Галина Романова - Исполнительница темных желаний
Молодое загорелое тело соседки все утро маячило на балконе.
Ах, кабы не гнет чужих проблем, да не дурацкие обязательства, продиктованные дружбой, рванул бы сейчас с Маруськой куда-нибудь на побережье. Понежился бы с ней в теплых ласковых волнах, послав все к чертовой матери. И Тайку с ее отвратительной манерой брюзжать по любому поводу. И преступление трехгодичной давности, которое все давно успели оплакать и немного даже подзабыть. И Антона Панова с его женой, кажущейся не от мира сего на первый взгляд, а на второй – вроде уже и ничего, вроде уже и нормальной вполне кажущейся, правильной и хорошей.
Только вот если без брюзжания супружеского он вполне недельку мог бы обойтись и ничего не потерять при этом, и погибшие три года назад брат его с женой тоже в случае его отъезда не воскресли бы, то просто взять и забить на друга своего и его жену, Хаустов никак не мог.
Третий день боролся с искушением наплевать, бросить, не думать, не волноваться. Не получалось! Ни черта не получалось! Маета какая-то сидела в сердце занозой, хоть волком вой. Сдуру попытался Тайке пожаловаться, думал в союзники ее заполучить. Что тут началось!
– Дурак совсем, да?! – верещала она, колыхая громадным животом. – Ты о детях подумал?! О своих детях! Панова ему жалко! Панов сидит ни за что! Он должен был башкой своей думать, когда с замужней бабой шашни крутил! Нашел приключений на одно место, пускай теперь на нем и сидит!.. А Полину с какой стати жалеть взялся?!
– Она совсем одна, Тая, – начал тогда Хаустов неуверенно, хотя уже и пожалел, что затеял этот разговор с женой. – Ей тяжело одной.
– Одна?! Полина одна?! – Бледно-голубые глаза недоуменно вытаращились на него. – Бедная овечка, скажите пожалуйста! А что эта бедная овечка на тебя заявила, как на убийцу бригадира, это как ты расцениваешь?!
– Она не могла иначе, Тая. Она в самом деле думала, что это я убил. Сама посуди, как все странно выглядело. Я…
– Я слышала все, и слышать больше не желаю, – оборвала его жена в бешенстве, успевая переворачивать оладьи в сковороде с таким рвением, что забрызгала маслом весь пол возле плиты. – Она побежала мужа своего спасать, ценой свободы моего мужа! Хитрая гадина. Одна она! Как бы не так!
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что Прохоров на нее глаз положил.
– А-аа, это я знаю, – сразу успокоился Хаустов.
Почему-то грязные слова в адрес Полины его сильно стали задевать. И совсем не потому, что считал ее прекрасной женщиной и виды на нее имел. А потому, что коробила его эта отвратительная неправда. И за Антоху было обидно. Он там сидит ни за что. Возможно, только за то, что решил переспать с Зойкой не в том месте и не в то время. Так вот он там парится ни за что, а имя его жены тут полощет всяк, кому не лень.
Обидно! И за Антона обидно, и за Полину. И так это Хаустова задевало, будто при нем кто-то пытался имя его собственной дочери осквернить. И хотя дочери у него не было, а Полина ему была чужой, но ощущение, что чувство должно быть именно таким, не покидало его.
– Ну, возьми ее под свое покровительство, – фыркнула напоследок Тая с отвращением. – Мало Прохорова, ты еще защити малышку.
– Что ты пристала к Прохорову, я не пойму! То, что он слюни пускает, еще не говорит, что Полина…
– Твоя Полина падет, как нечего делать, – перебила его Тая и запустила деревянную лопатку, которой переворачивала оладьи, в раковину. – У него намерения очень серьезные. Более чем!
– Ты-то откуда знаешь?
– Оттуда, что он приезжал ко мне, – огрызнулась Тая и непонятно с чего покраснела. – Уговаривал, шантажировал, паскуда.
– Он?! Тебя?! – возмутился Сергей.
Хоть и давно уже остыли всякие чувства у него к Тае, но женой она ему быть не перестала. Стало быть, никто не смел! И Прохоров не смел ни уговаривать, ни тем более шантажировать.
– Рассказывай! – потребовал Сергей.
Она и рассказала. А он и обомлел.
Оказывается, порочная змеища Зойка стреляла своим жалом не только по мужским сердцам и ширинкам. Она еще и до женщин добиралась время от времени. Просто так – от скуки.
Однажды, устроив девичник в их же – Хаустовых – загородном доме, она подпоила Таю и уговорила ту устроить фотосессию обнаженки. Та, плохо соображая на тот момент, пошла на поводу у Зойки и долго потом проклинала себя за слабость. Змеища оказалась весьма изобретательной в плане морального прессинга и очень часто заставляла Таю устраивать ей алиби, когда она…
– И с Прохоровым, между прочим, тоже, – с виноватой ноткой в голосе продолжила рассказывать Хаустову жена. – И взяла, стерва, и рассказала ему, как мы с ней здесь перед камерой позировали.
– И он с этим приехал тебя на понт брать! – взбесился Сергей, готовый на этот момент просто взять и сломать Виталику шею.
– Ну да.
– А что взамен хотел?
Тайку Прохоров хотеть никак не мог, решил Хаустов, внимательно оглядев расплывшееся тело супруги. Что тогда?
– Просил, чтобы я Полине не рассказывала про его роман с Зойкой. Умолял просто, между строк намекая поначалу, что все, мол, мы не без греха. А потом уже в открытую начал угрожать, что тебе расскажет.
– Подонок, – с брезгливой миной обронил Хаустов.
А про себя тут же подумал, что Прохоров мог бы и не стараться – устраивать сцену своей жене Тайке теперь он бы ни за что не стал.
Все исчезло, утонуло, подернулось осклизлой ряской, как в затхлом водоеме. И никакого чувственного всплеска на неподвижной поверхности уже давно не наблюдалось. Никакой даже мало-мальски заметной ряби. Тихо все, безнадежно с годами затухло.
– И что же, ты ему пообещала Полине не рассказывать о том, какой он мудак? Пообещала закрыть глаза на его художества?
– Мне, между прочим, по барабану, с кем он спит. А о ее нравственности я и вовсе не обязана печься. У нее муж есть. Да ты теперь, оказывается, в заступниках.
– А Вера?
– А что Вера?
– А как же Вера? Ты же с ней дружишь! Ее тебе не жалко?
– А с какой стати мне ее жалеть? – Блеклые глаза жены смотрели на него с откровенным недоумением. – Сама она не переживает по поводу: с кем ей изменяет ее муж, а я стану?
– А почему она не переживает? – внезапно заинтересовался Хаустов, который справедливо полагал, что любой на ее месте переживать должен.
– Да потому, что сама не без греха. И к тому же прекрасно знает, что Виталик никуда от нее не денется. Он прочно и навсегда привязан к ней не только супружескими узами, но и материальными благами.
Его-то что возле Таи держит, с неожиданной ненавистью подумалось в тот момент Хаустову. Он-то чего ради терпит ее подле себя?! Никакой зависимости и…
И, кажется, он уже долго и основательно думал над этим, да так ни к чему и не пришел. К тому же ему не довелось встретить в своей жизни такую женщину, как Полина Панова. Вот ради такой он… может быть начал бы все с нуля. Пока не встретил. А ради такой, как соседская Маруська, не стоит даже и пытаться. Она ведь и от него устанет через полгода-год, а то и раньше. И высмотрит себе еще одного соседа на роль любовника. И так же вот станет перед его голодными глазами оголенное загорелое тело демонстрировать.
Нет, потерпит пока…
Хаустов глянул на солнечный след, подкрадывающийся к его ногам, чуть двинул кресло, пытаясь спрятаться. Но тут же начало печь в затылок. И снова накатило раздражение на жену. Ведь хотелось ему совсем другую беседку приобрести. Готовую, прекрасно сконструированную, куда в любое время суток солнце не добиралось из-за широкого козырька.
Так нет! Настырная баба пригласила строителей. Будто бы мастеров-краснодеревщиков. Построили! С виду вроде и неплохо смотрелось деревянное ажурное строение, но толку от такой беседки в жаркий полдень! Куда кресло не поставь, куда не передвинь, везде твою плоть солнце тут же в запеканку превратить готово. А ведь хотел поработать, удрав из дома от Тайки подальше, да еще…
Да еще от Алины, если честно, которая в последнее время вела себя очень странно. Кроткая прежде домработница, вдруг принялась забрасывать его непонятными страстными взглядами, томно вздыхать, если оказывалась рядом. Может, и не страстными были ее взгляды, тут же спешил оправдать домработницу Хаустов, но очень уж многозначительными казались они ему. А что кроме страсти могла еще питать к нему молодая одинокая женщина, живя с ним бок о бок? Вся ее личная жизнь сводилась к тому, чтобы обстирывать его семью, воспитывать его пацанов, готовить на них. На себя у нее времени вовсе не оставалось. А пора было давно и мужа, и детей иметь. И тут Хаустов – молодой, привлекательный – перед глазами постоянно. Может, она и правда в него влюбилась. С чего ей тогда вести себя так странно?! Может, спросить напрямую?
Сергей заворочался в мягком кресле, пытаясь удрать об солнца, обжигающим сегментом накрывшим теперь его левое плечо. Тут же поймал на себе очередной взгляд Алины, пущенный от бельевых веревок через изуродованный газон в беседку. Хотел было поразмыслить над этим, да так некстати из дома выплыла Тайка.
