Керри Гринвуд - Радости земные
Да, с Джеймсом мне все понятно. Он ничуть не изменился. Я взяла буклет и начала читать с пристальным вниманием. Будучи бухгалтером, я без труда обнаружила в нем массу изъянов: и мелких (как насчет разрешения на снос? а ограничение высотности зданий? а проблемы с наследниками?), и размером с залив Порт-Филлип (финансирование? активы? капитал?).
Да, главный вопрос – это именно капитал. Я не поняла, каким образом компания собирается его наращивать и что за дела у нее с банком из Сингапура. Все цифры были состряпаны абы как. Короче, в проспекте содержались по большей части демагогические разглагольствования и ничем не обоснованные обещания. Когда Дэниел вернулся с балкона, я ему так и сказала.
– Может, мы тогда зря волнуемся? – спросил он. – Тогда никто не станет вкладывать в них деньги, и предприятие лопнет само собой.
– Может, так и будет. Но рассчитывать на это нельзя. Раскупают акции и куда более странных предприятий. Ведь рынок ценных бумаг работает по принципу песочницы. Стоит одному ребенку сказать, что красные леденцы самые вкусные, как все дети захотят именно их. Знаешь, это своего рода стадный рефлекс. Все хотят только красные леденцы, пока не выяснится, что они пачкают губы, и кто-нибудь не скажет, что зеленые леденцы помогают освоить скейтборд. И тогда красные уже никому не нужны, и все хотят исключительно зеленые. На рынке та же психология, что и на детской площадке.
Дэниел слушал меня с живейшим интересом, что было приятно, а вид у него был несколько обескураженный – как у всех людей, не искушенных в денежных делах, при столкновении с жестокой реальностью мира капитала. Между тем я продолжила лекцию:
– Однако для начала ему придется убедить нас продать свои квартиры. Ведь мы не просто жильцы, мы владельцы. И ему придется уговаривать всех и каждого.
– Пока что он никого не уговаривает, а просто запугивает женщин, – заметил Дэниел.
– А что, по-моему, это хорошее начало, – парировала я.
Мы поднялись в сад не в лучшем расположении духа. «Господи, мне так тут нравится! – думала я, любуясь панорамой города. – Не позволю Джеймсу и его дружкам выжить меня отсюда». Мы сели в розовой беседке, и я налила нам коктейль. Горацио снова скрылся в кустах. Интересно, что у него там за дела?
И тут вечернюю тишину разорвал крик Труди. Мы подбежали к ней, и она показала на траву, которой так гордилась. Почти вся лужайка пожухла. Приглядевшись, я увидела, что полоски мертвой травы складываются в буквы: «ШЛЮХА». Труди заплакала. Я еще ни разу не видела слез на ее лице.
– Как же он это сделал? – спросила я.
– У меня пропадать вещи, – сквозь всхлипы сказала садовница. – Сначала пестицид. Потом гербицид. Он сделать это гербицидом. Полить им траву. Когда я его поймать… – Тут она перестала плакать и сжала руки в кулаки. А руки у Труди рабочие. Сильные руки. – Когда поймать, я его убивать.
– Давайте снова позвоним нашей несчастной полисменше, – предложила я. – Успокойтесь, Труди. Глотните моего джин-тоника и вытрите слезы.
Труди уже не плакала. Не обращая внимания на протянутый ей стакан, голландка схватила бутылку джина, сделала внушительный глоток, а потом тряхнула головой и выпалила:
– Просто шок. Но я все равно убивать его!
Глава тринадцатая
Лепидоптеру Уайт, бьюсь об заклад, от всех нас уже мутило, но она тут же явилась. Внимательно осмотрев выжженную траву, она заметила то, что все мы упустили, – след ботинка на лужайке.
– Похоже, этот тип хромает, и каблук на одном из ботинков нуждается в набойке, – сказала она. – А еще мы знаем, что он довольно неуклюжий. Хотя, возможно, это результат магического заклинания.
Поскольку Мероу сегодня лавку не открывала, она тоже поднялась в сад. Услышав последнее замечание миз Уайт, она соизволила улыбнуться. Вот это да – Мероу улыбается полисменше! Чудеса, да и только! После того, как миз Уайт сделала несколько снимков на месте преступления, мы снова принялись утешать Труди, и в конце концов все плавно перетекло в импровизированную вечеринку. Профессора, впервые самостоятельно вышедшего с палочкой на прогулку, усадили в розовую беседку. Даже Энди Холлидея с неразлучной бутылкой нам удалось вытащить из квартиры на свет божий.
Многие наши жильцы, конечно, трудились в поте лица, а компьютерных умников при свете дня на улицу не выманишь – того и гляди, превратятся в монстров из какой-нибудь новомодной игры или растворятся в воздухе как призраки. Я спустилась домой за бокалами и оставшимися маффинами.
Старший констебль Уайт взяла кексик, уселась на предложенный стул и через пару минут с увлечением обсуждала с Труди, как лучше ухаживать за азалиями. А я и предположить не могла, что про цветы можно столько всего рассказать!.. Дэниел с профессором принялись философствовать об устройстве мира (социума) и способах достижения всеобщего мира (согласия). Мы с Мероу тоже нашли себе местечко под солнцем и наслаждались последними лучами ультрафиолета. Холлидей с минуту молча взирал на Дэниела, а потом моргнул и буркнул:
– Я вас уже видел.
– Очень может быть, – невозмутимо ответил Дэниел. Похоже, этот ответ вполне умиротворил Энди: он откинулся на спинку пластикового кресла и впал в обычное для него состояние полутрезвого бытия. А я решила спросить у соседей, не получал ли кто из них предложения продать свою квартиру.
– На прошлой неделе мне звонил какой-то мужчина, – откликнулась Мероу. – Но я его быстро отшила.
Профессор дожевал маффин и, вскинув бровь, заметил:
– И мне тоже звонили. По-моему, в прошлую среду. Тогда мне еще нельзя было ходить, поэтому я от нечего делать отвечал на все звонки. Честно говоря, не люблю я это дело. Пустая трата времени, ей-богу! Мне позвонил один старый знакомый, потом кто-то из университетского клуба и этот тип по поводу продажи квартиры. Я тогда не придал этому значения. Терпеть не могу подозрительные звонки, поэтому предпочитаю делать вид, будто их не было вовсе. Я сказал ему, что мне это неинтересно, и положил трубку.
– А, судя по голосу, это был человек молодой или не очень? – спросила я.
Профессор пожал плечами.
– Не помню. Но голос точно был мужской.
– Точно, – подтвердила Мероу. – Мне показалось, звонил мужчина средних лет.
– И мне звонил, – вставила свое слово Труди. – А я сказала: «Убирайся!». Мне здесь хорошо. Было хорошо, – со вздохом добавила она.
Могу поспорить, Труди скорбела по поводу загубленной лужайки.
– Когда все это безобразие закончится, я приду и вскопаю лужайку, – пообещал ей Дэниел. – Засеете ее, и будет новая. Только еще лучше.
Труди протянула руку и в знак благодарности похлопала Дэниела по плечу. Оценив мускулатуру, с одобрением кивнула и сказала:
– Хорошо. Если копать ты, дело идет быстро.
– А мне никто не звонил, – сказала я.
– И мне, – подхватил Холлидей, – правда, я не всегда отвечаю на звонки. Последнее время мне не до этого.
Я решила поделиться догадками относительно своего бывшего мужа со старшим констеблем Уайт и, когда мы спускались в лифте, заманила ее к себе. Остальным было чем заняться. Мероу собралась провести ритуал по возвращению блудной дочери Холлидея в отчий дом, что требовало личного присутствия Энди. Труди занялась розами. Я собиралась подвести итоги месяца, а профессору Диону пора было отдыхать. А вот Дэниел был мне кое-что должен. Играть, так начистоту. Как говорится, какой мерой мерите, такой и вам отмерится. Во всяком случае так частенько говаривала моя бабушка.
Я дала миз Уайт адрес Джеймса и буклет, который он мне всучил, и проводила ее к выходу. Закрыв дверь, я прислонилась к ней спиной и, чуть задыхаясь от волнения, сказала:
– Ты заходил ко мне в ванную и видел меня обнаженной.
– Видел, – подтвердил Дэниел, садясь на кушетку вместе с Горацио.
– Теперь моя очередь, – заявила я.
– Как скажешь, – спокойно ответил он и наклонился расшнуровать ботинки.
Я замерла. Одно дело сказать, а другое… Дэниел раздевался передо мной – не спеша, без бравады и, я бы сказала, с достоинством. Снял ботинки, куртку, расстегнул белую рубашку… Он был так хорош собой, что у меня голова закружилась. У него совершенный, прямо-таки скульптурный торс. Увидев такую натуру, Микеланджело тут же схватился бы за резец. «Дэниел – это не гора мышц а-ля Шварценеггер. Он скорее бегун и скалолаз», – думала я, глядя как рубашка соскальзывает с его плеч.
Когда он остался без джинсов, я заметила у него на бедре небольшой глубокий шрам. Потом он стянул прозаичные черные трусы и предстал передо мной во всей своей первозданной красоте. Позволив мне насладиться видом спереди, Дэниел медленно повернулся ко мне спиной. Да он вылитый Святой Себастьян с полотна Тициана, только стрел не хватает.
Не помню, каким образом я очутилась с ним рядом. Руки сами собой заскользили по спине, ягодицам, коснулись еще одного шрама на бедре – рана была сквозная. Кожа Дэниела горела огнем. Я обняла его со спины, уткнулась лицом между лопатками и ощутила солоноватый вкус его кожи.
