лоуренс Блок - Вор в роли Богарта
Снова пауза, правда, на сей раз не слишком долгая.
— Сослагательное наклонение, — сказал он, — очевидно, означает, что вы им не владеете.
— Предположение было взвешенным, — сказал я, — а вывод — здравым.
— И в то же время есть ощущение, что некоторая надежда сохраняется?
Чертовски приятно вести такого рода беседу, и в то же время — утомительно.
— Искренне надеюсь, сэр, что рано или поздно смогу сообщить, что обстоятельства кардинально изменились. И одновременно постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы заслужить ваше столь щедрое вознаграждение.
— Надеетесь, сэр?
— Да. Надеюсь и предвкушаю.
— Рад слышать, сэр, ибо предвкушение всегда несколько ближе к цели, нежели просто надежда. А могу ли я полюбопытствовать, когда именно сбудется эта надежда?
— Скоро, — ответил я.
— Скоро… — повторил он. — Слово, очарование которого призвано восполнить некоторую неопределенность.
— Да, верно. «Очень скоро», так, пожалуй, будет точней.
— Ну, не уверен, что намного точней. Но, по крайней мере, тут чувствуется некий ободряющий оттенок.
— Имею намерение, — продолжил я, — позвонить вам сегодня немного позже или, возможно, завтра и назначить встречу. Могу ли я рассчитывать застать вас по этому телефону?
— Ну разумеется, сэр. И если не застанете лично, всегда можете передать через мальчика на телефоне.
— В таком случае надолго не прощаюсь, — сказал я и повесил трубку.
Следующий звонок я сделал своему партнеру, Чарли Уиксу. Сказал ему, что специально не звонил раньше, дожидаясь, пока он вернется с утренней прогулки.
— У вас весьма вольное представление о времени, — сказал он. — Очевидно, пожилой человек становится жертвой своих привычек. Каждый день я поднимаюсь в одно и то же время, без будильника. И на данный момент я уже прочитал половину «Санди таймс».
— Дело осложняется, — сказал я. — Думаю, вы были правы относительно Хобермана. Кажется, его действительно убил Кэндлмас.
— Это наиболее вероятное объяснение, — заметил он. — И одновременно оно оставляет нас практически ни с чем, потому как и сам Кэндлмас, похоже, исчез.
— Есть у меня на сей счет кое-какие догадки.
— Вот как?
— Да, только сейчас нет времени излагать, — сказал я. — Тем более по телефону.
— Да, конечно, вы правы.
— А не могу ли я к вам сегодня заскочить? Чуть позже, если вам, конечно, удобно. Скажем, в одиннадцать?
— Приготовлю кофе, — сказал он. — Разве что в такой час вы не пьете крепкий?
Я сказал, что крепкий кофе будет в самый раз.
И вот теперь мне ничего не оставалось, как позвонить Рэю Киршману. Я потратил еще один двадцатипятицентовик и набрал его домашний номер в Квинс. Ответил женский голос.
— Добрый день, миссис Киршман, — сказал я. — Это Берни Роденбарр. А Рэй дома? Страшно не хотелось беспокоить его в выходной, но я звоню из Нью-Гемпшира и…
— Сейчас узнаю, на месте он или нет…
Вот фраза, которая постоянно приводит меня в недоумение вне зависимости от того, кто ее произносит, секретарша или супруга. Ну что они дурака валяют? Неужели им неизвестно, на месте он или нет, и неужели они думают, что я не понимаю этого?..
Ее разведывательная миссия заняла минут пять, и я от души пожелал, чтоб шевелилась она пошустрей. Нет, у меня оставалось еще много четвертаков, просто не хотелось, чтоб на линию влезал оператор и требовал опустить в щель еще одну монету. Кредитоспособность мою это вряд ли подорвет, однако…
Однако разговор наш с самого начала принял не совсем тот оборот, которого я ожидал.
— Так значит, Нью-Гемпшир, Берни? — раздался в трубке голос Рэя, и следует отметить, что он сумел вложить в него максимум презрения. — Пой, ласточка, пой.
— Собирался остановиться в «Ласточке», — сказал я ему, — но там не было мест. Вообще все мотели забиты, так что пришлось довольствоваться «Ганновером». А ты откуда знаешь, Рэй?
— Я одно знаю наверняка, — ответил он, — что ты в таком же Нью-Гемпшире, как я в Новой Зеландии.
— А почему ты так уверен, Рэй?
— А потому, что ты не моргнув глазом сперва соврал моей жене. Специально сказал ей, что ты в Нью-Гемпшире, зная, что она передаст мне. Если б ты и вправду находился в этом самом Нью-Гемпшире, Берни, стоило ли огород городить? Ладно, это я так, к слову. Главная твоя промашка не в этом.
— В чем же?
— Да в том, что я могу проследить звонок. И ты еще спрашиваешь!.. Ну, погоди, только попадись мне на глаза! Проводишь ночь с этой своей придурочной неприкаянной подружкой из разряда гермафродитов… тьфу!.. как их там… причем совершенно непонятно, какой вам от этого толк. А потом решаешь, видите ли, позвонить мне и отправляешься куда-то в другой район на тот случай, если я вдруг прослежу звонок, хотя как это можно сделать с моего домашнего телефона, одному дьяволу известно.
— И как же ты это сделал, а, Рэй? — спросил я.
— Просто догадался, — ответил он. — Так, погоди-ка, сейчас… Ты находишься по ту сторону моста, в Бруклин-Хайтс, верно? И оттуда, где стоишь, виден Променейд, да, Берни?
— Да, — ответил я. — Следует заметить, что он выглядит совершенно потрясающе в этом утреннем тумане.
— День потрясающий, спору нет, однако где ты углядел туман, непонятно. Он уже успел развеяться несколько часов назад. Ладно, беру свои слова обратно. Для Бруклина маловато фоновых шумов. Ведь сегодня воскресное утро, если не ошибаюсь? Тогда ты, наверное, на Уолл-стрит. И никакого Променейд в поле зрения. Однако готов поставить доллар, что ты видишь здание фондовой биржи, а?
— Потрясающе, Рэй. Клянусь, до сих пор не понимаю, как это у тебя получается.
— Это ты нарочно так говоришь, чтоб я думал, что ошибся. Но я, черт побери, прав, хотя сам до сих пор не пойму, какой мне от этого прок. Ты действительно хочешь знать, как это у меня получается, Берни? Вся штука в том, что мы с тобой давние знакомые. И неудивительно, что за это время я успел узнать тебя как облупленного.
— Туман развеялся не окончательно, Рэй. Какая-то его часть осталась и застилает глаза, а в горле стоит ком.
— Смотри не разрыдайся, Берни, а не то я и сам заплачу. Ладно, пора сменить тему, может, это тебя отвлечет. Не далее как вчера пара наших патрульных прогуливалась по Нижнему Ист-Сайду и какие-то тамошние детишки привели их в пустующий дом, где прежде сдавались меблированные комнаты, на углу Питт и Мэдисон. Я имею в виду Мэдисон-стрит, а не Мэдисон-авеню.
— Что вполне очевидно, раз она расположена в Нижнем Ист-Сайде.
— Угу. Не так очевидно другое: то, что они там обнаружили, когда ребятишки показали нашим парням незапертую дверь в квартиру. Иначе бы как они туда попали?.. Так что они там обнаружили, как ты думаешь, а, Берн? Даю три попытки.
— Даже если я не угадаю, ты ведь мне все равно скажешь, — ответил я.
— Тело.
— Слава богу, что не мое, — сказал я. — И все равно, страшно благодарен за то, что ты так беспокоишься, Рэй. А то уж я начал было подумывать, что вовсе тебе безразличен.
— Догадайся, чье?
— Ну, если это не судья Крейтер, — протянул я, — то уж наверняка Джимми Хоффа.[22] Я прав?
— Часы и кошелек исчезли, — невозмутимо продолжал Рэй, — что неудивительно, поскольку чего еще ждать от квартиры, дверь в которую не запирается и разные там детишки и прочий народ входят и выходят. Но под одеждой у этого парня обнаружили специальный пояс для бабок, хотя этих самых бабок там кот наплакал.
— Неужели копы лапку приложили?
Он цокнул языком, хотя не думаю, что он собирался произнести «Царнов».
— Берни, — сказал он, — ты весьма низкого мнения о нашей нью-йоркской полиции, и тебе должно быть стыдно. Даже если они и взяли пару центов из этого пояса, мне об этом все равно никогда не узнать, так что лучше давай говорить о том, что там осталось. Идет?
— О, это будет потрясающе интересно!
— Ну, прежде всего паспорт. В нем снимок этого парня, так что, ясное дело, ксива не чужая. Ну и имя там тоже есть.
— В паспортах вообще принято указывать имя.
— Вот и правильно, разве нет? Согласно паспорту звали его Жан-Клод Мармотт.
— Что-то французское…
— Бельгийское, — уточнил он. — По крайней мере, паспорт у него бельгийский, хоть это вовсе не означает, что Бельгия выдала ему паспорт. Она и не выдавала.
— Гм?..
— Он оказался фальшивый, — сказал Рэй. — Правда, ребята доложили, подделка вполне добротная, и тем не менее сами бельгийцы о нем сроду не слыхивали…
Он собирался сказать что-то еще, но тут на линии прорезался голос оператора и посоветовал мне или опустить еще одну монету, или повесить трубку.
— Дай мне твой номер! — крикнул Рэй. — Я перезвоню.
В ответ я опустил еще один четвертак в щель.
— Ну к чему ты это все затеял, а, Берн? Я ведь все равно могу тебя отследить. Неужто так трудно доставить мне удовольствие — позволить позвонить в «Ласточку»? В конце концов, мне не так часто доводилось звонить в Нью-Гемпшир.
