Марк Смит - Мокруха
Перед ним распростерлось огромное, разлинованное улицами пространство Лос-Анджелеса. Город расположился в бескрайней котловине, уходящей вдаль во всех направлениях, насколько мог видеть глаз. В его собственном космосе подмигивали бесчисленные огоньки, собравшиеся в необыкновенно оживленную звездную галактику. В темнеющем небе, в последних лучах заходящего солнца, розовели полосы, оставленные реактивными самолетами.
Мартину нравился Лос-Анджелес. Этот город походил на рекламный щит. Солнце и пальмы, кабриолеты и блондинки. «We love it!».[14] Но если присмотреться к Лос-Анджелесу повнимательнее, да заглянуть под все новые и новые подтяжки на фасаде, предстающем восхищенным взорам человечества, то станет понятно, что место это довольно зловещее и жизнь здесь устроена гораздо сложнее, чем кажется.
Сверху город покрыт глянцевым слоем людей, занятых повседневными делами – работой, покупками, учебой, ухаживаниями, любовью. Лицевым, так сказать, слоем. Но под ним находится еще один слой, невидимая изнанка, существующая за счет товарно-денежного обмена с лицевой стороной. Деньги за наркотики. Деньги за секс. Деньги за подпольные ди-ви-ди. Деньги за то, чтобы верхний слой мог существовать более или менее сносно. Люди, зарабатывающие деньги собственным трудом, тратят их на выживание или на новенькие «БМВ», или на маленькие удовольствия, которые позволяют им забыть о своих унижениях и страхах, почувствовать себя счастливыми. Миллиарды долларов перекочевывают в черный подкладочный слой во имя преходящих радостей. А там, в невидимом невооруженным глазом мире, денежный оборот достигает таких объемов, какие долбанной налоговой инспекции и не снились.
Потому что под первым невидимым миром находится второй, за ним третий и так далее, становясь все меньше и меньше, наподобие русских матрешек.
Искусство Мартина заключалось в том, чтобы оживлять незаконные деньги, скопившиеся мертвым грузом в нижних слоях. У него получалось это не хуже чародеев из Лас-Вегаса. Как по мановению волшебной палочки, деньги опять становились частью лицевого слоя. Отличный фокус! Но до сих пор Мартин проделывал его для других, по заказу, по найму. Теперь же настало время открыть собственное дело.
Мартин начал сворачивать очередную толстую самокрутку и удивился, обнаружив, что у него почти закончилась травка.
Дон закончил печатать запрос о выдаче ордера на обыск. Ему стало известно, что в суде сегодня запарка, и запрос будет принят к рассмотрению только при наличии чрезвычайных обстоятельств. Если же дело не срочное, придется ждать до завтра. Обычно Дон старался получить разрешение побыстрее – в данном случае присочинил бы, к примеру, что Ларгу, вероятно, насильно удерживают в доме, и его жизнь зависит от немедленного освобождения. Но детектив почти не сомневался, что Ларга мертв, а раз так, его труп может потерпеть лишние полсуток, не разложившись до неузнаваемости. Кроме того, сегодня вечером Дону предстояло вновь встретиться с Морой, и ему хотелось покончить с делами как можно скорее. Вот почему он забросил свой запрос в офис окружного прокурора и, не задерживаясь, вернулся в машину.
По дороге к дому Моры Дон, повинуясь профессиональному инстинкту, остановился у книжного магазина «Барнс-энд-Нобл». Войдя в дверь, он миновал эспрессо-бар, где студенты, казалось, просиживали часами, и направился к отделу поваренных книг.
Творения Макса Ларги попались ему на глаза почти сразу. Они стояли на полке рядышком. «Искусство кулинарии», «Еще раз об искусстве кулинарии» и последний бестселлер «Доступное искусство кулинарии». Дон осмотрел их одну за другой. Обложки всех трех украшало фото самого Ларги с чмошной прической и надменным, чопорным лицом. Что общего могло быть у него с Эстеваном Солой? Непонятно.
Дон полистал книгу, просматривая содержание рецептов. Свежие фиги, фаршированные начинкой фуа-гра. Блины с икрой под белым соусом с трюфелями. Свиная вырезка, запеченная с розмарином и виноградом. И целый раздел, посвященный правильному декантированию красного вина, со списком марочных вин, рекомендуемых к блюдам, приготовленным по приведенным в книге кулинарным рецептам.
Дон решил, что хорошая поваренная книга может ему пригодиться.
Фелисия открыла дверь.
– Ола, Роберто!
От удовольствия видеть ее Боб не мог вымолвить ни слова. Он просто стоял и улыбался.
– Ты не хочешь войти?
– Обязательно!
Боб, не переставая улыбаться, вошел в дом Фелисии и с удивлением огляделся вокруг. Чудеса начинались уже в гостиной. Все четыре стены были выкрашены в разные цвета – одна темно-розовая, вторая зеленая с желтизной, третья ослепительно оранжевая и четвертая густо-багровая. Под потолком развешаны гирлянды флажков с изображениями человеческих скелетов с мексиканского праздника эль-диа де лос-муэртос– «дня мертвых». На столах и полках горели ароматические свечи.
Но именно стены гостиной больше всего привлекли внимание Боба. С пола до потолка их увешивали колдовские амулеты милагрос и многочисленные репродукции автопортретов Фриды Кало и других ее работ. Их было не меньше тысячи.
– Видать, ты большая поклонница Фриды Кало!
Фелисия улыбнулась.
– Ты знаешь про нее?
– Конечно!
– Она моя святая покровительница! Боб удивился:
– Разве она святая?
– Для меня – да!
– У тебя есть персональная святая?
– Она помогает мне быть сильной, Роберто!
С этими словами Фелисия подошла вплотную к Бобу, крепко обняла и сочно поцеловала в губы.
– Ну как, чувствуешь мою силу?
– Пожалуй, да, немного.
Фелисия поцеловала его еще раз.
– Вот теперь чувствую!
С Эстеваном происходило что-то наподобие видения майя. Перед ним на бортике джакузи стояла обнаженная Лупе. Ее мокрое темно-коричневое тело и груди глянцево мерцали в приглушенном освещении. Эстевана охватило благоговение, будто ему явилась богиня. Он оттолкнулся, проплыл в горячей воде до противоположного бортика, чувствуя, как изнутри его подогревает текила, и посмотрел на Лупе снизу вверх. Мать Мексика!
Она стояла над ним с глиняной миской в руках, наполненной свежим гуакамоле. Подношение от богини майя. Именно в тот момент его осенило. Эстеван понял, что любит ее.
– Это тебе добавка.
Эстеван зацепил пальцем гуакамоле и сунул в рот.
– Лучше тебя его никто не готовит!
– Вердад?
– Сьерто!
Неожиданно для самого себя Эстеван зачерпнул гуакамоле всей пятерней и размазал салатовую массу по животу Лупе. Она не оттолкнула его руку, не отпрянула, не запротестовала, оставаясь невозмутимой, как и полагается богине.
Эстеван зачерпнул еще горсть и намазал ей груди. Потом поднес гуакамоле на кончиках пальцев к рту Лупе и стал кормить, ощущая кожей, как ее горячий язык слизывает авокадо. Она тихонько застонала.
– Обожаю гуакамоле!
Лупе легла на теплый кафель, и Эстеван принялся слизывать густую зеленую массу с ее живота, постепенно подбираясь к грудям, пока совсем не выполз из джакузи, оказавшись поверх нее. Он чувствовал под собой ее тело, сильное и податливое. Он чувствовал, как скользит и прилипает к ней животом, потому что остатки гуакамоле растеклись между ними клейкой жижей. Он чувствовал, как его кожа горит, будто под жарким полуденным солнцем Мексики.
Мартин ударил по тормозам. Мать вашу, как быстро переключили светофор! Желтый только мигнул! Почему они сделали его таким коротким, долболобы хреновы? Мартин обратил внимание, что рука Амадо по инерции высунулась из-под сиденья. Край пленки отвернулся, и стали видны два пальца. Ну нет, будь я проклят, если дотронусь до них!
Мартин покрутил головой и увидел справа от себя ресторан «Бургер-кинг». Мозг автоматически отреагировал на броскую красно-оранжевую вывеску. Сработал условный рефлекс, нервные клетки быстро, если не хаотично, передали срочный сигнал желудку, и тот послушно ожил и заурчал, предвкушая пищу.
Включился разрешающий свет, но Мартин не двинулся с места. На него внезапно напал приступ голода. Желудок требовал пропитания.
Какой-то козел на внедорожнике начал сигналить и тем самым вывел Мартина из состояния ступора. Он надавил на педаль газа, круто свернул в проезд вокруг «Бургер-кинга» и резко затормозил у доски с меню. Изучая длинный список, Мартин вспомнил, что накануне решил отказаться от говядины и другого красного мяса, так как в новостях по телику опять говорили насчет коровьего бешенства. Однако, чего они тут только не понаписали! Но больше все какая-то жареная мелочь, да еще жареная мелочь, начиненная другой мелочью. Детские сэндвичи, печенье, лучок. Металлический голос из громкоговорителя потребовал, чтобы он выбирал побыстрее, но Мартина па голос не возьмешь.
