Андрей Евпланов - Змеюка на груди
— Разве это сделали не вы, когда он отказался отдать вам Змея? — удивился Фима.
— Он, конечно, был порядочным свинтусом, и мог вывести из себя кого угодно, но только не меня. Я прекрасно понимал, что рано или поздно он придет ко мне с повинной и принесет божка. У него не было никаких возможностей продать этот раритет, слишком известная вещь, слишком дорого стоит. Он тянул время, чтобы спровоцировать меня на какую-нибудь подлость. Для него это был бальзам на раны. А убить его мог кто угодно, за свою бестолковую жизнь он успел насолить почти всем, кто хоть как-то был с ним знаком. Это был человек, сплошь состоящий из комплексов. Он считал, что весь мир в заговоре против него, что все хотят его унизить и растоптать, и, чтобы этого не сделали другие, он сам себя опускал все ниже и ниже, пока не оказался на самом дне. Но и там он не успокоился, в отместку за свое падение он валял в грязи всех, кто оказывался на его пути, родственников, друзей, любовниц, любовников. Кстати, этот его гомосексуализм был ничем иным, как орудием мести, вместе с садизмом, мазохизмом, наркотиками и прочими страшилками из учебника психиатрии. Единственным живым существом, к которому он относился более или менее прилично, был Тролль, хотя кто теперь расскажет, что между ними было. Мне кажется, пес не слишком глубоко переживал потерю хозяина.
— Так у кого же все-таки находится Пернатый Змей? — спросил Фима, почти не рассчитывая на правдивый ответ.
— Не знаю, может у Аристидиса, может у Лангера, может у этого вашего приятеля, который мечтает делать деньги на дохлых собаках и кошках, но скорей всего Змей у той экзальтированной сеньориты, которую вы вырвали из лап полоумных авантюристов, называющих себя марксистами и революционерами. Вы люди благородные, и вам, конечно, не пришло в голову проверить ее вещи, а зря. Однако это лишь предположения, а факт лишь то, что когда я вскрыл могилу Тролля, Змея там уже не было. И, странное дело, это меня не только не огорчило, но даже как будто обрадовало, как будто тяжесть какая свалилась с плеч. Я даже физически почувствовал себя много лучше, и анализы это подтверждают. Мне до конца не ясен механизм влияния древних духов, заключенных в предметы поклонения, на жизнь современных людей, но то, что связь между ними и нами существует — это неоспоримо. Надо будет как-нибудь всерьез заняться изучением этих связей.
— А может быть все куда проще, — усмехнулся Фима, — скажем, завелась молодая любовница?
— Одно другого не исключает, — не по возрасту озорно подмигнул ему профессор, и легко поднявшись стола, стал прощаться. — Очень приятно было с вами познакомиться, когда еще доведется встретиться неизвестно. Послезавтра вылетаю в Нью-Йорк, к себе в Калифорнию, так что не поминайте лихом.
— Все-таки он обаятельный, хотя и негодяй, — вздохнула Роза Марковна, когда за профессором закрылась дверь, — а в то, что он тут наговорил про Машу, не верьте. Она не злодейка, а жертва во всей этой истории.
— Как и мы с вами, — сказал Фима. — Она хоть поняла, как глупо и опасно играть в чужие игры, а мы-то с вами это и раньше знали
В Москве уже вовсю хозяйничала зима, там сугробы выросли уже чуть ли не до колена, а здесь в Нью-Йорке шел мелкий дождичек, и деревья даже еще не сбросили листву. «Интересно, что было бы с самовлюбленными американцами, если бы им приходилось по пять месяцев в году перекладывать с места на место горы, и отапливать миллионы кубометров воздуха? Смогли бы они тогда родить Тома Сойера или у них сплошь получались бы Ваньки Жуковы? — думал Фима, наблюдая из иллюминатора „Боинга“ компании „Финнэйр“, только что приземлившегося в нью-йоркском аэропорту „Гуардия“, как жизнерадостные негры в фирменных комбинезонах дурью маются, гоняя по полю жестянку из-под кока-колы.
Клаус встретил Фиму как старого друга, хлопнул его по плечу, так что Блюм едва удержался на ногах и загремел на весь зал:
— Здоров, бисов сын, добре що приихав, у менэ до теби добре висти.
Сотни встревоженных глаз уставились на них, а полицейский, который следил за тем, как прилетевшие пассажиры проходят таможенный досмотр, схватился за кобуру. После терактов в Нью-Йорке американцы стали пугаться шумных публичных сцен.
— Тише ты, чертяка, зачем людей пугать, и вообще говори лучше по-английски, а то я тебя плохо понимаю, — попытался утихомирить друга Фима, но тот явно был настроен бравурно.
— Не надо стесняться своей самобытности, — продолжал он орать на весь зал уже по-английски. — Вы, русские, чудной народ, дали миру Гоголя и Шевченко, а ведете себя за границей, как нашкодившие школьники.
— Ладно, Коля, мы с тобой об этом еще поговорим, а сейчас расскажи, зачем я тебе понадобился в Америке. Из нашего телефонного разговора я понял только, что это связано с пернатым Змеем и, что ты берешь на себя все расходы по моей поездке в Штаты.
— Поговорим об этом в дороге, у нас будет много времени, чтобы обменяться информацией.
— А куда мы едем?
— В Нью-Хейвен, штат Коннектикут, это в полутора часах езды отсюда на такси, если нам повезет, и мы не попадем в пробку.
— Вот как, тогда давай сначала заглянем на Брайтон-Бич, чтобы купить подарки, я как-то не рассчитывал, что буду гостить у своей драгоценной сестры.
— Твоя сестра живет в Нью-Хейвене, — обрадовался Кучка. — Так нам просто повезло, не нужно будет останавливаться в гостинице, где нас могут засечь.
Пока друзья заезжали на Брайтон за водкой и икрой, пока мчались по хайвэю на северо-восток, Фима рассказал все, о своей поездке в Фирсановку, о расследовании Розы Марковны и о визите профессора, а Клаус поделился своими парагвайскими впечатлениями и планом поимки похитителя Кукулькана.
После того как Лангер рассказал ему о Гринфилде, австриец связался по телефону с миллионером.
Юджин Гринфилд, несмотря на свои миллионы, нажитые на биржевых спекуляциях, и страсть к коллекционированию редких вещей, оказался вполне добропорядочным и законопослушным обывателем. Он тут же открестился от краденого раритета и согласился сотрудничать с Интерполом, при условии, что на это дадут санкцию американские спецслужбы. После недолгих колебаний американцы согласились, теракты их все-таки кое-чему научили. Теперь друзьям предстояло сыграть простенькую «партитуру», которую сочинил Клаус, то есть выйти на связь с Гринфилдом, который уже согласился принять продавца Змея, чтобы обговорить с ним условия покупки, и ждать, пока миллионер сообщит, где и когда состоится встреча. Эксперт Гринфилда убедится в подлинности раритета, но продавцу заявит, что это копия и сделка не состоится. После того, как продавец со своим товаром покинет дом миллионера, он будет задержан. Фима должен опознать преступника, а Клаус арестовать его.
Ловушка должна была сработать на все сто, вопрос состоял лишь в том, когда это произойдет. Последний раз продавец выходил на связь с миллионером три дня назад. В своем электронном послании он сообщил, что намерен прибыть в Нью-Хейвен на этой неделе.
— Как ты думаешь, кто этот таинственный продавец? — по большому счету Клаусу было все равно у кого сейчас золотая фигурка, главное, что он вернет ее в Хофбург, но он хотел дать приятелю понять, что он не сбрасывает со счетов и его заслуги в раскрытии преступления и потому спросил.
— До последнего времени я был уверен, что это Муха, а сейчас даже не знаю на кого и думать, — ответил Фима, который похоронил было «дело Змея», но все еще не потерял к нему интереса.
— Продавец подписывается буквой «М», так что это может быть все-таки Муха.
— А может быть Мария, или кто-нибудь из ее дружков-мексиканцев — я перед отъездом так и не успел позвонить в Харьков.
Такси в котором ехали друзья, миновало гряду лесистых холмов и взорам путешественников открылся уютно прильнувший к морю Нью-Хейвен, самый европейский и даже можно сказать «австрийский», несмотря на голландское происхождение, из всех американских городов. Почему «австрийский»? Да потому , что зеленые холмы в округе напоминали Венский лес, а псевдоготический собор в центре — сразу все городки Тироля
— Нью-Хейвен, — объявил шофер, как итальянцы на свадьбах объявляют очередное блюдо.
— Где живет твоя сестра? — спросил Кучка.
— На Вустер сквер. Это на другом конце города. Только, знаешь, Коля, давай все-таки остановимся в отеле. Моя сестра и ее муж люди небогатые, они будут рады нас приютить, но боюсь — это будет их тяготить.
— Сколько у них комнат?
— Пять, но с ними живет еще дочка, которая играет на виолончели.
— Я думаю, что они смогут оплатить ее занятия на полгода вперед за те деньги, за те деньги, которые мы им заплатим.
— Если так, то лучшего места, чем у них в городе не найдешь, — сказал Фима и стал втолковывать шоферу, как проехать на Вустер сквер.
Лия и Герман Субботины жили в собственной квартире трехэтажного дома, фасад которого был обращен к парку. Собственно эта квартира, доставшаяся Герману по наследству от дяди — эмигранта второй волны, которого война забросила аж за океан, и послужила причиной того, что Субботины решили уехать из России. «Самое главное — жилье, а с работой как-нибудь уладится, мы ведь не претендуем на теплые места, — рассуждала Лиля, перед тем как уехать, — на первых порах можно сидеть с детьми, ухаживать за пожилыми людьми, да мало ли еще что… А потом, когда оглядимся, устроимся получше. Все так делают». Герман ничего не говорил, но в тайне надеялся устроиться в какую-нибудь эмигрантскую газету. В Москве он работал в журнале и не собирался менять свою престижную профессию ради заработка.
