Фаина Раевская - Семь божков несчастья
— Нам, нам, — успокоила я женщину.
— Ага, — та заметно оживилась. — Стало быть, стольник тоже вы мне должны!
— Нет…
— Как так нет?! Что значит, «нет»?! Я же все прекрасно помню!
— Выходит, не все. Мы вам обещали… э-э… некоторое вознаграждение в обмен на определенные сведения, — я так смело говорила с нетрезвой теткой только потому, что ощущала за спиной надежную поддержку Анатолия. — Однако нам пока удалось установить лишь факт вашего знакомства с Алексеем, а это стоит рублей пять… максимум.
После такого наглого заявления Нюрка встрепенулась, как курица на насесте, которую петух обошел своим вниманием. Прекрасно ее понимаю! Ну… не в смысле петуха, конечно, а… ну, что такое пять рублей в наше время?! Просто колпачок от водки понюхать!
— Спрашивайте! — выдохнула Нюрка со всей решимостью измученного жаждой организма.
Рассказ Нюрки стоил больше ста рублей, это точно. Однако тетенька удовлетворилась заранее оговоренной суммой и по окончании беседы приступила к реанимации приятелей. Она сулила им и золотые горы, и большие неприятности интимного свойства, и страшные кары, которым позавидовал бы и директор преисподней. Тела признаков жизни не подавали.
— Чего это с ними? Они вообще, как? Живы? Нам с Виткой, знаешь ли, лишние трупы ни к чему, своих хватает…
В ответ на справедливый интерес Лизаветы Анатолий со значением кивнул:
— Да все нормально. Спят они. Можем ехать.
Что мы и сделали. Однако по пути к машине Лизка о чем-то напряженно размышляла, изредка высказывая вслух свои мысли, которые носили откровенно нецензурный характер. Я шла в арьергарде нашего небольшого отряда: широко шагавший и уверенный в себе Анатолий, пребывавшая в смутном состоянии Лизавета, и собственно моя персона, которая с дотошностью компьютера обрабатывала полученную от Нюрки информацию.
По ее словам, Алексей вот уже год как не жил с «родным отчимом и двоюродной мамкой».
— Какой-какой мамкой? — красиво очерченные брови Анатолия заинтересованно взметнулись вверх.
— Со мной, — Нюрка с достоинством английской королевы выпятила вперед грудь. — Я ж ему заместо Наташки. Это маманя родная Лешкина, стало быть.
— Алексей к ней ушел жить? — предположила я, а про себя прониклась к Бодуну сочувствием и пониманием: жить с такими родственничками — то еще удовольствие! А Нюрка тем временем вдруг пьяно захихикала:
— Знамо дело, переехал, раз вы говорите, что его убили.
Мозг беспомощно тренькнул и недвусмысленно намекнул, что Нюркины аллегории ему непонятны. Я растерянно захлопала ресницами, борясь с желанием плюнуть на все и унести отсюда ноги подобру-поздорову, и вообще вернуться к нормальной мирной жизни, в которой нет ни трупов, ни нэцке, ни Джона. Я согласна даже вернуться к Ашоту Акоповичу. А что? Спокойное, тихое место, знай себе ври его женушке и деньги получай…
Наверное, Анатолий заметил, в каком печальном состоянии я пребывала, кроме того, Лизкина физиономия тоже выглядела маленько разгневанной. Во всяком случае, шофер, шумно выдохнув, вцепился своими ручищами в Нюркины плечи и со всей возможной вежливостью их встряхнул.
— Слушай, голубка дряхлая моя, — проникновенно шепнул он так, чтобы мы услышали. — Или ты в течение трех минут по возможности толково и без ненужных комментариев глаголешь по делу, или я…
— Не надо! Я все поняла.
— Отлично. Ну, давай, тетка. Время пошло, — порадовал Нюрку Анатолий.
В три минуты, естественно, она не уложилась, хотя по-честному пыталась, но время от времени все же пыталась комментировать «дела давно минувших дней». Впрочем, вид кулаков шофера и его тяжелый взгляд быстро возвращали ее на путь истинный.
Одним словом, через пятнадцать минут картина была ясна. То есть, я хотела сказать, все еще больше запуталось. Но — по порядку.
Мать Бодуна, Наталья, родила сына от студента Тимирязевской академии. О рождении сына студент так никогда и не узнал, а сама Наталья из роддома вернулась в крохотную клетушку в коммуналке, которую ей выделило заботливое государство как выпускнице детского дома, круглой сироте и матери-одиночке. В этом малопривлекательном статусе она пребывала примерно лет семь. С грехом пополам растила сына, работала контролером ОТК на каком-то заводе и тихо проклинала свою непутевую жизнь, а заодно, как это принято, и нашу нерадивую власть.
По соседству с юной мамашей, буквально напротив, обитал бывший моряк-подводник, боцман Тихоокеанского флота, списанный на берег по состоянию здоровья, Валерий Зверев. Был он холост, зол, как черт, на весь белый свет, но, по мнению Натальи, привлекательный мужчина. А ей так нужно было надежное мужское плечо! Короче говоря, Валерий как-то незаметно для самого себя перешел из разряда соседа по бараку в категорию мужа. Причем официального.
Свадьбу сыграли скромную, но шумную и бестолковую. Приглашенные гости, они же соседи, перепились, передрались и с чувством выполненного долга расползлись по своим норам.
Наталье хотелось настоящей семьи, она много раз пыталась воззвать к разуму новоиспеченного супруга и настаивала на усыновлении Алексея Валерием, но тот был категорически против.
— Зачем лишать тебя дополнительных инвестиций от государства? Оно и так нам должно со всех сторон: тебе, как детдомовке и матери-одиночке, Лешке, как сироте, лично мне… Вот пускай господа олигархи и раскошеливаются!
Так и жили: Лешка, его мать и отчим. Валерий искренне считал государство своим личным должником, а потому нигде не работал и строчил исковые заявления и кляузы в разные инстанции. Наталья тем временем устроилась еще на две работы, а Лешка рос, как ковыль в поле — ни тебе семьи нормальной, ни отца, ни матери как таковой. Были и визиты участкового, и постановка на учет в детской комнате милиции, и сомнительные компании. Но однажды все переменилось, как по взмаху волшебной палочки. Алексею исполнилось шестнадцать лет, самый нежный и опасный возраст, когда он вдруг остепенился: перестал колобродить и всерьез увлекся спелеологией. Впрочем, Наталье было уже все равно, где и с кем ее сын: она превратилась из молодой цветущей женщины в старую бесформенную тетку с потухшим взглядом и хлипким здоровьем, а Валерий стал законченным тунеядцем и алкоголиком.
Терпению большинства наших женщин позавидовали бы и античные философы. Наталья, несомненно, принадлежала к числу терпеливых русских женщин. Она примирилась с окружающей действительностью и жила по инерции, дескать, «все так живут». Неизвестно, как долго пришлось бы ей нести этот крест, но два года назад господь смилостивился над бедняжкой и прибрал ее к себе. Иными словами, погибла Наталья в результате ДТП. Лешка в тот день пребывал в очередном походе с друзьями-спелеологами где-то на Урале. Когда он вернулся, мать уже схоронили, а отчим даже успел привести в дом новую «двоюродную» мамку, то есть Нюрку, которую тоном строгого родителя велел любить и жаловать…
— Я ж его как родного сыночка любила, — неожиданно всхлипнула Нюрка, — воспитывала, кормила, а он, стервец, все равно ушел. И где только деньги взял? Нет, я вас спрашиваю, откуда у молодого парня такие деньги, чтоб на съемной квартире жить? Родители, можно сказать, едва концы с концами сводят, а он такие деньжищи чужим людям платит!
Тут я тоже задумалась: а в самом деле, откуда?
— А денег у Лешки много было! Я сама видела, — доверчиво понизила голос Нюрка и почему-то густо покраснела. — Он однажды к нам приезжал. Все честь по чести: явился с продуктами, ну, с бутылочкой, как водится… Валерке шапку зимнюю подарил, меховую. Хорошая была шапка!
Рассказчица даже сладко зажмурилась при воспоминании о дорогом головном уборе. Только сильно я подозреваю, что недолго жила шапка на голове Валерия Зверева. Пропили, должно быть, дня через три.
— А чего приезжал-то? Не был, не был, и вдруг приехал, — подала голос Лизавета, до сей минуты все еще отважно подпиравшая старые обои.
— Откуда ж я знаю? Лешка с Валеркой здесь, на кухне говорили, а мы с Борей, сосед наш, — Нюрка кивнула в сторону мирно храпевших мужчин, — в комнате культурно отдыхали. Но я так думаю, что совесть Лешку замучила. Какие-никакие, а все ж таки единственные близкие люди…
Собственно, на этом полезная информация от двоюродной мамки Бодуна и закончилась. Далее следовали рассуждения на тему отцов и детей, которые я за ненадобностью опускаю.
Оставив Нюрке обещанное вознаграждение, мы покинули «райское местечко». Я машинально топала за Лизкой и Анатолием, а сама обдумывала Нюркин рассказ.
Мои размышления самым бессовестным образом прервала Лизавета, когда не слишком вежливо потянула в близлежащие кусты.
— Толик, — томно проворковала подруга, крепко ухватив меня за локоть и не обращая внимания на слабые протесты с моей стороны, — нам очень нужно уединиться. Ты понимаешь?
