Логунова Елена в «Эксмо» - Кактус Нострадамуса
Алка напялила на голову бейсболку и сделалась похожей на мальчишку. В одной руке у нее было небольшое ведерко, в другой – цветная тряпочка, в которой я с содроганием узнала шарфик из натурального шелка, ранее помещавшийся на нежной шейке подружки. Трошкина продолжала жертвовать маленькими сокровищами ради великой любви.
Весело и адски фальшиво насвистывая, мальчик Алка направился к «десятке», остановился у капота и выразительно помахал своей пестрой тряпочкой у лобового стекла.
– Не надо мыть! – отчетливо донеслось из машины.
Трудолюбивый мальчик невозмутимо погрузил свою тряпку в ведро и поболтал ею в бурой пенистой жиже, подозрительно похожей на кофе, который мы пили в «стекляшке».
– Вали отсюда, я сказал! – раздраженно гавкнули из машины.
Мальчик Алка не дрогнул. Очевидно, это был глухонемой ребенок с неразвитым инстинктом самосохранения. Он с нажимом провел мокрой тряпкой по стеклу и отступил, любуясь коричневыми разводами.
В машине взвыли.
Мальчик Алка поднял ведерко, солнечно улыбнулся и выплеснул свои помои на основе кофе с молоком на «десятку», предусмотрительно направляя поток таким образом, чтобы, стекая, он не смыл с асфальта пудру.
Я порадовалась, что подружка обула кроссовки: убегать ей придется быстро и далеко!
Они умчались, как лесное видение: маленькая трепетная лань Трошкина и невысокий, но громоздкий лось из «десятки». Я не сомневалась, что быстроногая Алка выиграет этот забег с большим отрывом, и тут же вернулась к машине, чтобы изучить оставленные лосем следы.
Что ни говори, а французская пудра – это вещь! Цепочка постепенно бледнеющих отпечатков протянулась на несколько метров. Знакомый след с поперечной чертой я обнаружила сразу же, но по инерции еще какое-то расстояние шла согнувшись, а нормально распрямиться мне уже не позволили.
Твердые, как пассатижи, пальцы сдавили мою шею и неумолимо потянули вверх.
– А ну, иди сюда, сучка! – грубо гавкнул тот же голос, что рычал из машины, и я с опозданием поняла, что в «десятке» сидел не только водитель.
– Пусти, придурок! – заверещала я и увидела, как небритый тип на крыльце торопливо вкручивает недокуренную сигарету в гранитный парапет крыльца.
Может, он охранник и по долгу службы вступится за меня?
– Эй, парень, отпусти девушку!
Стальные пальцы отпустили мою шею и сжали предплечье.
– Не лезь, мужик, это семейное дело! – ответил мой обидчик. – Ведь правда, милая?
Одновременно я почувствовала у себя в боку что-то твердое – может, нож, может, пистолетное дуло, может, просто крепкий палец, нацеленный на болевую точку. Я не успела это выяснить, потому что увидела раскрасневшуюся и растрепанную Трошкину, которая потеряла и бейсболку, и свободу.
Мордоворот в любовно починенных спортивных ботинках могучей ручищей обхватил крошку Алку за талию и тащил ее к «Рыбачке Соне», улыбаясь, как новобрачный. Трепетная лань била копытцем, норовя лягнуть дюжего лося в голень, но при виде меня затихла. Мы с подружкой встретились взглядами, одинаково вздохнули и прекратили сопротивление.
Пропадать, так вместе!
– Не убьют же они вас в ресторане, – без особой уверенности произнес мой внутренний голос.
В большом обеденном зале было тихо и пусто. Судя по сервировке, в «Рыбачке Соне» намечался богатый банкет. На столах сверкали белоснежные тарелки, серебряные приборы и разнокалиберные бокалы, выстроенные аккуратными шеренгами.
– Прошу вас, осторожнее, – взмолился зализанный господин, чья внешность и манеры однозначно выдавали принадлежность к племени халдеев, коим он, судя по качеству костюмчика, должен был приходиться вождем. – Это богемское стекло!
Я мрачно зыркнула на него исподлобья. Кого волнует сохранность стекла, когда речь идет о здоровье и жизни!
У меня не было сомнений, что нас ведут на встречу с Гороховым, которому мы проиграли по всем статьям.
Дневника, чтобы откупиться, у нас не было, да и не отпустит нас Максим Петрович, даже если мы преподнесем ему записки Лизоньки на фарфоровом блюдечке. По тем же причинам не отпустит, по каким настоящую Верочку не хотел отпустить: потому что сильно заинтересован в том, чтобы эта история была похоронена раз и навсегда. Вместе с нами, никак иначе.
– Гамаюн, Петряй, вы офигели – куда с бабами вперлись?
Мой конвоир остановился, и я вместе с ним. Споткнулись и пресеклись мои безрадостные мысли.
– Нас тут не ждали? – обнадежился мой внутренний голос.
– Шеф, это не наши бабы! Это те самые, что были с Казимиром в торговом центре! – обиженно ответил мои конвоир.
Трошкина вскинула голову, случайно ударив своего стража макушкой в подбородок. Тот охнул и встряхнул бедняжку Алку как пучок зелени:
– Стой спокойно, дура!
Зазвенели бокалы, задетые Алкиной лапкой.
– Осторожнее, не разбейте! Это же богемское стекло! – запричитал метрдотель.
– Интересно, – протянул тот, кого назвали Шефом. – И что же тут делают Казимировы бабы?
– Ищем Казимира! – с вызовом сказала Трошкина.
– И вы тоже?
Я с трудом скрыла солнечную улыбку.
Ура, ура! Спасибо тебе, господи! Значит, Зяма не в руках у бандитов!
– В отличие от вас с Алкой, – напомнил мой внутренний голос, не спеша ликовать.
Да, не ура, не ура. Прости нас, господи, за глупое самоуправство. Выходит, зря мы полезли на рожон.
– Ну, проходите, присаживайтесь, – Шеф указал направление, отступил с дороги, и Гамаюн с Петряем провели нас в угол зала.
За решетчатой перегородкой, увитой искусственной зеленью, без аппетита завтракал Максим Петрович Горохов – в гордом одиночестве и безрадостном настроении. Персонаж по кличке Шеф метнулся к нему в закуточек, пошептал на ухо, повел рукой, указывая на нас с Алкой. Максим Петрович – воспитанный человек! – утерся салфеткой, поднялся и приветствовал нас вежливой речью:
– Здравствуйте, милые дамы, прошу к столу. Чай, кофе?
– Спасибо, мы сыты, – ответила я с прямой, как у настоящей леди, спиной и тайной дрожью в коленках, опускаясь на стул. – А вы, простите, кто? Мы знакомы?
Горохов вопросительно посмотрел на Шефа. Тот снова склонился и пошептал ему на ухо.
– Вы, милые барышни, сестра господина Кузнецова и его подруга, не так ли?
Я с облегчением вздохнула. Было бы много хуже, если бы Горохов сказал: «Вы, милые барышни, авантюристки и шантажистки, не так ли?»
– Все верно. А вы кто? – подала голос Трошкина.
– А я клиент господина Кузнецова и мне нужно обсудить с ним мой заказ, – приятно улыбнулся Максим Петрович.
– И не соврал же, гад! – отметил мой внутренний голос. – Однако хитрый.
– Скажите, пожалуйста, как я могу встретиться с Казимиром Борисовичем? Где он находится? У меня к нему важное дело, которое не терпит отлагательства.
– Мы и сами не знаем, тоже ищем его, – ответила я – и тоже не соврала.
– Он не ночует ни дома, ни у меня, – Трошкина покраснела. – В последний раз мы были вместе в торговом центре, откуда он исчез без объяснений.
Я обратила внимание, что Гамаюн с Петряем занервничали.
– С тех пор мы Зяму не видели, ничего о нем не слышали и очень за него беспокоимся, – закончила Алка и трогательно похлопала ресничками.
– Он не звонил вам?
– Нет, ни разу.
Я не сразу поняла, что знак, который сделал Шеф, означал приказ вывернуть наши карманы, и испугалась только тогда, когда вспомнила: в моем телефоне сим-карта Лизоньки!
– Штирлиц понял: это провал! – горестно ахнул мой внутренний голос.
Максим Петрович невозмутимо изучил телефончик Трошкиной и взялся за мой. Я закрыла глаза.
Сейчас он откроет журнал входящих и исходящих вызовов, увидит в первой же строке имя «Максик», сопоставит время и поймет, что утренняя шантажистка «Верочка» – это я.
И тогда закончится моя молодая жизнь в ближайшем водоеме – бандиты Горохова, похоже, специализируются на утопленниках. Хотя могут и тут придушить, не отходя, так сказать, от кухни.
Где-то далеко-далеко – возможно, в небесах? – тихо скрипнуло. Распахнулось, должно быть, окошко, чтобы принять наши с Трошкиной светлые души…
– Осторожнее, не разбе… – вякнул и затих где-то в зале беспокойный метрдотель.
Свежим ветром повеяло из открывшегося в поднебесье окошка. Я зажмурилась крепче и почувствовала, что возношусь…
А спустя мгновение чувствительно приложилась боком о плиточный пол, опомнилась, распахнула глаза и снова зажмурилась, увидев совсем близко камуфляжной расцветки штанину и армейский башмак, вопреки всем банкетным традициям поданный к столу в панировке тонкой французской пудры. Заглушая разноголосые вопли, опрокинулся стол, грохнул выстрел, зазвенело стекло, и на меня посыпались осколки. С ловкостью правнучки кубанского пластуна проползла в направлении выхода Трошкина, пролетел надо мной кто-то большой и не очень похожий на ангела, потому что без крыльев, зато с автоматом. Со стуком захлопнулось оконце в небесах, с матерной руганью сцепились на полу Гамаюн и мужик в мешковатом плаще. Уползая по стеклянному крошеву вслед за Трошкиной, я обогнула чью-то дергающуюся ногу, смутно знакомый рюкзак и опрокинутый стул. Чья-то большая и крепкая, как снегоуборочная лопата, ладонь поддала мне под зад, ускоряя движение к выходу. Я оглянулась, увидела ощерившееся в пугающей улыбке лицо майора Кулебякина, взвизгнула и, проломив плечом решетчатую стеночку, вся в обрывках искусственной зелени выкатилась в обеденный зал.
